Мой сын маг - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Однако Тафа победил и поэтому стал представлять собой реальную, ощутимую угрозу для царствующего монарха. Почему-то Мэт не сомневался: возьмись он разыскивать противников Тафы, эмир Марокко оказался бы одним из первых в этом списке.
— Но победой меня обеспечил тот святой человек с гор в чудесных синих одеждах! — с пылом добавил Тафа.
— Но вы же сами сказали, что он не был священнослужителем, — нахмурившись, возразил Мэт. — Разве может человек быть святым, если посылает кого-то убивать и подвергать страданиям других людей? Разве может быть то дело, какое совершается огнем и мечом, быть делом, угодным Богу?
Старики расправили плечи, метнули в Мэта сердитые взгляды, возмущенно зашептались. Воины-стражники тоже приосанились, их руки легли на рукояти копий.
Но Тафа только поднял руку и подождал, пока воцарится тишина. Когда тишина наступила, он безмятежно ответил Мэту:
— Страдания быстро кончаются, они длятся недолго, лорд Маг.
— Вы это скажите вдове, которая пошла по миру из-за того, что ее муж погиб в бою, — парировал Мэт.
— Голод — это всего лишь обман, — по-прежнему безмятежно отозвался Тафа. — Любые страдания — обман.
— В таком случае это очень болезненный обман.
— Но бьют и режут не настоящих людей, — пояснил Тафа. — Те, кто принимает мученичество за ислам, бывают похищены в последнее мгновение, и их место занимают неодушевленные предметы. Так что погибают вовсе не люди, а некие сны наяву!
Мэт вытаращил глаза. Неужели этот бедняга действительно верит в такую чепуху?
Но прежде чем Мэт успел сочинить достойный ответ, в разговор вступил его отец:
— Стыд вам и позор, молодой человек! Как же можно считать людей неодушевленными предметами, а не живыми существами! Неужели вы и вправду верите, что простые крестьяне, погибшие в бою, вознесутся на Небеса прежде, чем почувствуют настоящую боль? Неужели вы и вправду верите, что какой-то из тех «предметов», о которых вы толкуете, может оказаться на месте женщины, которую собираются изнасиловать, и что крики и просьбы о пощаде будут вырываться из глотки какой-то бездушной машины?
— Аллах не допустил бы таких страданий! — запротестовал Тафа.
— Между тем живые люди страдают каждый день, а когда страну раздирают войны, люди страдают в тысячу раз сильнее. Их крики будут терзать ваш слух еженощно, молодой человек, и их смерти лягут тяжким бременем на вашу совесть.
— Жизнь человека что-то значит, только покуда она служит делу воцарения ислама! — сердито проворчал один из стариков.
— Всякая человеческая жизнь для Бога священна, — возразил Рамон. — И когда ты приносишь боль кому бы то ни было, ты приносишь боль Господу, кого бы ты ни обидел — даже самого распоследнего бедняка!
— Богохульство! — вскричал старик. — Махди, ты своими ушами слышал этого еретика. Вот так эти христиане и пытаются творить богов из людей!
— Твоя война — священная война, махди! — вскричал другой пожилой мужчина. — И уж конечно, ты не станешь прислушиваться к лживым речам этих людей — они твои враги! Они только того и хотят, чтобы ты перестал одерживать победы ради Аллаха!
— Мы хотим, чтобы мавры и христиане стали друзьями, — возразил Мэт.
— Ага! — брызнув слюной, яростно прошипел третий старик. — И чтобы мавры сидели в Марокко, а христиане жили-поживали в Ибирии! Господин Тафа, разве ты не видишь, что эти люди стремятся ответить предательством на твое гостеприимство?
— Я вижу, что они противятся распространению ислама, — жестко проговорил махди. — Между тем мы не можем просто так взять и отрубить голову лорду Магу Меровенса.
— Если ты сделаешь это, ты избавишься от одного из своих самых могущественных врагов!
Мэт судорожно вдохнул, припомнив одну особо кровавую сцену из Байрона.
— Если я обезглавлю его, — задумчиво проговорил Тафа, — на меня обрушится гнев королевы Меровенса и всех ее союзников, и если я хоть сейчас готов сразиться с войском королевы, то к сражению с объединенными войсками я пока не готов. Нет. Я должен как следует обдумать то, как мне поступить с этим неверным. — Голос махди вдруг стал печальным. — Жаль, что ты не понимаешь истины, лорд Маг. Я бы высоко оценил дружбу с тобой.
