Мартлет и Змей - Яковлев Олег (список книг txt) 📗
Сейчас все было так же, но Танкред, конечно же, не догадывался, что кое-кто уже проник сюда, в поле действия заклятия, и прекрасно все слышит, поэтому он и сказал то, из-за чего леди Софи напрочь забыла о своих изначальных планах.
– Сегренальд умрет в муках, – сказал барон, позволяя слуге себя переодеть. – И я сейчас в раздумьях, мой старый добрый Харнет. Я разрываюсь между жгучим порошком в постель и заколдованным плащом, который разорвет его на части.
– Зачем все настолько усложнять, господин?
Старик начал распутывать завязки на мантии повелителя – с этим делом он, нужно признаться, справлялся не лучшим образом. Кривые подагрические пальцы не слушались, и слуга все никак не мог совладать со шнурками.
– Эх, помню еще те славные времена, когда в моде были яды. Вы знаете, ваша светлость, что когда-то я знал рецепт семидесяти семи ядовитых смесей? Прекрасно помню тот веселый пир, на который ваш достойный батюшка, да не выберется он из своего склепа, пригласил всех тех, кого не любил из высшего света Теала и других городов. Эти напыщенные вельможи были рады такому приглашению, а господин Сэмюель был вынужден перешагнуть через себя и вытерпеть их удушающее присутствие. Все дело заключалось в пари…
– Пари? – Танкред оживился – он не знал этой истории.
– Все верно, ваша светлость. И я имею честь поведать вам, что сам был его участником. Мы с вашим дражайшим батюшкой заключили спор. Он никак не мог поверить мне, что я знаю ровно семьдесят семь различных ядов и ни одним меньше. Тогда он пригласил как раз семьдесят семь гостей, а мне надлежало подсыпать каждому в еду предназначенную лишь ему отраву. Азарт в душах господина и его верного слуги разгорелся так, что даже победа в споре уже не была столь уж важна, – нас захватил сам процесс. Ну и взмок же я, признаюсь вам, милорд, в ту ночь на кухне. Все руки стер себе до кровавых волдырей от пестика, которым я толок «приправы» к своим блюдам. Я был настолько изможден, что уже полагал: все, еще немного, и я слягу в постель, но то самое, о чем я говорил, суть этой захватывающей игры не давала мне опустить руки.
– И что же? – поинтересовался Танкред. – Кто выиграл?
– Вынужден признать – я ведь честный слуга, – ваш покойный батюшка.
– Как же так вышло? Все же ты не знаешь ровно семьдесят семь ядов?
– Отнюдь, ваша светлость. Просто один из гостей так и не добрался до отравленного вина – он подавился рыбной костью и задохнулся.
– Как печально! – расхохотался барон. – Да, действительно славные времена. Батюшка, да не выпустит его на свободу хладный камень, был истинным выдумщиком и затейником.
– Это верно, ваша светлость. – Старик мечтательно прикрыл глаза. – Дни моей молодости…
– Но вернемся к Сегренальду, Харнет. Я знаю, что ты приверженец старых, классических методов вроде удавки, кинжала и яда, но для коварного предателя, этого мерзкого змееныша, который продал свою родню, не может быть столь простой и милосердной смерти.
– Вы правы… – Слуга задумался. – А что, если натравить на него его же псов? Этих двух зверюг, которых он так любит. Вам и вашей магии, полагаю, по силам затуманить им разум…
– Ты прав, Харнет. Замечательная идея! Ты доказываешь уже второй раз, что я не зря исцелил твой язык. Значит, решено: псы!
– Постойте, господин, – пропыхтел Харнет, стягивая с Танкреда мантию. Вместо нее он набросил на плечи хозяина теплую вечернюю накидку. – Неужто вы уже сейчас знаете, что на нашу уловку попадется именно маркиз Луазар? Вы совсем забыли о своем брате!
– Я ни о чем не забыл. – Барон нахмурился. – И у Олафа столько же шансов вскоре отправиться на тот свет, как и у Сегренальда. Признаюсь тебе, что этого мерзкого пройдоху, нашего нового бургомистра, я бы прикончил с большей радостью. Мне его эти выходки уже скоро будут ночью сниться, как и те толпы, что ходят жаловаться…
– Но позвольте, господин, никто ведь даже близко не приближается к воротам Бренхолла с жалобами на вашего брата! Они боятся!
