Лунный воин - Гурова Анна Евгеньевна (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
– Гляньте, парнишка-то, кажется, и впрямь не вор, – заметил старший дозорный через несколько минут, разглядывая задержанного, который без сознания валялся у него под ногами. – Больше похож на студентика из восточных провинций. Ну все равно, тащите-ка его в районную управу – до выяснения личности.
Глава 2
Архипелаг Кирим, Стрекозий остров. Восемь лет назад
Стрекозий остров, наверно, самый дикий уголок обитаемых земель на дальней границе империи. Крошечная точка среди сотни островков в дельте огромной реки Микавы, которая неторопливо несет свои мутные воды с севера на юг среди заливных лугов и бесконечных рисовых полей префектуры Нан, что на южной оконечности Киримского архипелага.
Весь Стрекозий остров можно обойти за пару дней. Вдоль восточного берега змеей протянулась деревенька Сок с двумя выселками: Дальняя Коса и Перевоз. Вся деревня – три десятка свайных домов под остроконечными тростниковыми крышами. Даже своего рынка тут нет. Когда на берегу кверху днищем лежат рядами лодки, кажется, что лодок на острове больше, чем жителей. Вдоль берега идет узкая полоса плодородной земли, которую весной заливает паводок. Только там растут сады, там селятся люди. А в глубине острова – выжженная солнцем, не пригодная для обитания обширная пустошь, по местным поверьям, обиталище бесов. Деревенские высокопарно называют ее «степью». Во время паводков там поднимаются травы до пояса и пламенеет дикая гвоздика, а к середине лета травы высыхают, и равнина совершенно вымирает до осени. На дальнем, незаселенном конце острова, до которого полдня пути от деревни, находится древняя священная роща. Там живут безымянный бог – покровитель острова, и деревенский шаман, который ему прислуживает.
Река Микава определяет всю жизнь на острове. Меняется ветер, меняется вода в реке, меняется погода, меняются заботы и даже настроение островитян. Старожилы Стрекозьего острова насчитывают пять видов ветра. Верховой сгоняет воду на десять локтей. Южная низовка делает воду соленой и приносит удивительных дохлых медуз из океана, а река поднимается, угрожая прибрежным огородам. Свирепый лесной дует с запада в сезон дождей, заставляя Микаву бурлить и разливаться. Степной ветер сушит кожу, река надолго становится мелкой и мутной, рыба уходит в глубину. Горский изредка залетает в эти края в середине зимы, донося до жителей острова холодное дыхание далеких северных гор Комасон, оставляя после себя в душах тоску и тревогу да кристаллы инея на песке.
Микава широка: с деревенской пристани с трудом можно разглядеть дальний берег, где в дымке маячат болотистые заливные луга, богатые птицей. Тамошние обитатели живут охотой и чужих к себе не пускают. Чуть ближе зелеными холмами поднимаются над плавнями два островка поменьше Стрекозьего – Большой и Малый Гадючьи. Когда на заре, в безветрие, выплываешь на лодке к этим островкам, то кажется, что никакой реки нет, а сверху и снизу есть лишь бездонное темно-голубое небо, в котором беззвучно летят два зеленых облака в ореоле камышовых зарослей – летят на юг, к далекому теплому океану. На Гадючьих островках не живет никто, кроме птиц, змей и лягушек. Только рыбаки ставят там шалаши, когда остаются на ночной лов.
Все мужчины в здешних краях – рыбаки. По утрам, еще до рассвета, целая флотилия лодок уходит на лов. Рыбаки возвращаются перед полуднем, отдают улов женам, отдыхают до вечера, а на закате уходят снова. На Стрекозьем острове ловят в основном сетями, на других островах ставят переметы или используют ловчих бакланов с кольцами на шее, чтобы птицы не могли глотать пойманных рыбешек. У берега, между лодками на приколе, снуют гадюки, выставив из воды острые головки – тоже ловят рыбу.
На берегу постоянно кипит жизнь, замирая только в самые жаркие полуденные часы. Мужчины конопатят и смолят лодки, чинят сети, женщины стирают, чистят рыбу, дети бегают с ведрами за водой для полива, строят крепости из грязи и глины или ловят с пристани мальков на муху. Вычищенную, подготовленную к обработке рыбу грузят в лодки и увозят на соседний остров, где ее будут коптить – подальше от жилья, – а потом повезут на большой остров Горбатый Холм на ярмарку.
