Удача любит рыжих. (Трилогия) - Быкова Мария Алексеевна (книги онлайн TXT) 📗
— Вот что значит качественная реклама! — значительно поднимал палец Хельги.
Шутки шутками — ходили упорные слухи, что Академия за определенную денежку согласилась сдавать докладчиков (по одному и вкупе) другим учебным заведениям напрокат. При этом от посещения занятий и выполнения домашних работ нас, естественно, никто не освобождал.
Даже бестиологию пропустить не удалось — взамен ушедшего на больничный Марцелла у нас теперь ее вела какая-то эльфийка, нежная, как цветочек, и жесткая, как столовская котлета. Нас с Хельги она отчего-то недолюбливала: то ли из цеховой солидарности, а то ли профилактически. К концу третьей лекции я даже пожалела о том, как несправедливо мы обошлись с предыдущим магистром.
Да, так что же все-таки случилось с моим мгымбром?
Этот вопрос волновал меня даже больше, чем перспектива докладов в прочих учебных заведениях. Как-никак Крендель был мне не чужой. Можно сказать, нас связывали тесные родственные чувства. От Эгмонта же можно всякого ожидать; впрочем, я сомневалась, чтобы он пустил мгымбра на котлеты. Это было слишком просто и прозаично — магистр же, как я успела убедиться, предпочитал более изящные методы.
Тайна открылась мне лишь в начале стужайла. Пробегая в вестибюле «по делам», я обратила внимание на невесть откуда взявшуюся конторку. Подойдя ближе, я обнаружила на ней жестяную коробку с прорезью на крышке, а рядом — целую кипу пергаментных листков. По ближайшем рассмотрении листки оказались газетой; называлась она незамысловато: «Наша газета» — и стоила ровно одну серебряную монетку. Заинтересовавшись, я опустила в копилку положенное и ухватила с кипы листок.
Взгляд тут же уцепился за правый верхний угол. Там, улыбаясь во все пятьдесят четыре зуба (резцы, коренные; четыре ложных клыка, предназначенных для вскапывания почвы), стоял мой мгымбр, — впрочем, теперь ему больше подходило слово «мгымбрик». Маленький, от силы сантиметров семи в высоту, двухмерный, как будто нарисованный тонким эльфийским карандашом, во всем причем ящерок ничем не отличался от моего творения.
— Ты чего тут делаешь? — поразилась я.
Крендель приосанился.
— Работаю! — гордо пояснил он. — Я, между прочим, символ этой газеты, официально зарегистрированный в УВМО!
— В чем?
— В Управлении Высшего Магического Образования, балда! — Мгымбр постучал себя кулачком по голове, впрочем тут же исправив эту бестактность застенчивым взглядом из-под длиннющих ресниц.
— Понятно, — сказала я, поняв, что ничего не понимаю.
Но вскоре вся идея сделалась прозрачней ключевой воды. Газета выходила дважды в месяц; на каждом продающемся экземпляре имелась своя маленькая проекция Кренделя, по-настоящему обитавшая только на редакционном стенде. Едва новый выпуск появлялся в продаже — проекции транслировались уже на него, на старом же оставался простой неподвижный рисунок. Проекции же запросто перемещались по всему листу, дрыхли где хотели, дописывали заметки как считали нужным, а иные материалы даже закрывали от читательских взглядов собственным телом.
Вообще-то цензуры в «Нашей газете» не было — одним из ее главных лозунгов и была пресловутая свобода слова. Каждый мог принести в редакцию свою статью; каждый мог свободно написать ответ на чужую, при этом сама редакция оставляла за собой право высказать свое мнение по любому поводу. Ее мнение вполне могло не совпадать с мнением автора.
Роль цензуры добровольно взял на себя мгымбрик. Он, собственно, пропускал абсолютно все — за исключением текстов, как-то нехорошо отзывавшихся о Рихтере. Не знаю уж, чем его ухитрился так обаять наш не шибко-то положительный магистр, но результат был налицо. К хулителям Эгмонтовой чести (а таковыми назывались все, кто упоминал магистра в своей статье, не написав при этом, какой он весь из себя хороший) мгымбрик был суров и беспощаден. Самым злостным он даже отказывался продавать свежий выпуск: едва провинившийся смотрел на листочек, как все буквы с него исчезали, а из рисунков оставался только когтисто-чешуйчатый кукиш на всю страницу. Правда, все это происходило только после того, как серебрушка была опущена в копилку.
