Издалека - Бояндин Константин Юрьевич Sagari (серия книг .TXT) 📗
И вот — три часа спустя в хижину влетел флосс; не произнося ни слова, уселся в противоположном углу комнаты и занялся оперением: тщательно укладывал пёрышки, подолгу выбирал клювом несуществующий мусор. Воин сопровождал Шассима; он внимательно следил и за монахом (который никак не отреагировал на их появление и продолжал медитировать с закрытыми глазами, сидя в самом тёмном углу), и за флоссом.
На последнего он поглядывал с явной опаской.
Услышав знакомый мысленный голос, монах мысленно кивнул, стараясь ничем не выдавать, что он что–то услышал. Страж по–прежнему сидел, внимательно наблюдая за гостями. Он, видимо, не слышал ни слова.
— Ясно, — ответил монах, не размыкая губ.
— Не тешь себя иллюзиями, — посоветовал шелестящий голос где–то под сводами черепа. — Вот несколько самых важных правил. Не обращайся сам к тому, кто не заговорит с тобой первым; единственное исключение — вождь. Не вздумай говорить об их божестве–Покровителе. Ни слова.
— Ясно, — монаху начинало становиться интересно. Откуда флосс всё это знает? Откуда такое отношение к нему самому?
— Пока достаточно, — флосс никак не выдавал своего беспокойства, хотя, откровенно сказать, вовсе не был уверен, что Унэн сможет скрыть свою непредсказуемость — хотя бы в этот раз.
Узнай монах о его мыслях, непременно обиделся бы.
Но Унэн не слышал этих раздумий, а потому спокойно продолжал сидеть и медитировать. На душе было легко и спокойно; излишнее любопытство в подобных случаях значительно сокращает жизнь.
Тем более, что ему послышалось невысказанное предупреждение Шассима: его не изгнали и не попытались убить потому, что вождю что–то нужно от пришельца извне.
Попытаюсь выяснить, что именно, решил монах, а сам тихонько отхлебнул воды. Из своей собственной фляжки. Что–то странное почудилось ему в чаше с водой, которую ему принесли вместе с простыми, испечёнными из грубой муки лепёшками. Лепёшки не вызвали никакого беспокойства и монах их с удовольствием съел.
Не забыв трижды положить вокруг себя несколько крошек, отщипнув от верхней лепёшки. Знак уважения покровителю племени, Флосс не говорил ему об этом, но монах достаточно знал об обычаях примитивных народов, чтобы быть уверенным: вреда от этого не будет.
Вреда, действительно, не было. Поражённые охранники сообщали вождю о каждом действии их гостя (пленника?), о чём, конечно, Унэн догадывался с самого начала.
Пытаться произвести впечатление на аборигенов боевыми талантами бесполезно: монах сразу ощутил силу, недоступную ему, и обеспечивающую безусловное превосходство каждому здешнему бойцу. Дарована ли она их непокорным божеством или основана на неизвестном монаху виде магии, значения не имеет. Унэн чувствовал, когда силе не могла противостоять сила, и не боялся признавать, что слаб. Не возьмём силой, будем брать чем–либо ещё.
Как раз эту небольшую загадку ему и предстоит разрешить: чем можно повлиять на вождя. Не сидеть же здесь до скончания времени! Унэн не сразу обнаружил, что телепортироваться с острова не удастся: что–то блокировало все известные ему методы мгновенного перемещения. Вряд ли это случайность. Уходить отсюда надо исключительно мирным образом.
К тому же Шассим, видимо, поручился за него — и загадку столь высокого уважения аборигенов к флоссу тоже предстоит разрешить.
Унэн прикрыл глаза, расслабил мускулы и начал медитировать.
Заглянувшие в крохотное окошко охранники поразились, обнаружив, что внутри появился ещё один источник света: слабое свечение исходило от самого монаха; преимущественно от сложенных затейливым образом кистей рук, и в меньшей степени — от головы.
Норруан мягко спрыгнул из шахты, ведущей в Зивир. Ворона слетела с его плеча и сделала несколько кругов по залу. Изваяние ворона не обращало внимания на вновь пришедших; глаза его были прикрыты.
— Что ты хотел показать? — спросила она, усаживаясь у ближайшей колонны.
— Это скорее предчувствие, чем знание, — ответил Владыка и извлёк Книгу из матерчатого мешка, в который на всякий случай завернул её.
