Между двух огней - Эльденберт Марина (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
По-хорошему, и мне самой не помешало бы отдохнуть, особенно учитывая, что предстояли длительные репетиции. Премьера назначена через пару дней после Смены Времен, а значит, репетировать будем с утра до ночи. Из сопроводительного письма Хейда я поняла, что скоро уже начнется рекламная кампания. Поскольку таэрран на мне будет целый месяц, в таком виде я и предстану перед прессой, и меня увидит весь Мэйстон, поэтому… остается только носить его с гордо поднятой головой. С первого до последнего дня. И наплевать, кто и как будет на меня смотреть.
С этой мыслью я шагнула в холл, размотала шарф и уже совсем спокойно посмотрела на «татушку». Осталось только подобрать наряды и украшения для выхода. Хотя к таэрран обычные украшения не пойдут, придется импровизировать. Потрепала по голове крутящегося у ног Марра, улыбнулась. Вывернулась из куртки и замерла, одежды сестры на вешалке не оказалось.
— Танни?
В последние пару дней после прогулки с Марром она умудрялась подниматься к себе даже в ботинках, не говоря уже о том, чтобы толком раздеться. Но почему так тихо? Не считая пыхтения виара, не доносилось ни звука. Не было даже привычных взрывающих мозг басов и вопящих под них рок-гитаристов. Надрывающих голоса так, что мне самой становилось больно.
Взбежала по лестнице, толкнула дверь. Сестры в комнате не было, зато увидела бардак; такое ощущение, что после уборки Мэлз прошел целый месяц. На полу валялись разбросанные вещи, щедро «сдобренные» фантиками и палочками от леденцов. Поднос с пластиковой посудой, в которой застывали остатки еды, упаковка из-под гамбургера и вскрытая банка шипучки. Взгляд зацепился за магнитную шайбочку, валявшуюся на кровати поверх кислотно-сиреневой пижамы с дракончиками. Обычно Танни оставляла на ней сообщения, если не хотела меня будить после ночного выступления в Ландстор-Холле.
Сжала в руке и услышала: «Я знаю, что ты мне не сестра».
Миг — и меня бросило в холодный пот. Пальцы противно затряслись, шайбочка выскользнула и закатилась под кровать. Я бросилась к вещевому шкафу, и дверь отъехала в сторону, часть вещей пропала. Походный рюкзак Танни, который она таскала с собой на пикники с Имери и друзьями, тоже.
Чувствуя, как бешено колотится сердце, набрала ее номер, чтобы наткнуться на автоответчик.
«Если вы слышите эти слова, я либо сдохла, либо сижу на уроке эссы Руйкер. Неизвестно, что хуже. В общем, говорите все, что хотели».
Не дожидаясь сигнала, нажала отбой.
Как? Как она могла узнать?
Так, это сейчас не главное. Главное, найти ее до того, как…
До того как — что?
Куда могла пойти Танни, если ей плохо? Раньше поехала бы к Имери, но с ней она серьезно поругалась. К отцу она теперь на расстояние драконьего дыхания не подойдет, а значит… остается только одно место, где она могла быть.
Из квартиры вылетела, на ходу заворачиваясь в куртку.
Дежуривший на стоянке Валентен тут же выскочил из машины, чтобы подать мне руку, но я отмахнулась.
— Двадцать третий остров.
Собственно, островом он назывался чисто символически, потому что плавно перетекал в пустоши. Дом, где мы жили в прошлом, сейчас со всех сторон окружен новостройками. В основном небогатых торговых компаний, построивших складские клетушки повсюду, из-за чего ночью здесь, наверное, стало еще страшнее ходить. Наш район всегда был не особо благополучным, но в моем детстве еще не боролись за каждый клочок земли, а переулки были гораздо шире.
Валентен с трудом выбрал место, где посадить флайс. Собственно, и парковок здесь было наперечет. Жители двадцать третьего в большинстве своем не могли похвастаться личным транспортом. Стоило припарковаться на свободном пятачке, на нас тут же начали коситься трое здоровенных парней в потертых куртках. Смотрели ровно до того момента, как из флайса вышло мое сопровождение, после чего они мигом утратили интерес и к машине, и ко мне.
Выскочив прямо в грязное месиво, в которое превратился посыпанный какой-то химией снег, я бросилась к бывшему дому.
Когда мы только-только переехали, у Танни был не самый легкий период.
