Графская ведьма (СИ) - Лунная Екатерина (книга бесплатный формат txt) 📗
– Н-но! – Эдмонд понукнул своего коня и хлестнул по крупу сетова. Друг пригнулся – над его головой снова просвистело.
– Налево, – Сет махнул рукой другу, – разделимся!
Эдмонд послушно отделился, проскакал около минуты в другую сторону и понял, что за ним никто не сорвался – все всадники предпочли видеть добычей графа. Ругнувшись, мужчина развернулся.
Тем временем, Сета уже успели подстрелить. Вместе с его левой ногой синхронно дергалась в седле стрела, застрявшая в бедре. Снег летел из-под копыт разгоряченных коней, дыхание вырывалось с хрипами и мутным туманом.
Своеобразная погоня: впереди Сет, за ним преследователи, за ними Эдмонд – продолжалась около десяти минут, пока стрелок не перестал мазать: очередная стрела попала графу в бок. Сет начал валиться, Эдмонд обнажил меч, готовясь защищать упавшего, однако кавалькада внезапно плавно ушла вправо, обогнула раненого и скрылась в перелеске.
***
«Из этого безумия априори не могло выйти ничего хорошего. Я держусь из последних сил, мои запасы на исходе, а связи так и нет. Боюсь, эта западня мне не по зубам.
Хотя… сегодня буря ненадолго стихла, и на клочке неба сквозь марево туч я увидела золото просвета далекого холодного солнца. Это прекрасно и в то же время пугает. Не могу больше здесь оставаться одна».
Я подула на заиндевевшие пальцы и попыталась зажать самописец костяшками, но тот выскользнул и потерялся в теплоизоляции. Стены палатки вокруг меня в кои-то веки колыхались от ветра ровно, а не истерически, в такт буре. С тяжким усилием перевела мысли с отчаяния и жалости к себе на тему злободневных забот.
– Успокойся, все будет в порядке. Гумпомощь уже в пути и спасение не за горами. Как думаешь, Бродяга, когда они поняли, что связь со мной в принципе потеряна? Вот я больше чем уверена, что эта задавака Лиз специально не просматривает данные о моей локации, чтобы лишний раз обо мне руководству не напоминать… Ведь были же подозрения, что она меня подсиживает – надо было копнуть на нее чего-нибудь. Слу-ушай, а может, я о ней просто плохо думаю? У нас же, черт возьми, общество презумпции невиновности… Да и какое ей сейчас дело до того, что я тут о ней думаю!..
«У меня начинается психоз – я выдумала себе собеседника и вместе с ним обсуждаю моральные проблемы нашего общества. Мораль вдалеке от цивилизации смотрится глупо.
Это как-то по-дурацки, но у меня кончаются чернила. Кажется, что я использую эти свои несчастные записульки как единственный канал связи с людьми, так я ощущаю, что не одна осталась на планете. И этот канал вскоре оборвется, и я действительно останусь совсем, совсем одна.
Сегодня у меня на ужин шоколадный батончик. Королевская трапеза, черт подери! И как резко здесь меняются приоритеты. Буря стихает все чаще, мне кажется…»
Нет, не кажется. Погода и в самом деле стала милостива ко мне: в кои-то веки проглянуло солнышко, хоть и сквозь тучи, но оно наполнило сердце горько-сладкой тоской. Мне тотчас стало стыдно за свои эмоции, как будто я возвышенно страдаю на публику. Но потом стало как-то плевать на все, и лицо омывали редкие холодные лучики далекого светила.
«Последняя запись и последняя ракета. Если меня не увидят сегодня, я погибну здесь. Ну, так пусть хотя бы кому-нибудь останется мое имя:…».
Сочинение последнего, сочащегося горьким пафосом, послания прервал далекий свист. Я насторожилась. Спустя минуту напряженного ожидания послышался далекие-далекие звуки, от которых уже отвыкли уши. Но шум мотора ни с чем не спутаю.
Силой воли я приглушила ликование: меня нашли, ракета даром не пропала! – и заставила себя думать критически. Сначала все проверить, а потом – радоваться. Иначе разочарование меня убьет.
Вооружившись прожектором, я в прямом смысле вставилась во внешний костюм, вот так, в привычном лыжном, который стал своеобразной второй кожей. Не помню уже, когда в последний раз его снимала.
