Мнемосина (СИ) - Дьяченко Наталья (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗

— Напрасно вы не пьете, Январа Петровна. Смерть вашего брата еще не повод уморить себя голодом. Берите пример с меня: я ем по распорядку, гуляю в любую погоду, сплю, как младенец, и железная дисциплина позволила мне встретить пятый десяток в полном расцвете сил. Иные к сорока годам дряхнут, я же активен и бодр, как юноша. Когда последний раз вы гуляли? Ко мне на бал приезжала жизнерадостная барышня — кровь с молоком, а теперь! Вы сделались тенью себя прежней — исхудали, круги под глазами и эта вековая печаль на лице. Она хороша на иконописных ликах, но отнюдь не красит молодую женщину. Я навещу вас завтра, отвезу в город — пройдетесь по магазинам, купите себе безделушку-другую, хандру как рукой снимет. И не вздумайте возражать, я делаю это ради вашего же блага.

Януся через силу улыбнулась. Заметив нерешительность дочери, Пульхерия Андреевна рассыпалась в благодарностях вместо нее:

— Благодетель вы наш, Сергей Михайлович! Как хорошо, что вы взяли на себя труд позаботиться о моей девочке.

Выпив три чашки крепкого чаю без сахара, князь откланялся.

Я предложил Январе пройтись по парку, окружавшему усадьбу. Хоть я никогда не позволил бы себе столь бесцеремонно отзываться о Янусе, в словах Магнатского имелась толика истины — девушка истаивала на глазах. Тонкая и невесомая, она облокотилась на предложенную мною руку. И такой властью обладала надо мной ее рука, что одно лишь легкое касание придало мне сил и решимости. Нет, я не мечтал выглядеть рыцарем в глазах Януси, я всего-навсего хотел, чтобы она была счастлива, как прежде, и перед ее счастьем блекли любые страхи.

Наши шаги мягко шуршали по гравию. Пронзительно вопили сойки. В воздухе разливалась маслянистая горечь туевых деревьев. Небо из лазоревого сделалось зыбко-золотым, вечернее солнце уже не палило, а нежно целовало сквозь ветки. В укромных уголках парка копились неясные тени, дожидаясь наступления сумерек, чтобы обрести форму и плоть. Я сорвал ветку туи, похожую на перо сказочной птицы, и протянул Янусе. Девушка безучастно приняла ее, даже не спросив, зачем. Хотел бы я с такой же легкостью вручить ей перо настоящей жар-птицы, чтобы оно своим огнем разгоняло напасти, или оплаченные долги ее брата и отца.

Пока мы шли по аллеям парка, я пересказывал Янусе содержание беседы с Комаровым, смягчив самые неприятные ее моменты.

— И что же? Для нас совсем нет надежды? — прошептала девушка так тихо, что я вынужден был наклониться, чтобы понять ее.

— Надежда есть всегда. Уповайте на милость Господа, и он поможет вам.

Это было вовсе не то, чего она ждала услышать, но ничего более обнадеживающего я придумать не мог. Тем не менее мне начало казаться, что выход из сложившихся обстоятельств возможен, если только догадка, зародившаяся в моей голове после разговора с Лигеей, также как тень под туями, сможет обрести форму и плоть.

Ночью я не ложился — читал свои дневники, воскрешая в памяти минувшие события. Листал торопливо, пока не находил нужной страницы, затем останавливался, читал несколько раз, до рези в глаза, боясь упустить детали. Вновь листал, останавливаясь на следующем эпизоде, еще и еще. Говорил сам с собой, спорил в голос, ходил по комнате — так мне легче думалось. Во время моих метаний почти оформившаяся догадка прочно овладела моим сознанием. Безумная, лихорадочная, она граничила с сумасшествием, но как нельзя лучше объясняла произошедшие странности, отвечала на вопросы, какими я задавался не раз, и даже на те, задаваться которыми не осмеливался. Внутри этой догадки, как драгоценная жеода в сердце породы, крылось, как мне казалось, решение бед матери и дочери Звездочадских, и я с нетерпением ждал утра, чтобы убедиться в ее правильности, а об ином исходе я не смел и помыслить.