— Я и предложил тебе дружбу, господин Тафа. — Мэту было не на шутку страшно. Не говоря уже обо всем прочем, они с отцом были в численном меньшинстве. — И до сих пор предлагаю.
— От такого предложения нелегко отказаться, — сказал Тафа. — Но я должен старательно обдумать, как мне с вами поступить, дабы не совершить ошибки и не предать дело ислама. Этой ночью вы будете моими гостями и к вам будет проявлено все гостеприимство, на какое мы способны.
— Все сокровища, кроме свободы, да?
— Вот этого, увы, я вам подарить не могу, — ответил Тафа и махнул рукой стражникам. — Раскиньте шатер и отведите туда наших гостей.
Стражники поклонились и развернулись к Мэту и Рамону. Их было шестеро высоченных, мускулистых, с сурово горящими глазами.
Рамон сердито набычился.
— Вы очень добры, — поспешно поблагодарил Мэт. — Нам очень повезло, что вы так гостеприимны. — Он поклонился Тафе и побыстрее развернулся к выходу из шатра. — Чур, я первый погляжу, какие здесь удобства, папа.
Рамон удивленно выпучил глаза, но тут же улыбнулся и последовал за Мэтом.
Глава 17
Пока раскидывали шелковый шатер, стражники обвели Мэта и Рамона вокруг него несколько раз — для того, чтобы «гости» убедились: вход в шатер, а значит, и выход из него, только один, и на каждом углу стоят по два часовых.
— А все-таки приятно чувствовать, что ты в безопасности, — пошутил Мэт.
Отец испытующе глянул на него и ответил в тон:
— Да, приятно будет выспаться, зная, что с нами ничего не случится.
Как только шатер поставили и откинули переднее полотно, Мэт и Рамон в сопровождении двух стражников вошли внутрь. Один из стражников разжег светильник, другой приготовил чашу и кувшин для умывания, а затем принес поднос, на котором стоял медный кофейник и две пиалы. Затем стражники ретировались, оставив отца и сына наедине.
— Неплохо, — заключил Мэт, оглядевшись по сторожам. Серый шелк стен, приятное тепло восточного ковра под ногами. — Во всяком случае, здесь посимпатичнее, чем в любой из тюрем, где мне случалось побывать.
Рамон уставился на сына.
— Ты сидел в тюрьме! — удивленно воскликнул он.
— Не меньше раза в год с тех пор, как угодил в Меровенс, — отвечал Мэт. — Ничего не поделаешь — так уж оно ведется, если отвоевываешь у злобных тиранов право на престол для законной наследницы. — Мэт улыбнулся. — Но, конечно, если ты влюблен в эту самую наследницу, можно и потерпеть такие маленькие неудобства.
Пристальный взгляд Рамона сменился улыбкой, в которой теплота и понимание сочетались с гордостью.
— Можно, если не совершил ничего дурного.
— Только с самой что ни на есть пуританской точки зрения, если уж очень придираться. — Мэт на секунду задумался. — А вообще в этом мире угодить за решетку можно и за то, что совершил правое дело.
Рамон ухмыльнулся:
— Что ж, если ты был преступником, так сказать, достойным, то я ничего не имею против.
— По крайней мере из всех тюрем, где я побывал, эта — первая, где подают кофе, — отметил Мэт и шагнул к низенькому столику. Опустившись на разложенные вокруг столика мягкие подушки, он принюхался к восхитительному аромату, шедшему из небольшого медного кофейника. — Честно говоря, вообще впервые вижу в этом мире кофе! Как только уладим все с этим маленьким недоразумением — ну, в смысле, с завоеванием, — нужно будет наладить регулярные закупки.
— Но не собираешься же ты сидеть здесь сложа руки!
— А что я могу поделать? — Мэт выразительно скосил глаза в сторону шелковой стенки шатра и пальцем указала на свое ухо.
Рамон широко раскрыл глаза. Намек он понял — у стен были уши. Он опустился на подушки напротив сына, сунул, руку во внутренний карман своего средневекового дублета и вынул вполне современный блокнот и шариковую ручку.
