За краем земли и неба - Буторин Андрей Русланович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
– Если мы вернемся, – мечтательно проговорил Хепсу, – я стану умником и попробую это осмыслить!.. Ведь ты же говорил, что я не совсем маложивущий? Может, умники возьмут меня к себе… К тому же, мой отец тоже был умником. Я должен найти его!..
– Вот как? – Учитель попытался придать голосу удивление, хотя слова мальчика его вовсе не удивили. Было ясно, что с такими измышлениями, с такой любознательностью и тягой к познанию неведомого ему одна дорога – в большую науку. Ачаду искренне пожелал, чтобы мечты ученика осуществились. А вслух сказал: – Все это замечательно, но мы снова влезли с вами в какие-то отвлеченные дебри. А нам надо решать нашу конкретную проблему. И когда я стал говорить о музыке, то хотел высказать кое-какое свое измышление. Тот отурк, о котором я вам рассказывал, Акмээгак, очень интересовался твоим дусосом…
– Он у тебя?! – Глаза Хепсу вспыхнули радостью.
– Он был у меня. До тех пор, пока отурк меня не убил. Кстати, он обещал разыскать тебя и обязательно вернуть дусос. Так вот, он говорил, что глубинные звуки, то есть музыка, или, как ты ее называешь, звуди… В общем, эти звуки имеют некое свойство… Якобы они связывают живущие в разных мирах и временах ипостаси человека. Как я понял, музыка – это ключ к чему-то очень большому и важному… Жаль, что нам этого не проверить!
– Почему? – усмехнулся Хепсу и вынул из-за пазухи поблескивающий металлом дусос. – Сейчас проверим! – И он поднес блестящие трубочки к губам.
Пожалуй, так красиво Хепсу еще никогда не играл. Звуки дусоса всем троим показались словно живыми, не только слышимыми, но и осязаемыми, видимыми. Да-да, именно видимыми, потому что перед глазами каждого заискрились, запереливались сочными красками линии, пятна, фигуры… Сначала в них не было никакого смысла – во всяком случае, сознание его не улавливало. Просто от этих картин захватывало дух, хотелось смеяться и плакать, куда-то бежать, лететь, что-то искать и к чему-то стремиться. В общем, от этих ярких красок очень хотелось жить – жить вечно, везде и всегда!
А потом для каждого из них абстрактные пятна стали складываться в осмысленные картинки. Кызя увидела вдруг лесную поляну невдалеке от родного селения; маму – живую, молодую, веселую; себя – совсем крошечную – на руках у смеющегося отца. Краски вновь перемешались, и она снова увидела маму, только уже мертвую, с некрасиво обтянутым кожей белым лицом. Отец тоже был рядом – суровый, нахохлившийся, с презрительно скошенным ртом. Далее все замелькало так быстро, что разобрать что-то стало почти невозможно. Вспыхивали перед глазами лица, пролетали мимо дома, деревья, люди… Появилась и задержалась чуть дольше прочих худенькая фигурка Хепсу в набедренной повязке, мигнули лица знакомых умников, чиркнул по краю сознания силуэт «занебесного» корабля.
Ачаду же снова был в своих красочных видениях Учителем; изгнанником посреди тускло-серой пустыни; воякой, стреляющим из автомата по шестилапым тушам отурков; российским десантником, погибающим вместе с друзьями в окруженном боевиками ущелье; старшиной взвода краснопанцирных воинов, извергающим раскаленный шипящий луч на броню вражеской «табакерки»… И все это – одновременно, отчего разум готов был взорваться, снеся полчерепа, словно другу Сашке!.. А напоследок мелькнула перед самым лицом трехпалая когтистая лапа Нэсэ, горло пронзило острой болью – и мир померк…
И только Хепсу не видел пока ничего осмысленного – пестрые многоцветные пятна и полосы продолжали вспыхивать, раздуваться, свиваться в спирали, рассыпаться на мелкие брызги… Может быть, так происходило из-за того, что ему приходилось не просто слушать, а придумывать и извлекать из блестящего дусоса эти звуки – звуди, как называл их он сам, или музыку, как говорил о них Ачаду. И все-таки в конце концов Хепсу тоже что-то увидел… Точнее, сначала почувствовал. Страх, боль, жгучую обиду, колючую, рвущую душу и сердце ненависть. А потом замелькали деревья – стройные, с белыми стволами в черную крапинку, их сменили другие – высокие, темные, разлапистые, с иголками вместо листьев. А потом…
Глава 34
…Кызя увидела яркие точки. Бесчисленное множество сияющих точек в абсолютной до ужаса черноте. Где-то она уже видела подобное, только не так близко, реально и страшно… Ах, да! В глубине основы, под черной гладью висела такая же светлая пыль. Но теперь это была не просто пыль – это было нечто настоящее, хоть и бесконечно далекое. Откуда же оно взялось?