Местные жители – невысокие и стройные, как и все киримцы. Красивые, долго не стареющие женщины с кошачьими глазами и грубыми прокуренными голосами. Сутулые большеглазые мужики, загорелые до черноты, похожие на изможденных подростков. Рыбаки ходят полуголые, в отрепьях и высоких сапогах для защиты от змей, женщины до зрелых лет наряжаются и кокетничают. Смуглые мальчики и девочки, тонконогие и шустрые, как паучата-водомерки, с одинаковыми прическами-«метелками» на макушках, так много времени проводят в реке, как будто там родились, и каждое третье детское имя на островах в дельте Микавы – Лягушонок или Выползок.
Над узкой грязной полосой песка, истоптанной следами козьих копыт, топорщатся колючие заросли ежевики и свисают тяжелые ветви слив и яблонь. Из-за весенних паводков все дома в деревне строят на сваях. Лучшие дома – на самом берегу, где плодороднее земля, пышнее сады, откуда не надо далеко бегать за водой. Дома победнее выстроились вдоль пыльной дороги, которая идет по краю степи от Косы до Перевоза, где деревянные квисины со страшными раскрашенными харями охраняют паромную переправу от злых людей и чужих бродячих бесов.
На самом краю деревни, посреди густого неухоженного сада стоял бедный дом: запущенный, с почерневшей от времени тростниковой крышей, на деревянных столбах. Пол в доме подгнил и просел так, что посреди спальни образовалась здоровенная яма. По ночам под полом громко шуршали мыши. На чердаке жили черноголовые дятлы, которые с рассветом начинали долбить южную глухую стену, добывая из нее личинок древоточцев, и стуком будили обитателей дома – пожилую вдову и ее маленького внука.
Вдову звали бабушка Ута. Ее муж и сыновья давно погибли на бесконечной войне, которую вела империя где-то далеко на севере. Вторично замуж она не вышла, чтя память мужа, и тянула хозяйство в одиночку. Старая Ута отличалась жизнерадостным общительным нравом, и односельчане охотно выполняли свой родовой долг – помогали женщине, оставшейся без кормильцев, вырастить внука. Соседки притаскивали пожилой женщине целые корзины баклажанов и яблок, оставляли для нее на крыльце крынки с молоком и пахтой. Рыбаки, проходя по утрам мимо двора Уты, бросали ей через забор связки свежей рыбы. Бабушка Ута и сама не сидела сложа руки. Двор был прибран и ухожен, в доме – безупречно чисто. Правда, на сад ее сил не хватало. Вишни, сливы, абрикосы, грецкие орехи и тутовые деревья одичали без ухода и разрослись так густо, что в саду и в полдень царил полумрак. Там, где прежде были цветники, осталась только сухая серая земля, испещренная трещинами. Маленький огород изнемогал, страдая от недостаточного полива. Жалко было смотреть на пожухлую ботву редьки и листья баклажанов, когда они беспомощно лежали на земле под жгучим солнцем. Впрочем, овощей вызревало достаточно, чтобы Ута с внуком не голодали.
Внуку шел восьмой год. Это был тоненький черноволосый мальчик с большущими голубыми глазами, шалун и выдумщик, надоедливый, как москит. Как у всех односельчан, у мальчика было тайное родовое имя, известное только шаману, который его давал, и ками – хранителю рода Сок. А прежде чем наречь внука детским именем, Ута очень долго думала. Ведь это имя будет известно всем, в том числе и злым духам – квисинам, которые только и ждут, как бы украсть и пожрать беспомощную детскую душу. Поэтому с давних времен жители островов Кирим старались обмануть квисинов, чтобы те пренебрегли их младенцами и не стали забирать их себе. Как только ни обзывали они своих детей! Давали новорожденным женские имена, собачьи клички, презрительные прозвища: «девчонка», «нежеланный», «лишний рот», «заморыш», «заткнись», «чтоб ты сдох» – и всё, чтобы перехитрить злых духов. Ута посоветовалась с шаманом, со старостой, с соседками и придумала очень хорошее, удачное имя. Мальчик был назван в честь самого беззащитного и слабого из мелких прибрежных существ, которое к тому же живет один день, прямо-таки олицетворяя собой бренность и хрупкость жизни, – он получил имя Мотылек.