Ночь была тихая и мрачная, морозный воздух дрожал в свете фонаря. Я изо всех сил напрягала слух в надежде снова уловить посторонние звуки, но все было как всегда. И звук мотора растаял в снежной взвеси. Острый тугой ком собрался в горле – но я не собиралась плакать, наоборот, криво усмехнулась: до чего же убедительны выверты собственного мозга! Но для очистки совести все-таки решила пройтись вокруг.
Походы давались с каждым разом все тяжелее. Я внимательно оглядывала снежные насыпи и смогла различить на белом полотне темно-серое пятно. С нервно колотящимся сердцем подбежав туда, увидела раскинувшегося человека, его лицо уже слегка припорошено снегом.
– Эй! – я протянула руку и коснулась холодной кожи…
Мои записи не остались в забвении. Их бережно собрали, как, собственно, и мою палатку, за неделю без еды и людей ставшую родным домом, цитаделью. И потом, позже, придя более-менее в себя, нашла силы дополнить дневник последними, действительно последними для той жизни словами:
«Когда меня нашли, я уже почти смерзлась с ним, и разлепить наши тела спасателям стоило немалого труда. Он погиб от холода, не дойдя до моего убежища всего-то метров ста, а я опоздала на считанные минуты. Хотя мне говорят, что я бы все равно его не спасла. Лгут – я бы смогла. Но не суждено».
Не суждено.
Анна думала третий день, и Лекс не появлялся на пороге, давая время. Казалось бы, решение лежит на поверхности, но душа к нему никак не тянется.
Ведьма раздраженно выдохнула – отчасти чтобы избежать таких проблем, она и избегала общения с людьми. Меньше горя, противоречивых дум и сложных решений.
От таких мудреных мыслей подвернулись пальцы: малый котелок рухнул на пол с гулким звуком, едва не заглушив другой, далекий. Анна почувствовала, как что-то сгущается внутри грудной клетки, стискивает горло и сердце в осознании предчувствия беды.
Свист повторился. Ведьма моргнула от неожиданности и, опять забыв одеться, опрометью выбежала наружу. Ее морозила, хлестала по спине и неизбежно нагоняла мысль: опоздала!
Анна не видела ничего, ей казалось, она летит в каком-то мареве, в то время как наяву вокруг нее металась буря. Ветер бил наотмашь снежными ладонями, перекидывал из одной в другую, заставляя вслепую метаться. Очередным зовом маяка разрезал бурю отчаянный свист. Ведьма мотнула головой, словно удила закусила, и вырвалась на еще один шажок вперед. Потом еще один, и еще, а затем стала видна и цель: темный сугроб посреди белого мира.
Женщина пробиралась к нему бесконечно долго, и теперь мысль об опоздании уже двигалась впереди, сдерживая, замедляя движение, но надежда – безумная, бессмысленная – теперь толкала в спину.
Откуда-то из бури на Анну за два шага до цели свалилась куча тряпья и железа, больно стукнув по макушке и значительно придавив своей массой.
– Помогите! – заорали ведьме прямо в ухо, а потом в него и двинули, судя по всему, кулаком. Видимо, чтобы призыв о помощи точно дошел до адресата.
– А ну встань! – вышла из себя ведьма. – Встань с меня и отойди! Ну! Ай, да скорее же, придурок…
Тяжелая возня. Спустя несколько секунд Анна смогла вскочить и первым делом – кинулась к тому, к кому ее гнала слепая надежда.
Знакомое лицо, только бледное, холодное, усеянное снежинками… Нет, он ведь?..
Анна приложила пальцы к сонной артерии и убедилась – он жив! Успела!
***
Паутина мягко окутывает, путает мысли, сбивает с толку, но от нее же идет и безумно, удивительное уютно тепло. Шелковая нить касается тонкой как пергамент кожи, ласково гладит и аккуратно пробирается под ее покров. А когда тело становится уже невозможно тяжелым, начинает наслаиваться поверх.
И нет бы мне встряхнуться, разорвать плетение или хоть насторожиться происходящему! Я лежал и впитывал каждой клеточкой заботу, ласку и тепло, которое не для тела, которое помогает даже самой черной ночью увидеть свет, хоть бы и краем глаза.