Расставание с Имери и друзьями, перевод в новую школу. Как-то мы очень сильно поцапались, после чего она убежала сюда. Села на спинку скамейки и часа три глядела в окна квартиры, где прошло ее детство. А потом приехала домой и рассказала, что от нашего двора остались одни воспоминания. Тогда мы обнялись и пообещали друг другу, что больше никогда не будем ссориться.
Потому что мы сестры и мы есть друг у друга.
Вот только сегодня Танни здесь не оказалось, а сваленный в кучи снег полностью закрывал скамейку.
— Что мы здесь делаем? — подал голос безопасник.
И меня прошило воспоминанием. Коротким, но отчаянно острым, как игла ледяного дыхания.
«Что мы здесь делаем?» — спрашиваю я.
«Маму ждем». — Танни потирает замерзшие руки, в подземке сыро, даже когда от раскаленного асфальта становится трудно дышать. Она еще совсем маленькая, хвостики одного цвета торчат в разные стороны. Один повис, потому что съехала резинка.
«Мама больше не придет, Танни», — говорю я. И на глаза наворачиваются слезы, поэтому приходится запрокинуть голову и смотреть в высокий, с наспех замазанными трещинами потолок станции. Недолго, ровно столько, чтобы проморгаться.
Опускаю голову, протягиваю сестре руку, чтобы увести, но она упрямо качает головой.
«Еще пять минуточек. Пока поезд не приехал, я могу ждать».
И высматривает грохочущий в глубине тоннеля поезд, на котором мама обычно возвращалась со смены.
Мы ждали ее по утрам, когда она работала в ночную смену, и по вечерам, когда в дневную. Эсстерд Барт с нами не ходил, потому что уставал на работе, а сотрудники подземки уже узнавали нас в лицо и пропускали без оплаты, чтобы мы не тратили лишние жетоны.
Мы ждали ее вместе.
В то утро тоже. А потом вместе поднялись наверх и больше не встречали поезда.
Когда я очнулась, безопасник смотрел на меня так, словно я тронулась умом.
Может, и тронулась, потому что припустила в сторону подземки, поскальзываясь и рискуя грохнуться прямо в грязь. Собственно, бежать здесь было недалеко, сразу за поворотом — вход. Подземку протянули от центра к бедным районам, хотя ее станции встречаются гораздо реже, чем остановки аэроэкспрессов. Это единственный способ передвижения для мэйстонцев, которые не могут позволить себе абонемент полета.
Дыхание перехватывало, когда я спешила вниз по потрескавшимся ступенькам в грязных потеках.
Не знаю, что буду делать, если ее там не окажется.
Не знаю, но…
Я сунула карту в терминал и поймала выскочивший в ладонь жетон. В ушах грохотал пульс, за спиной — шаги безопасника. Что он там будет делать, меня волновало мало; сожравший жетон турникет моргнул, раздвинув скрипучие железные лапы. На эскалаторе приходилось обегать пассажиров. Кто-то толкался, кто-то ругался, когда я задевала локтем или ногой, но я продолжала движение и, только выбежав на станцию, остановилась. Грудь жгло, пришлось опереться руками о колени, чтобы перевести дух.
Обычно мы сидели в самом начале под корявыми граффити, которые перекрывала пошлая надпись. Сейчас от нее ничего не осталось, граффити тоже затерли, но…
Танни сидела на скамейке, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом.
Разноцветные пряди рассыпались по капюшону, между коленями зажат рюкзак.
Я на миг замерла, не веря своим глазам.
А потом бросилась к ней.
— Танни.
Мой голос звучал удивительно ровно, как будто сердце не сбивалось с ритма все это время.
Сестра вздрогнула и подняла голову. Недоверчиво посмотрела на меня и нахмурилась.
— Я не вернусь домой.
Вместо ответа я опустилась рядом с ней. На холодное металлическое сиденье, серая краска с которого частично облупилась и кое-где проступала ржавчина. Надо отдать должное безопаснику, он приближаться не стал, застыл в паре метров от нас, у стены. Заметив сопровождающего, Танни уставилась себе под ноги на побитую плитку, узор которой давно перестал быть четким. Вцепилась в рюкзак, словно я собиралась его отнять или волоком тащить вместе с ней к выходу из подземки. Пальцы ее побелели, но она упорно смотрела в одну точку, как если бы меня не было рядом. А я пыталась подобрать слова, которых было слишком много, но нужных сейчас не хватало. Наверное, потому что чувства сложно передать словами, а если получается легко, то это уже не чувства.