– Еще бы… но могли бы. Я так и вижу стенающие толпы под окнами замка. Народное терпение, оно, знаешь ли, мой старый добрый Харнет, как туман, повисший над городом. И с каждым новым днем правления Олафа оно все тает. Теальцы над собой подобного обращения бесконечно терпеть не будут. Вскоре, можешь мне поверить, моего дорогого братца выловят из колодца или еще нечто в том же духе… И поделом ему. Мерзкий Копатель…
– Олаф Копатель Бремер, – задумчиво произнес Харнет, готовя вечернее омовение для ног господина. К очагу он приставил небольшую лохань, куда начал наливать раскаленный грог – Танкред полагал, что этот напиток прекрасно согревает и молодит не только изнутри. – Вы уверены, что он действительно работает на тайную стражу его величества? Неужто он настолько все мастерски проворачивает уже который год, что никто ничего даже не заподозрил?
– Весьма жестокое разочарование, – подтвердил барон, осторожно опуская голые ступни в лохань, полную раскаленного грога. – Но сомнений быть не может. Его выдал сам Бриар Каземат, наш любезный сеньор Прево, под воздействием зелья правды. Значит, все так и есть. Олаф служит трону, шпионит в Теале и Бренхолле и носит дурацкое прозвище Копатель, полученное, должно быть, оттого, что он уже долгое время подкапывается под меня. Мерзавец…
– Тогда отчего же вы подумали на маркиза Луазара, если у вас есть столь подходящий кандидат?
– Сегренальд очень странно ведет себя в последнее время. Зачем он с такой настойчивостью отослал лесничего во время охоты? Что он делал все это время в лесу?
– Но ведь и ваш брат был в лесу совершенно один! И у него было не меньше времени, чтобы встретиться с Неллике.
– Предать трон – не то же самое, что предать эльфам. Но смею тебя заверить, Харнет, вскоре все выяснится. Если нападут на карету на южной дороге, то это будет последнее, что Олаф Копатель провернул, и я заставлю его подавиться его же собственным языком. Если же прихвостни Неллике нападут на карету, едущую по северному тракту, тогда Сегренальд пойдет на обед своим псам…
– А что вы собираетесь делать с теми ужасами леса, о которых шепчутся на улицах? С этим также нужно разобраться: уже дюжину человек нашли разорванными на куски у полей Хетвиста и Бона, что примыкают к лесу Утгарта. Они все ближе к городу…
– Сейчас, Харнет, я отправляюсь спать. – Танкред вытащил пропаренные ноги из лохани, и слуга незамедлительно обтер их куском мягкой ткани, после чего надел на них сухие теплые туфли с острыми носками. – Утром пусть явится ко мне наш разлюбезный лесничий Малкольм. Ему ответ держать…
Барон поднялся из кресла и направился к двери. Слуга вздохнул и начал задувать свечи – господин всегда зажигает их при помощи своего колдовского дара, но тушить их все никак не озаботится…
Вскоре дверь скрипнула и захлопнулась, и леди Софи вновь осталась в кабинете Танкреда в полном одиночестве и кромешной темноте. Быстро выскользнув из-за портьеры, она бросилась к выходу из Логова Змея, и пусть сегодня она не сделала того, что собиралась, но это и не важно – она спасет Сегренальда, она расскажет ему все, что услышала здесь. И если он действительно раскрывает секреты Танкреда каким-то эльфам, то пусть расскажет им про южную дорогу – тогда он снимет с себя все подозрения родственника, и мерзкий Олаф наконец поплатится за все свои злодеяния. Леди Софи была полна решимости – именно такой ею, она верила, ее любимый Патрик был бы восхищен и гордился.
За 6 дней до Лебединой Песни
Черный берег. В лесу Утгарта
Саэгран сидел за походным письменным столом у себя в шатре и внимательно, строчка за строчкой, переписывал на чистый пергамент крохотный свиток, лежавший рядом. Скорее даже перерисовывал, так как записываемые слова представляли собой случайный набор запечатленных на бумаге символов, положение знаков не имело ничего общего с языком. Не было в них строгого размера и элегантности, присущего стихотворным строфам, не наблюдалось ничего похожего на внутренний ритм, по которому, словно кусочки мозаики, собираются тягучие келлейне, нерифмованные айлы, популярные среди простых эльфов. Ничего этого здесь не было. Только лишь безымянные символы, по нелепой случайности, происками темного колдовства или же посредством четко выверенной изощренным разумом схемы обернувшиеся вдруг знакомыми глазу буквами. Те, кто понимал тайну этих загадочных знаков, называли подобные записи шифром.
