Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна (версия книг txt) 📗
– Они боятся не огласки, а Яри-сан, и не знают, что делать. Если он, даже не стараясь, написал стихи, которые похвалил император, то что он может сочинить за два дня! И если они предъявят стихи лучше ваших, то при славе о способностях Обормоту будет понятно, что стихи не его! А если хуже – потеря лица!
– Потеря мозга… – девочка скроила ужасную рожу и подозрительно прищурилась. – А откуда вы это вообще знаете, Чаёку-сан? Змеюки вам рассказала, или сам Обормот?
Дайёнкю воровато оглянулась по сторонам, поднесла к губам амулет и прошептала в него несколько слов. Потом снова поглядела и проговорила шепотом:
– Синиока. Она тайком прокралась сегодня в мои комнаты и поведала всё, что ей удалось подслушать. Немного, конечно, поэтому замыслы Змеюки ей неизвестны… – расстроенно проговорила девушка.
– Синиока?! – глаза Яра загорелись. Казалось, поставь сейчас перед ним Обормоту, дай в руки шест… и всё закончилось бы тем, что у Обормоту стало больше одним синяком, а у Ярика – одним сотрясением, но само желание драться снова изумило мальчика, как в тот день на Мишане.
– Может, ее матери удастся разузнать больше? – великий заговорщик в Лёльке развернул крылья. Личико Чаёку омрачилось печалью:
– Ее мама умерла, когда малышке было четыре года. Все говорят, что от лихорадки… но не все верят. Миномёто любил Текучи. Это был единственный человек, которого он вообще когда-либо любил, утверждают злые языки… или правдивые. И теперь он перенес эту любовь на Синиоку.
– Бедная!.. – на глазах Ярика замаячили слёзы.
Ветерок из распахнутого окна коснулся приятной прохладой его вспыхнувших щек. Из садов внизу доносилось мирное поскрипывание цикад и трели соловьев. Хотелось откинуться на подушки, положить руки под голову, слушать и мечтать… О том, как когда-нибудь он вырастет большим и сильным и отлупит Обормота всем, чем попадется под руку. Несколько раз.
– Ага, бедняжка… – сочувственно хмыкнув, подтвердила княжна. – Единственный человек во всем Белом Свете, который тебя хоть как-то любит – и тот Миномёто.
– По нему не скажешь, что он способен кого-то любить, – покачал головой Ярослав, вспоминая холодное неподвижное лицо тайсёгуна.
– Многие думают так же, – без спора сдалась дайёнкю. – Но к Текучи он испытывал самое близкое к любви чувство, на какое способен.
– На месте Змеюки и ее Балбеса я бы обиделась, – Лёлька взгромоздилась на кровать, сгребла с подушки Тихона и прижала к себе, как плюшевую игрушку. Впрочем, лягух, как всегда, не возражал.
– Сдается мне, что если бы не любовь отца, маленькая Синиока – похожая на мать как два зернышка риса – давно бы отправилась в мир добрых духов вслед за злосчастной Текучи-сан, – грустно покачала головой Чаёку.
– Но нам-то что делать? И как вы думаете, что замыслила Змеюка?
– Не знаю… – Чаёку уныло развела руками. – Я передумала тысячу мыслей, но кто знает, как работает голова этой женщины… Я даже пришла навестить ее под каким-то совершенно нелепым предлогом, но она только взглянула на меня – и сразу принялась вопить, что я явилась шпионить за ее сыном. Позвала домашних магов, и те принялись накладывать заклинания на дом от сглаза, подгляда и тому подобного. А еще она сказала, что всё расскажет моему отцу и своему мужу. Такой потери лица я не знала давно.
– И это вы всё… из-за нас? – Ярик порывисто обнял ее за шею. – Не надо было, Чаёку-сан! Только себе хуже сделали! Но… но спасибо. То есть мы… я… теперь с вами не рассчитаюсь.
– Просто "спасибо" достаточно, – кривовато улыбнулась девушка и продолжила: – Наиболее вероятно, она подкупит судей.
– Но судить будет император!
– И четверо или шестеро его придворных. В поэтическом поединке, как в бою на мечах, всё должно быть честно.
– От местной честности я балдю! – Лёлька загнала глаза под лоб. Дайёнкю потупилась, всё еще сжимая руку Ярика. Плечи ее опустились.
