Танец Арлекина - Арден Том Дэвид Рэйн (бесплатные серии книг .txt) 📗
Как-то раз, когда Сайлас был особенно печален, ему сообщили, что к нему прибыл посетитель. Сердце Сайласа радостно забилось. Наверняка к нему приехал дядя Олион! Сайлас поспешил в привратницкую, сгорая от нетерпения, — он был уверен, что встреча с дядей принесет ему успокоение. Однако он был сильно разочарован.
Явно произошла какая-то ошибка. В тот день, в разгар сезона Короса, было облачно, и в привратницкой царил полумрак, и все же сквозь решетчатую перегородку Сайлас разглядел посетителя и понял, что к нему явилась какая-то женщина. Стройная, статная, она обернулась к нему. Лицо ее было скрыто вуалью.
— Прошу прощения, но я…
— Сайлас! Ты не узнаешь меня? — рассмеялась женщина, и ее вуаль затрепетала. Смех ее был похож на звон колокольчиков. Легким, изящным движением женщина отбросила вуаль. Смущение и удивление смешались в душе Сайласа. Перед ним стояла леди Лоленда, жена эрцгерцога, — но как она удивительно переменилась! Сайлас запомнил леди Лоленду в скромном черном платье, смиренно сидевшую на проповедях в деревенском храме. А теперь перед ним стояла улыбающаяся дама в роскошном шелковом платье, сверкая драгоценностями! Напудренную высокую прическу венчала кокетливая шляпа.
— Я вижу, ты удивлен, Сайлас. Но ведь здесь Агондон, а не Ирион. Ну а Ирион, — хитро улыбнулась леди Лоленда, — это не Агондон. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Оказалось, что государственные дела привели эрцгерцога ко двору короля, ну, и конечно, его супруга тоже должна была последовать с ним в столицу. Сайласа только немного удивило то, что леди Лоленда так взбудоражена. Сайлас взволнованно попросил даму рассказать о том, как поживает его дядя. И вот тут леди Лоленда сразу стала серьезной.
— Ой, Сайлас, твой дядя был очень болен…
— Нет! — вскричал Сайлас. Словно ледяная десница сжала его сердце. Он-то думал, что дядино молчание означает, что дядя осуждает его, что это осуждение передается ему по безмолвной, невидимой, связывающей их цепи. И вдруг ему стало ясно, насколько же он самовлюблен. Сайлас был просто убит наповал. Ведь он не писал дяде Олиону с сезона Терона, а теперь стоял сезон Короса и на улицах лежал толстый слой снега. Он сидел, не в силах пошевелиться, а леди Лоленда рассказывала ему о том, как долго и мучительно болел Олион.
— Но теперь ему лучше? — встревоженно спросил Сайлас. — Он поправился?
— Сайлас, ш-ш-ш… — Пальцы леди Лоленды скользнули сквозь решетку. Она сняла перчатку. Прикосновение было прохладным, но мягким. — У меня остались кое-какие бумаги. И книги. Он хотел, чтобы они достались тебе. Приходи ко мне, когда вас отпустят в город.
Сайлас был так потрясен, что не до конца понял, что означают слова Лоленды. Помнится, он только немного удивился, что такая благородная дама знает о том, что значит «Стена». Уходя, леди Лоленда оставила Сайласу маленькую карточку, где был напечатан ее адрес.
Миновало несколько дней, и вот как-то раз безумно волнующийся Сайлас стоял перед высокими, отполированными до блеска дверями дома в самом роскошном районе Агондона. Он собрался было постучать, но вовремя заметил колокольчик.
За год, что Сайлас проучился в школе, он только дважды пользовался свободой и уходил в город. В первый раз он весь день просто бродил по многолюдным улицам. Сразу же у ворот город, как и в самый первый день пребывания в Агондоне, произвел на него ужасающее впечатление — показался неразберихой, сотканной из грохота лошадиных подков, толп народа и громадных домов. Сайласу стало страшно. Он развернулся и поторопился вернуться в школу.
Во второй раз он немного расширил границы прогулки. До сих пор, вспоминая о том дне, Сайлас поеживался. Какую грязь он тогда увидел, какой беспорядок! Это было через три Кануна после его приезда в Агондон. С тех пор он больше не выходил из школы. Одинокий, молчаливый, он проводил свободные дни у себя в келье, за книгами.
