Летописи Святых земель - Копылова Полина (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Она подняла к нему лицо – доверчивое, исступленное, почти безумное…
– … И имея за собой мое прошлое, столь прекрасное и столь тягостное, мою веру и мои знания – а я была учена, как хронист, – я пришла сюда за своим величавым лучезарным покоем. Короля я все-таки не любила, но это простительно, ведь правда? Он тоже был весь словно в огне, он ничего мне не рассказал, и я не знала, куда еду. Я ничтоже сумняшеся учила язык, на котором тут говорили купцы и вилланы. Потому что вельможи обращались ко мне на этом языке. Ладно бы они меня попросту презирали, как выскочку. Это можно понять. Я бы заставила себя чтить, и все. Но меня вообще не считали за человека… Как бы это объяснить… Ко мне относились так, как относятся к собаке. Даже, пожалуй, к собаке, если она умна, относятся с большей приязнью. А я была нелепым, надоедливым недоразумением. За меня, например, легко могли сказать: «Она глупая», «Она не поймет», «Ей не надо», «Ей ни к чему», «Она не захочет». Они не говорили этого мне в лицо. Только между собой. Я могла это слышать или не слышать – их не волновало. Ну кого волнует, если хозяин н гость обсуждают достоинства собаки? Просто они не понимали, как это можно спросить мое мнение о чем бы то ни было. Разве я способна ответить вразумительно? Ведь собака не обладает разумом. Они не подпускали меня к своему языку, Этарон, и к своим обычаям, к своей магии, как ту же собаку отгоняют от стола, если она попрошайничает, но бить ее при этом нельзя. Я понимаю – жена короля для вельмож почти всегда нечто вроде мебели в тронном зале. Но… дело было даже не во мне одной. Так же они воспринимали и вообще всех, кто не Этарет! Рядом с ними был целый мир… И они, ничего о нем не зная, смели судить, что я пойму, а что не пойму.
Они сделали людей подобием бессловесных животных, вбили им в голову, что Этарет лучше, умнее, сильнее. Это длилось веками, и никто не сомневался, может ли быть иначе. Как они пре-зи-ра-ли этот мир! Князья Света! Да если бы они такими вправду были! Вот ведь что меня бесило! Они были такие же, как я. Такие же дети этого мира. Так какое же, черт побери, право имели они его презирать?! Теперь они рыдают и молят о пощаде. А я частенько смотрю, как они вылизывают пол под ногами палачей. Теперь им стало зазорно, что их враг – просто женщина, и они стали говорить, будто я одержима неким безликим злом. Они не хотят, чтобы их побеждал человек. Это их унижает! Но так будет, потому что невозможно отвергать ту жизнь, которая нам дана. Должно быть, Бог вложил мне в сердце ненависть к Этарет, чтобы все вернуть на свои места. Это очень тяжело. Это непонятная ненависть. Мне иногда кажется, что я ненавижу их беспричинно. Приходится постоянно оправдываться перед самой собой, перед всеми, кто близок. Таких, правда, мало, очень мало.
– Я ваш слуга навеки. Располагайте мною, ваше величество. Моя мудрость смиренно склоняется перед вашим дерзновением.
– Не надо смиряться – это не очень полезно. – Она оскалила в усмешке чуть желтоватые зубы:
– Теперь вы много про меня знаете. Хотя и не все. Но и я тоже хочу спросить: поскольку вы назвали себя моим слугой, значит, вас привлекли вовсе не добродетели мои… но что же?
– Ваше дерзновение. Я мыслю себя ступенями вашего величия, по которым вы взойдете, сжав в руке скипетр власти и меч правосудия.
– Красиво сказано. Расскажите мне о себе, что сочтете возможным.
– Я не знаю, насколько вы осведомлены…
– О вашей жизни и вашем горе, об Иоранд, вашей сестре, о Гино Фрели и короле Одо я знаю, так что вам нет нужды предаваться этим горестным воспоминаниям.
– Хорошо. Тогда я скажу вот что: я государственник, и более, чем когда бы то ни было ранее. Держава – вот единственное детище, которому я способен стать и родителем, и повивальной бабкой. Сильная страна, где добродетелью станут верная служба правителю и гордость за отчизну, – вот мой идеал государства с ранней юности, и в Эманде я нахожу исполнение своих мечтаний. Взгляните на королевства, соседствующие с вашим, – все они погрязли в грошовых интригах, оцепенели. Только вы движетесь вперед безостановочно и страстно, только вы закладываете основы грядущего могущества!.. Я уже говорил, что готов стать вашим помощником и слугой. И повторю еще раз. В вас – сила. Сила нового времени, не омраченная памятью прошлых неудач. Вот вам мое сокровенное признание. Этим мыслям я когда-то принес в жертву все, что мне было дорого. Простите, я говорю много и путано.