От фолианта тут же потекло во все стороны слабое голубоватое свечение. Что–то оно напоминало Норруану… но что, неизвестно. Ворона опустила взгляд на книгу, а сама искоса поглядывала на человека; тот выглядел уставшим. Не физически — уставшим духом. Словно пребывал длительное время в ожидании чего–то плохого.
— Вот, смотри, — Норруан открыл книгу, и ворона увидела, что текст, на который падает взор, меняется на глазах. Проваливались куда–то в глубь бумаги слова и целые абзацы; сами собой переползали, извиваясь и принимая жутковатые очертания, целые предложения. После того, как страница успокоилась, Владыка перевернул лист; таинственное явление возобновилось. Так он делал вновь и вновь, пока все двадцать два листа, исписанных его и чьей–то ещё рукой, не застыли.
Норруан полистал страницы туда–сюда, чтобы убедиться, что всё кончилось.
— Смотри, — указал он пальцем. — Мы с тобой сейчас вне Зивира; всё, что было написано обо мне или о тебе, исчезло со страниц.
Ворона опустилась перед томом и вгляделась в бисерные буковки. Перевернула страницу (мысленным усилием; Норруан с удивлением отметил, что её магические способности в этом странном месте усиливаются — его собственные, наоборот, ослабевали) и принялась читать.
— Верно, — согласилась она спустя минуту. — Но что это нам даёт?
— Мы сейчас находимся вне событий Зивира, — объяснил Норруан, извлекая из воздуха небольшую скамеечку, грубо сколоченный деревянный стол и лампу. — Мне не нравится та лёгкость, с которой удавалось править происходящее там, — он кивнул в сторону угольно–чёрного отверстия в потолке. — Я предпочту посидеть здесь. В Книге скрыта, несомненно, огромная сила. Я сильно сомневаюсь, что роскошь изменять Зивир даётся даром.
Ворона промолчала, выдержав взгляд бездонных тёмных глаз Владыки.
— Так что, если не возражаешь, побудем пока здесь, — предложил Норруан, добыв также чернильницу и перо. — Мне пришла на ум одна крохотная хитрость. Смотри, — и ворона придвинулась поближе.
«И, устроившись вне пределов Зивира, обманчиво податливого и ещё менее понятного, нежели обычно, Норруан с Морни принялись следить, как на страницах Книги проступало описание пути того, кто прибыл в Зивир, чтобы покончить с Норруаном раз и навсегда…»
Норруан подмигнул вороне. До той не сразу дошло, что её спутник только что попытался воздействовать на Книгу при помощи неё самой.
Норруан отложил перо в сторону, и они вдвоём уставились на влажные ещё буквы.
Что произойдёт?
Где–то в глубине сознания, Норруан опасался, что тень, преследовавшая его, едва он покидал пределы Зивира, немедленно отыщет жертву — в качестве ответа на подобную попытку. Что будет с ним после этого, он не знал — вернее, знал когда–то, но не мог обратиться к этому знанию: как и большинство воспоминаний, оно пребывало в глубинах памяти, под чьей–то неусыпной охраной.
Ветерок пригладил волосы Норруана и перья на голове у Морни. Та невольно отступила на шаг от Книги.
Время тянулось, и Книга, казалось, намеренно держит в напряжении своих читателей–писателей, накрепко связывающих свою судьбу с её участью.
Затем фраза, написанная Норруаном, мгновенно и неуловимо высохла, въелась в бумагу, стала старой не вид. Нет, не старой — невероятно древней.
Норруан издал невольный возглас облегчения — и любопытства. Ворона подошла поближе.
Причудливый вензель нарисовала невидимая рука под последними словами Норруана. И, то проступая буква за буквой, то выливаясь целыми строками, потекли из ниоткуда слова — каллиграфически написанные серой тушью, стереть которую теперь никому не под силу.
Говорилось там о том, что Гость, после многочасовых попыток, неожиданно осознал, что давно уже умел охотиться — просто раньше отчего–то не помнил об этом…
XVIII
Гость неожиданно обнаружил, что давно уже умеет охотиться — но вспомнил об этом словно бы совсем недавно. Подобное «прозрение» не очень удивило его; как, впрочем, не очень–то и испугало: чем дальше он отходил от предначертанного Мондерелом маршрута, тем больше интересного случалось.