А теперь лакей в напудренном парике встретил Сайласа у дверей и повел его по длинным коридорам, сияющим золотом и мрамором. На стенах висели дорогие гобелены и необычные картины. В плетении узорчатых ковров сверкали золотые нити. На витых колоннах-подставках красовались обнаженные статуи. Юный провинциал, закованный в черную сутану своей веры, только глазел по сторонам, потрясенный и возмущенный одновременно. В таких домах ему никогда прежде не доводилось бывать. Лакей, сухо усмехнувшись, распахнул перед Сайласом двери роскошной комнаты. Сайлас неуверенно шагнул через порог. Окна прятались за тяжелыми шторами, мягкий свет свечей рассеивал полумрак.
Позднее Сайласу казалось, что тогда наступил поворотный миг в его жизни. Здесь решилась его судьба. Здесь, и больше нигде та ноша собственной ненужности, что так тяготила его, вдруг незаметно, тихо упала с его плеч.
— О Сайлас! Я ведь с самого начала положила на тебя глаз! Глупенький мой мальчик! А ты не знал? Не догадывался?
Она поплыла к нему, словно привидение по полутемной комнате — да, то была леди Лоленда, но снова другая, не похожая на ту роскошную даму, что навестила Сайласа в привратницкой. Волосы ее были распущены, голос звучал игриво, и хотя Сайлас вспоминал, что вечер тянулся долго, что был и чай, и разговоры, и то, как он неловко встал и попрощался, но потом, в мечтах, он вспоминал о происходящем как о кратком, неизбежном мгновении. Он помнил усмешку лакея, распахнувшего перед ним дверь, а потом ласковую руку на своей руке, а потом — мягкие нежные объятия.
— Ш-ш-ш, ш-ш-ш! — шептала леди Лоленда, гладя волосы Сайласа.
Вот так началось грехопадение Сайласа Вольверона. Когда произошло то, что произошло, леди Лоленда сказала Сайласу, что будет ждать его снова, в следующий день «Стены». Сайлас не в силах был произнести ни слова. Он стоял, уставившись в пол. А Лоленда рассмеялась и взъерошила его волосы. Вернулся лакей и провел Сайласа к выходу через роскошные большие комнаты. А потом Сайлас вновь оказался за дверьми, на вершине высокой лестницы, ступени которой спускались к улице. Выпал снег, лиловело вечернее небо.
Он больше никогда не придет сюда. Он поклялся себе в том, что этот его первый визит станет единственным и что теперь ему следует посвятить свою разрушенную жизнь покаянию. Может быть, по прошествии многих сезонов ему удастся смягчить гнев бога Агониса. Сайлас молился. Плакал. В ту ночь он лег не на тонкий матрас на своей кровати, а прямо на пол и лежал там, дрожа, обнаженный. Потом много дней подряд он мылся, словно пытаясь смыть, соскрести с себя грех. Руки его стыли от ледяной воды. Нет, он больше никогда туда не вернется.
Наступил и прошел Канун, пришло время «Стены». Но Сайлас ничего не добился. Ночью, когда он лежал без сна, замерзший, сны снова вернулись к нему и в темноте подошли еще ближе, чем раньше.
Диколесье вновь назвало его своим ребенком.
И тогда Сайлас понял, что никогда не обретет свободу. Те циклы, что прошли с того дня, как его отца нашли мертвым в снегу, были истрачены зря. Годы унеслись, словно пыль. И когда Сайлас, наконец, уснул и утонул в мире леса, ему приснилась не нежная зелень, как прежде, а жуткая чаща, где все время кто-то рычал и каркал. В тот сезон Короса он снова и снова навещал леди Лоленду.
А там всегда все происходило одинаково, и при расставании она всегда шептала ему, улыбаясь, что будет ждать его в следующий день «Стены». И каждый раз он приходил, а она ждала его. Может быть, то была страсть, способная продлиться всю жизнь. А может быть — болезнь, от которой можно было умереть. Страсть бушевала в душе молодого Сайласа в дни разлуки с Лолендой, словно гной внутри нарыва. Совершая столь любимый и привычный ему ритуал богослужения, про себя он совершал другой, тайный ритуал. В своем воображении он возвращался в полутемный будуар леди Лоленды. Вскоре самые священные песнопения и легенды, самые высокие символы веры смешались в душе Сайласа, соединились с его жаждой порока. Максимат запевал хвалебную песнь Агонису, а Сайласу слышалась хвалебная песнь в честь его страсти. Кадило раскачивалось в руке Максимата, словно маятник, и напоминало о том, что жизнь быстротечна и тленна. Сайласу казалось, что он ощущает прикосновение нежных пальцев Лоленды, впивается зубами в ее соски…