– Что я хотела сказать, юные даймё… Вы не сможете у него выиграть, Яри-сан, – еле слышно произнесла она. – Судить будут советники императора и сёгуна, а они…
– Да, я знаю. Гири, – кивнул Ярослав, кусая губы. – Даже если ваш не прав, вы поддержите его, потому что он ваш.
– Да…
– Тогда зачем я это писал?! Зачем этот… балаган?! Я приду и скажу – пусть отдают победу Обормоту, если ему ее так хочется!
В порыве гнева и безнадежности он схватил со стола лист бумаги с записанным стихом, яростно скомкал его и вышвырнул в окно.
– Вот им стихи! Пусть их вороны читают или повар растопит очаг! Или Обормоту подотрется!
– Ярик!
– Что вы наделали?!
Лёлька и Чаёку наперегонки метнулись к подоконнику, но где во мраке было увидеть одинокий синеватый комочек…
– Яри-сан! Зачем?!.. Но вы же его помните, этот стих? Вы его сможете снова записать?
– Смогу, – кивнул Яр. – Но не буду.
В комнате повисла тишина – ломкая, как первый лед под ногами идущего над омутом. Даже Лёлька молчала. Зная брата, она понимала бесполезность убеждений, уговоров и споров. Маленький княжич был податлив и мягок, как тесто, но иногда с ним случалось что-то такое, что чугун казался тестом по сравнению с ним. Чаёку открыла было рот, но Лёка покачала головой.
– Без мазы, – и с гордостью добавила: – Я его как облупленного знаю.
Не добавляя ни слова, Ярик молча принялся раздеваться ко сну. Молчала его сестра, натягивая ночную рубашку, не выпуская Тихона. Молчала Чаёку, нервно пытавшаяся просунуть лёлькину руку с зажатым подмышкой Тихоном сквозь рукав [85].
– Спокойной ночи, ребятки, – лишь тихо шепнула им она, уходя.
– Спокойной ночи…
Утренняя Чаёку отличалась от вечерней только возросшим волнением. Безукоризненно одетая, напудренная и причесанная, она едва дождалась, пока Ивановичи покончат с завтраком, и тут же принялась снаряжать их на поэтическое состязание. В комнате точно поднялся разноцветный ураган. Одежка за одежкой летела на кровати, стол, циновки, экибану в токономе, на бочку с водой… Зеленый кокошник наделся на Тихона, испуганно притулившегося у двери, а красный кушак Ярика не очень воздушным змеем улетел за окно и на восходящих потоках отправился на север [86]. "Слишком темное, слишком светлое, слишком широкое, слишком узкое, слишком ношенное, слишком мятое, слишком простое, слишком короткое, слишком длинное…" Когда дайёнкю замерла, в ступоре взирая на отчего-то полностью оголившиеся внутренности шкафа, в дверь постучали. Это явился посыльный от микадо с приглашением прибыть в беседку Пяти Драконов через полчаса. Нервно сглотнув, девушка россыпью цветистых фраз подтвердила, что они непременно придут, раскланялась, обернулась… и увидела своих подопечных полностью одетыми.
– Ничего другого у нас всё равно нет, – Лёлька пожала плечами, оправляя красный сарафан. – Так что из самого мятого и грязного мы выбрали самое немятое и где пятен поменьше…
– Она шутит, – Ярик не слишком энергично ткнул ее в бок кулаком и сделал шаг вперед, завязывая кушак поверх малиновой рубахи. После экзерциса Нероямы цветовым разнообразием гардероб их не баловал. – Мы готовы.
– Тогда идем, – не задавая вопроса, который ей больше всего хотелось задать, она первой вышла в коридор. За ней, как на публичную казнь, поплелись Ивановичи. Из-за спины дайёнкю то и дело доносились обрывки шепотков:
– …а я говорю, прочитай!
– Не буду.
– …какая разница!
– Пусть увидят…
– Да им до ёлки твои!..
– А мне – их.
– …упрямый дурак!
– …ничего не понимаешь.
Так, препираясь и в кои-то веки не замечая диковин Запретного города, княжичи добрались до беседки Пяти Драконов, а точнее до всех пяти беседок сразу. Построенные над озером, они щеголяли задорными вамаясьскими крышами на красных столбах и беломраморными резными мостиками, перекинутыми через зеленоватую гладь как паутина очень основательного паука.
