Настоящая принцесса и Бродячий Мостик - Егорушкина Александра (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
– Лизка! – драматическим шепотом воззвала Лялька вместо приветствия. – «Май Флэт» сочинила? Дай списать!
– Дать-то я дам, – ответила Лиза, роясь в рюкзаке и пытаясь отдышаться. – Лялька, чучело ты, моя квартира тебе не подойдет! Что же нам делать?
Лялькины глаза-озера немедленно наполнились слезами. Красавица Лялька была несчастным человеком. Попробуй-ка поучись английскому в престижной английской школе, когда тебя учит собственная мама, она же завуч, она же тигрица позубастей Горгоны Медузовны! Лялька боялась свою маму до икоты, похоже, с самого рождения. Впрочем, Ульяну Сергеевну боялись все, кто ее видел, даже Лиза, которая Бабушкиными стараниями знала английский гораздо лучше всех в классе. Лялька, медлительная и томная, на вид совсем взрослая барышня, на уроках английского цепенела, как маленький кролик перед огромным удавом, и не могла ответить на мамочкины вопросы ничего путного. Да и кто, как не родная мать, может точно знать, приготовил ее ребенок уроки или нет? Оставалось надеяться, что злая англичанка Ляльку сегодня не спросит. Что ж, надежда умирает последней.
Прозвенел звонок, и в класс вплыла Ульяна Сергеевна, она же Саблезубая, и прозвали ее так не только за любовь к тигриным полоскам на свитерах и блузках, а по заслугам – за общую саблезубость. Лиза в который раз с ужасом подумала, что Лялька поразительно похожа на маму – неужели из нее вырастет такой же коварный кошмар? Или дело ограничится только ослепительной красотой?
Между тем Саблезубая грациозно опустилась на стул. Обвела притихших шестиклашек тяжелым взглядом таких же громадных, как у Ляльки, глазищ, но не распахнутых, а прищуренных – вот и вся разница. Поправила тяжелый русый узел на затылке холеной рукой с оранжевым маникюром. Лялька, кажется, совсем перестала дышать.
– Good morning, children, – сказала Саблезубая своим тягучим голосом. – Take your seats. Who is on duty today?
Экзекуция началась. Саблезубая умела запугать учеников до дрожи, даже мирно объясняя про вопросительные предложения или записывая на доске слова песенки про человечка – скрюченные ножки, который гулял целый век по скрюченной дорожке. При этом было такое ощущение, что она видит все, что происходит не только в классе и даже не только у нее за спиной, но и на много километров окрест. На ее уроке нельзя было мигнуть безнаказанно, и поэтому даже Царапкин не подавал признаков жизни. Тот самый Царапкин, который на всех прочих уроках качался на стуле, писал вредные записки, тыкал острым карандашом тех, кто сидел перед ним, пулялся жеваной бумагой и вообще бурно проводил время, – даже он трепетал перед Саблезубой. Глядя на Ульяну Сергеевну, Лиза готова была благодарить Бабушку за введенный в доме год назад порядок говорить по пятницам только по-английски (утром по пятницам Лиза придерживалась другого мнения и вообще в этот день недели бывала против обыкновенного очень молчалива).
Когда за десять минут до звонка Саблезубая, любившая спрашивать домашнее задание под самый конец урока, открыла наконец журнал и занесла над ним ручку, воздух в классе заискрился и зазвенел. Лиза искоса взглянула на Ляльку – у той снова в глазах закипали слезы, – а потом на Саблезубую: та невыносимо медленно вела ручкой по странице сверху вниз, и оранжевые ногти зловеще поблескивали. Отличник Лева Аствацатуров, про которого Костя Царапкин как-то сказал, что раз уж он выучил собственную фамилию, то теперь ему ничего не страшно, чуть не уронил очки, надул и без того пухлые щеки и сначала побагровел, а потом побелел. Вот ручка уже миновала середину, где среди прочих была и Лизина фамилия, и явно двинулась в конец списка. (Лизу Кудрявцеву Саблезубая вызывала редко – скучно!) Слева от Лизы, через проход, картинно заломила руки с зеленым маникюром Юля Южина по прозвищу Ю-Ю. «Что же делать? Сейчас спросит Ляльку! Эх, вот бы Саблезубая сейчас шлепнулась со стула, как Визирь с жердочки! То-то громкий был бы треск!»
Разволновавшись, Лиза тихонько забарабанила пальцами по парте «Турецкий марш». Саблезубая отвлеклась от журнала: «What're you doing, Lise? Please stop it!» Лиза убрала левую руку под парту и продолжала барабанить, только беззвучно, по собственной коленке, и тут произошло нечто странное: ручка повисла над страницей, Саблезубая подняла голову и оглядела класс, но как-то рассеянно, а потом уставилась в дальнюю стену, где висели карта Великобритании и портрет Шекспира, и замерла с таким потрясенным выражением лица, словно великий драматург делал ей из рамы яростные знаки ушами.