– Нет, я понимаю, я прекрасно вас понимаю. И обещаю: вы займете очень высокий пост. Канцлерский. Это как раз по вам – канцлер Эманда. Только это произойдет не сразу. Я хочу поглядеть на вас в деле. Для начала вы получите пост советника. Это не высоко и не низко, и позволяет постоянно находиться возле меня, разве что иногда отлучаясь по делам в провинции. Никто не обвинит вас, что вы берете не по чину, потому что советником становится каждый второй, уж коли он попал ко двору, поэтому у вас даже не будет врагов.
Широкая голубая река лениво текла по неоглядной равнине, плавно изгибаясь и всплескивая на стремнине. Пологие прибрежные холмы отливали спелой желтизной.
Над Иорандалью вечерело, вовсю дымились очаги, мычал скот, сновал деловитый народ, кумушки судачили на всех углах и возле островерхих колодцев, звонко кричали дети. Отовсюду скрипело, стучало, ворковало широко обсевшее речную излучину поселение, вот-вот готовое одеться в стены, сложиться всем миром на ратушу и собор и гордо наречься городом. Впрочем, стать городом ему было надолго заказано – там, где путаные улицы сбегались к набережным и маленьким пристаням, начинался мост широкий, древний, многопролетный, черный от времени. С боков его облепили денно и нощно звенящие кузницы, середина была вымощена камнем, и далее простолюдины ступать не смели, ибо другой конец моста, украшенный двумя чашами светилен, упирался в ворота замка Авен.
Замок, огромный, тоже весь черный, со слоистой прозеленью на цоколях стен, стоял на песчаном мысу, вознося разлатые короны своих башен над ленивой водой. Он был здесь издревле, как говорили – «от века», и никто уже не знал, от какого.
Сейчас на зубцах башен горели факелы – в разгаре было Ристание Ста Королей, на которое собирались отовсюду младшие королевские отпрыски, а также бастарды всех степеней, кровей и титулов, потому что, во-первых, ста королей во всех Святых землях было не набрать, во-вторых, они, если и приезжали, то на поединки не выходили, – никому не хотелось на потеху пустоголовым женщинам ломать копья, а зачастую и собственные кости. Сидели в ложах, ели, пили, строили из себя героев, нарядившись в старинное платье, ибо здесь выдумка шла наравне с правдой, слушали трубадуров с Юга, где еще не подпали ни под чью руку гордые солнечные княжества. Говорилось, как правило, много и о многом.
Но в этот год главным предметом разговоров был Эманд. Эманд, еще недавно угрюмо грозивший всем своими стальными копьями. Эманд с молодой вдовой, к которой было начали примериваться сваты со всех земель…
На всех столах шелестели «Письма Цитадели», разосланные из Марена Ассунто Нокком, которые содержали чудовищную исповедь погрязшего в убийствах и интригах царедворца и изобиловали примерами небывалого, утонченнейшего коварства.
Король Эманда зарезан в публичном доме по наущению королевы.
Родовитый жених королевы, бывший вначале ее любовником, по ее же воле погибает от яда, ибо муж ей не нужен.
А его отравитель, знатный юноша, подговоренный на это дело самим канцлером, казнен.
Дворянство опозорено.
И дальше – кровь, разврат, кровь, разврат, в тюремном замке Сервайр по ночам пытки, и бывает, что королева сама берется за кнут, а день ее принадлежит любовникам. Она не брезгует никем: от палача до самого примаса, настоятеля Эмандского Эйнвара, который ее и короновал.
«И поелику, – гласила последняя глава «Писем», – вся история с преступлением, осуждением и казнью моего злосчастного и многогрешного друга Энвикко выглядит весьма странной, ибо, по его уму судя и невзирая на грехи его, он вряд ли был способен на внезапное и дикое насилие, каковое ему вменяют в вину, то можно предположить, что с ним случилось то же, что он сам проделывал со своими жертвами: кто-то из умных приближенных по велению властительницы каким-либо образом обманул его и побудил сотворить то, что в здравом уме ни один человек не содеет».