Девочка зажмурилась, тряхнула головой, рассыпав по плечам светлые волосы, а когда открыла глаза, сразу поняла, как она видит сверкающую на черном россыпь. На обзорном экране капсулы! Кызя вновь лежала, пристегнутая к креслу «занебесного» корабля.
Она сразу же повернула голову влево и не смогла поверить глазам, которые увидели лишь пустое кресло. Хепсу не было! Не было и Ачаду, но про Учителя Кызя в этот момент просто забыла. Она продолжала обшаривать умоляющим взглядом тесную кабину, не в силах смириться с потерей друга. Сейчас она не думала даже о своем собственном положении, о тех смертельных опасностях, которые ожидали ее «за краем неба». Остаться одной в неведомой черной пустоте, усыпанной огоньками далеких миров, безо всякой надежды добраться до одного из них и почти без надежды вернуться домой – что может быть страшнее? И все-таки для Кызи куда ужаснее было не просто оказаться одной, а остаться без Хепсу – потерять верного друга, самого дорогого и близкого человека! И похоже, она его потеряла…
Теперь, будучи в полном одиночестве, девочка даже и не пыталась сдерживать слезы. Они не хлынули бурными солеными ручейками, поскольку не было силы тяжести, чтобы тянуть вниз эти скорбные потоки – слезы набухали прозрачными полушариями в глазницах и, отрываясь, превращались в колыхающиеся шарики, которые медленно плыли по кабине.
Не стыдилась Кызя и громких рыданий. Ну и пусть ее горе, выпущенное на волю, записывают холодные бездушные приборы! Вряд ли кто-то сумеет прочесть и прослушать эти записи. А если и смогут – пусть! Какое это имеет значение сейчас? Какое значение это получит потом, если рядом с нею не будет Хепсу?
И девочка плакала. Громко, навзрыд, захлебываясь рыданиями, давясь стоном, глотая горько-соленые слезы. Так она не плакала еще никогда, с тех пор как себя помнила. Она забыла обо всем, полностью отдавшись нахлынувшему чувству. Казалось, из нее вытекали сейчас все невыплаканные слезы…
Это продолжалось долго, но всему приходит конец. Рыданья перешли в громкие частые всхлипывания, прозрачные шарики отрывались от глаз все реже и становились все меньше. Уставшая от сверхэмоциональной встряски, Кызя, все еще продолжая тихонечко всхлипывать, неожиданно для самой себя уснула. И проспала тоже очень долго, а когда проснулась от чувствительного толчка, то увидела льющийся с поверхности экранов свет. Но это не был свет далеких звезд, как называл их Учитель, – это светилось родное серое небо!
Кызя подтянула поближе дополнительный экран и, пощелкав клавишами на пульте, вывела на него изображение «вида сверху». Внизу вместо ожидаемой глади основы виднелась земля: зеленая пена лесов, бугорки скалистых гор, коричневые прямоугольнички полей, светлые пятнышки селений с темными точками домов… Правда, сместив направление обзора чуть в сторону, Кызя увидела и основу, но очень далеко, в туманном воздушном мареве. Между черной гладью и лесной зеленью тянулась широкая унылая желто-серая полоса. А вдоль полосы, словно отделяя ее от цветного пространства острова, возвышалась ровная цепочка маленьких бугорков, уходящая в обе стороны так далеко, что также тонула концами в воздушной дымке.
Капсула опускалась очень быстро; земля приближалась столь стремительно, что девочка почти уверилась в скорой своей неминуемой гибели. Но почему-то эта мысль не испугала ее. Напротив, она вздохнула с облегчением: все равно без Хепсу ей жить не хотелось. Вот только бы поскорей все закончилось, думала она, а то уж очень больно впились в тело ремни и в кабине капсулы стало невыносимо жарко.