Я долго молился, прося Господа наставить меня на верный путь, затем причесался, ополоснул воспаленные после бессонной ночи веки, облачился в форму и направился в город. К господину Комарову я ворвался вместе с первыми лучами солнца. Мне было важно слышать подтверждение своим мыслям. Игнатий Пантелеевич спал в библиотеке, куда я был препровожден Юсуфом, спасовавшим перед моей настойчивостью.

— Чему обязан удовольствию вновь видеть вас? — спросил Комаров нимало не раздосадованный моим ранним визитом.

Юсуф подал ему домашней халат из потертого бархата и пояс с кистями. Мне казалось оба они, и Игнатий Пантелеевич, и его лакей движутся очень медленно, как две снулые рыбины в толще воды. Я набрал полную грудь воздуха и сказал, словно прыгнул с головой в этот их сонный омут, единым махом разбивая покой тишины. После моих слов путей к отступлению не осталось:

— Мне кажется, я располагаю определенным капиталом. Вы меня очень обяжете, если подскажите человека, который помог бы верно его оценить.

Игнатий Пантелеевич прищурился, торопливо зашарил позади себя, на заваленном грудой книг и бумаг столике, наощупь отыскал пенсне и водрузил себе на нос. Толстые стекла сделали его глаза большими-пребольшими. Он смотрел на меня, как смотрит врач на смертельно больного человека, не знающего, что он болен и с упоением строящего планы на будущее.

— Сколько вы готовы отдать?

Еще вчера я не понял бы его вопроса, сегодня же отвечал твердо:

— Все. Абсолютно все, чем обладаю, от первого до последнего вздоха, если придется.

— Вот как? — Комаров еще раз окинул меня взглядом и, убедившись в моем намерении идти до конца, повторил уже утвердительно. — Вот как. Ну что ж, не возьмусь вас отговаривать, коли вы для себя так решили.

В интонациях Игнатия Пантелеевича я уловил оттенок сомнения, что вынудило меня добавить:

— Решил окончательно и бесповоротно.

— За несколько домов от меня, в особняке с цветными стеклами и фонтаном у ворот, живет Даниил Васильевич Летофоров. Подозреваю, он именно тот человек, которого вы ищите. Даниил Васильевич ответит на все ваши вопросы и ссудит вам денег. Коли желаете, я готов проводить вас.

— В этом нет нужды, — замысленное мною отдавало приторной гнилью стыда, от которой полнился слюной рот и тянуло сплюнуть, чтобы очиститься от мерзкого вкуса. Мне не хотелось иметь свидетелей своему позору. — Но если не возражаете, я все-таки просил бы вас о помощи.

— Все, что в моих силах.

— Я не знаю, кому и сколько должен мой покойный друг. Бумаги вот здесь, в этом бюваре. Но увы, с указанными в них персонами я не знаком, не знаю скрывающихся за инициалами имен и не представляю, как разгадать эту шараду, как отыскать их, чтобы вручить долг. Я был бы очень признателен, кабы вы согласились принять на себя роль посредника.

[1] Ab ovo (лат.) — дословно: от яйца, в переносном смысле — от начала, с азов.

[2] Михаил цитирует М. Сервантеса.

Глава 16. Окончательное решение

Глава XVI. Окончательное решение

Но когда вокруг свищут пули,

Когда волны ломают борта,

Я учу их, как не бояться,

Не бояться и делать, что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом,

Единственно дорогим во вселенной,

Скажет: я не люблю вас,

Я учу их, как улыбнуться,

И уйти, и не возвращаться больше.

Николай Гумилев

Дорога к особняку с цветными стеклами показалась мне бесконечной. Мои мысли, пришпоренные бессонницей и нервным возбуждением, неслись вскачь, и никаким живым скакунам было не угнаться за ними. На стук споро явился лакей в ливрее из сукна горохового цвета, обшитой желтым басоном[1], в ярко-голубом жилете и атласных малиновых штанах. Услыхав, что я к господину Летофорову, лакей ответствовал хмуро: «Заняты покуда». На его лице явственно читалось отношение к ранним гостям. Хмурясь, лакей проводил меня в библиотеку, соседствующую с кабинетом, где и оставил в окружении высоких шкафов, статуэток из бронзы, напольных ваз с затейливым восточным орнаментом, картин в тяжелых рамах и прочих изысканных вещиц.