Секунды капали, как вода из крана, но ничего не происходило. Лялька открыла от изумления рот и даже перестала плакать. Отличник Аствацатуров подхватил падающие очки. Юлечка Южина уронила голову на тетрадку. Костя Царапкин скомкал листок бумаги и сунул колючий комок за воротник зануде и ябеде Гарику Горшкову. Тот съежился и закряхтел, но очень тихо. Саблезубая не шелохнулась. Грянул звонок. Она снова посмотрела в журнал, вздохнула и произнесла долгожданное: «Your hometask for tomorrow…»
– Пронесло! – завопила, вырвавшись на волю, Лялька и заскакала по коридору на одной ножке.
Еще вчера Лиза поскакала бы за ней. Еще бы – до завтра никакого английского! Однако сейчас у нее было такое чувство, что она упустила во время урока какую-то очень важную мысль. Она отошла в угол, под искусственный фикус, села на краешек кадки и задумалась. Но тут, как всегда, мимо пронесся Царапкин, крикнул ей неизменную дразнилку про рыжую-конопатую, пришлось ответить, и остаток школьного дня прошел как обычно. На физкультуре даже удалось довольно далеко прыгнуть. Однако мысль о загадочном происшествии на английском все время скреблась у Лизы в голове, как мышка в подполе: попискивает, шуршит, а не показывается.
Правда, некоторую определенность эта мысль получила после того, как на большой перемене в очереди в буфете за булочками к ней вдруг подошел Гарик Горшков. Сам по себе этот факт был поразителен, потому что в нормальном состоянии Лиза про Горшкова не помнила, а он ее терпеть не мог за рыжесть и безупречный английский.
– Что, Лизка-Сосиска, – зашипел Горшков, состроив гнусную рожу (для него это труда не составляло), – мода теперь новая для рыжих – учителей гипнотизировать? Может, мне сходить к Марине Валерьевне и рассказать о твоих успехах?
Вообще говоря, классная руководительница Марина Валерьевна, она же Малина Вареньевна, учительница русского языка, была ни капельки не страшной, даже наоборот, но вопрос насчет гипноза Лизу потряс.
– Да иди, Горшков, ладно, не стесняйся, – растерянно ответила Лиза, а сама подумала: «Какой гипноз?!» – Она тебе доктора из дурдома вызовет, давно пора…
– Иди-иди, Гарик, – донесся из-за спины голос отличника Аствацатурова, которого чаще называли Левушкой. – И к Саблезубой завернуть не забудь. Расскажи ей все на своем превосходном английском языке! Тогда она тебя на следующем уроке точно спросит…
– Да-да, – ухватилась за соломинку Лиза. – Ты ведь так хотел к доске, а она никого не вызвала? Ой, беда-беда, огорчение, пожалейте несчастненького Горшкова…
Горшков глянул в насупленное лицо Левушки и обратился в бегство. Тот умел при случае посмотреть сквозь очки так, словно придавливал недруга гранитной плитой.
После уроков Лиза, все еще взволнованная странным происшествием, вышла на набережную. «И откуда Горшков взял про гипноз? – размышляла она. – Он ведь дубина стоеросовая, ему самому такое нипочем не сочинить!» Она на ходу застегнула рюкзачок и зажмурилась: сквозь рваные облака били лучи солнца. Сегодня настроение у погоды явно поменялось к лучшему – настырного ветра не было и в помине, а солнце даже пыталось пригревать, несмотря на то что в ноябре ему этого делать вроде бы и не полагается. Под ногами, правда, по-прежнему хлюпало и чавкало ничуть не меньше, чем накануне, но Лиза, воображая себя вчерашним котом, ловко обходила лужи и с удовольствием подставляла свои веснушки солнышку.
«Здорово, что Ляльку так и не вызвали. А то она всегда так ревет после английского… Правда, странно получилось, – подумала Лиза, перепрыгивая через очередную лужу. – Саблезубая прямо заснула над журналом…» И тут Лиза остановилась как вкопанная: «Неужели… неужели все-таки это я ее усыпила, как Визиря? Но я ведь ничего не делала! Честное слово! – мысленно оправдывалась она неизвестно перед кем. – Мне просто Ляльку жалко стало! А Саблезубая сказала: „Что ты делаешь, перестань «А что я такого делала? Ну, барабанила по парте…» У нее появилось странное чувство, как будто она изо всех сил пытается решить сложную задачку, а решение где-то рядом, но все время ускользает. Лиза замотала головой, так что шапочка чуть не слетела с непокорных волос, и поудобнее перехватила мешок с физкультурной формой. Сегодня даже физкультура проскочила как-то незаметно, наверно, потому что не было ненавистной эстафеты.