Идея с газетой мигом пошла в массы. Народ валом повалил в журналисты; естественно, вскоре ажиотаж спал, но и оставшихся вполне хватило для осуществления нормальной редакционной работы. Вскоре газета разрослась до четырех листочков, сшитых в единую тетрадку, — подскочила, разумеется, и цена: теперь свежая пресса стоила ажно две серебрушки. Но денег было не жалко: их окупала хотя бы коротенькая колонка «Глас народа», автором которой неизменно оказывался мгымбр. Писал он ехидно, даже, пожалуй, слишком.
Мне, впрочем, нравилось. Да и не мне одной.
Двенадцатого числа месяца стужайла в Академию с визитом пожаловал старший герцог Ривендейл.
К визиту этому все мы готовились добрых три недели. Директор через день собирал адептов в Главном зале; нас учили, как конкретно должно приветствовать высокого гостя, о чем с ним позволительно говорить и со сколькими поклонами следует открывать перед ним дверь. К четвертому разу я начала понимать Ривендейла-младшего, сбежавшего из отцовской вотчины в Академию за тридевять земель.
Генри, кстати, взяли консультантом.
В первую голову нас заставили вызубрить имя старшего герцога — Ричард Ривендейл — так, чтобы оно отскакивало от зубов. Полин, изо всех сил стремившаяся понравиться Генри, бормотала имя герцога даже во сне. Также нас строго-настрого предупредили, чтобы Ричарда не вздумали ненароком назвать Рычардом — в роду Ривендейлов был и такой, младший брат теперешнего герцога, с которым они были в изрядной вражде. Говорили, что в юности братья были очень даже дружны, а ссора случилась гораздо позже. Ищите женщину — причиной разлада сделалась будущая матушка Генри, ушедшая от Рычарда к Ричарду и даже вышедшая за него замуж. Сдается мне, она это сделала из-за большей благозвучности имени. Так или иначе, но перепутать одного с другим означало огрести себе немалые неприятности. Генри рассказывал, что, когда он был маленьким и путал «р» твердое с «р» мягким, на всякий случай не рисковал называть отца по имени. Даже юный возраст не мог служить ему оправданием.
Каким-то образом герцог ухитрился прибыть незамеченным. Вместо почетной делегации, должной встречать его в холле, там обнаружились только близнецы аунд Лиррен, в последнее время резко полюбившие одиночество. Завидев вампира, они попытались было слинять, но заклинание, наложенное Эгмонтом, само толкнуло их к двери.
На проводимых директором ликбезах близнецов не замечали ни разу, но дипломатического скандала тем не менее не произошло. Повинуясь действию коварных чар, братья высказали всю безграничность своего уважения к гостю в столь изысканных выражениях, что, боюсь, большинство из них оказалось бы в новинку и Генри Ривендейлу, не говоря уже о нашем директоре.
Герцог благосклонно внимал. Ему определенно понравилось.
Когда же в холл спустились учителя, привлеченные изменением магического поля — старший герцог, как и большинство вампиров старше трехсот лет, обладал немалой мощью, — Ривендейл, с восхищением указав дланью на близнецов, сказал директору, что никак не ожидал встретить в этих стенах столь тонких знатоков вампирского этикета. Подумав, он добавил, что вообще не предполагал за эльфами такой любви к соблюдению старинных традиций. Директор, тоже не знавший за близнецами подобных пристрастий, подозрительно покосился в их сторону. Рихтер же, вежливо улыбнувшись, заверил герцога, что эти двое есть адепты, конечно, талантливые, но безответственные, так что в Академии имеются и лучшие. Герцог закономерно задумался, пытаясь представить себе лучших.
Но возможностей таких ему постарались не предоставить. Герцог входил в попечительский совет, и магистрам вовсе не улыбалось разочаровывать его в нравственности опекаемых адептов.
С герцогом Ривендейлом я пересеклась всего только один раз.
Я в очередной раз вывалилась из комнаты, открыв дверь со всей возможной для элементали скоростью. Привычные адепты и даже магистры обходили эту дверь стороной, и оттого я не сразу поняла, что ухитрилась-таки кого-то ею задеть. Присмотревшись же, я не поверила глазам. Это был сам герцог Ривендейл.
