Избранники Смерти - Зарубина Дарья (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Да теперь научит его Владислав помнить.
— Ведь это ты меня вел, признайся, разбойник! Что теперь? С дочерью запретишь видеться? С внуком, как народится?
И не думал Владислав о таком, сама теща подсказала. Умная баба, а дура дурой. Да только это все грядущего удел, а сейчас одно желание владело господином Черны — наведаться в темницу к плененному манусу.
Только заступила дорогу баба. Не усидела в покоях, выскочила виноватого искать. Привык к тому Владислав, что он всему причина. Завсегда те, кто слабее, ищут виноватого среди сильных да гордых. Всегда поступал князь, как сила велит — окинул тещу надменным взором да прочь пошел, отвернувшись от беснующейся бабы.
— Верно, не привыкать тебе, Владислав Радомирович, невиновного губить, — крикнула Агата.
— Я без вины не караю. А с насильниками в Черне разговор короток. Он под моим гербом ходил, знать должен, каков у меня уклад.
— Не знал он, князь. При Казимеже служил. Сам знаешь, каков был мой супруг. Кобель потаскучий, ни одного сарафана не упустит…
Агата уж не кричала. Шла за князем, причитала жалобно. Костерила покойника-мужа на чем свет стоит.
— Знал я не хуже твоего, тещенька, каков был Казик Бяломястовский. Если не знаешь, при дворе моего отца жил он, как при вашем — Тадеуш из Дальней Гати. Еще в те поры умел Казик гадить там, где ест, да не нашлось тогда в Черне разумного человека, чтобы согнать твоего мужа со двора до того, как пришла беда…
— И ты все мстишь, князь?
Сам не понял Владислав, с чего разоткровенничался с бабой. Пусть хает своего мертвеца, сколько пожелает. Ушел Казик — туда и дорога ему, пусть положит его на одну ладонь Землица, другой накроет да подкинет в небо, чтоб ветер подхватил, да небовы твари разорвали на зарницы.
— Казимежу? — Владислав расхохотался.
— А кому? Кому? — вцепилась в рукав Агата.
Владислав перестал смеяться. Поглядел на тещу. Совсем растеряла всю гордость Агата — стоит перед ним в простом платье, соскользнула с плеч шаль, волосы растрепались. Девка, а не княгиня. А без гордости и сила не в радость.
— Не тебе, матушка, — ответил ей Влад, уже без злобы, без злорадства. — На твою долю хватит.
Приблизился, поцеловал в лоб. Агата посмотрела на него ошалело. Верно, решила, что проклял ее князь или уж ведает, что скоро Безносая за ней придет.
Пока она глазами хлопала да хватала ртом воздух, Влад вышел в двери, выскользнул через кухню из терема, прошел задворками до каземата.
Из зарешеченного окошка видны были только краешек блеклого весеннего неба да верх Страстной стены, где на длинных шипах висели дожелта обклеванные воронами черепа казненных еще по осени разбойников.
Манус сидел на низком топчане в углу, опершись изящной холеной рукой на колено. Смотрел на небо над стеной. Сапоги у него отобрали, на руки, обернув, чтоб не жгли, новиной, надели железные оковы, но видно было, что не спасали тряпки: здесь и там на красивых руках мануса видны были ожоги от железа.
Когда вошел Владислав, черноволосый маг вскочил, тряхнув кандалами. Почтительно склонил голову, гордец. Не желал показать страха.
Влад не стал скрывать, что разглядывает мануса. Сами собой сжались руки в кулаки, сомкнулись челюсти.
Хорош был кобель бяломястовский. Глаза синие — хоть пей, хоть лей, хоть льдинами сыпь. Волосы черные, блестящие, как вороново крыло, ложились волнами, завивались на концах крупными кольцами. Пальцы, словно перья лебяжьи, казалось, переплетены ветром, так легки, длинные и белые, только взмахни, соедини в колдовской знак — и тотчас проснется сила, потечет, дыша, выплеснется. Словно наяву увидел Владислав, как комкали, рвали эти холеные сильные пальцы рыжий лисий мех.
С трудом сглотнув, Влад провел рукой по своим отросшим за зиму седым волосам. Натолкнулись пальцы на обруч с кровавым камнем.
— Зовут тебя как, манус? — спросил Владислав сухо.
— Иларий.
— Значит, под моим ты гербом… уж сколько? — сдержал ярость князь.
— Был я положен в приданое княгине Эльжбете, да занемог. Думали, умер я. Но выходила меня… выходил лекарь один.
Манус так и впился во Владислава синим взглядом, повернул руки ладонями вверх, показал белые и бурые полосы шрамов.
— Верно, хороший лекарь, если сумел такое заврачевать и силу тебе вернуть. Дорого взял? Я бы такого врачевателя в Черну позвал без раздумья. Мой герб дорогого стоит.
Улыбнулся Влад, заметив, как отвел взгляд Иларий, не выдержал княжеского прямого, как меч, взора.
— А разве нет у тебя в дому такого лекаря? — вопросом на вопрос ответил манус.
— Я хорошего знахаря всегда привечу, манус. Да только никакой знахарь уж тебе не поможет. Знаешь, какая за тобой вина? Понимаешь, у нас в Черне порядок свой. Ты пытался женщину силой взять.
— Разве тебя там не было, князь? — улыбнулся Иларий мирно, с искоркой. — Разве не видел ты, нужна ли была мне сила? По доброй воле княгиня мне двери открыла, по доброй воле впустила в опочивальню.
Дал волю себе Владислав. Ударил с размаху, так, что стукнули зубы мануса, заалел на скуле след кулака.
— Ты взял женщину силой, — повторил князь медленно, словно выплевывая каждое слово. — Бывало раньше такое?
Манус хотел ответить что-то, но замолчал. Только собрал белые пальцы в кулаки.
— Таков закон в моей земле. Если обидит сильный слабого, истиннорожденный маг — мертвяка, мужчина — женщину…
— Убьешь меня, Владислав Радомирович? — перебил его манус отрешенно. И показалось на мгновение князю, что желанен красавцу-магу такой исход. — Если убьешь, позволь перед смертью лекарке твоей меня осмотреть.
Владислав схватил мануса за ворот обеими руками, сдавил так, что захрипел черноволосый, расширились синие глаза.
— И близко к ней не подойдешь, — прошипел князь. Понял по глазам мануса, что лишнего сказал, да уж не вернешь неосторожного слова. Оно, горячее, уж ожгло и паром оборотилось. Лови — не лови, без толку.
Совладал с собой властитель Черны, погасил взор, разжал пальцы.
— Не убиваю я, манус. Я господин тут, и я караю. Да только смерть — простая плата. Ни стыда, ни горя. Клеймят тебя.
С удовольствием глядел князь, как хватает манус ртом воздух, словно рыба, не может слова отыскать.
— Как? — только и выдохнул.
— Как? Железом и колдовской силой. Так что развяжи ворот, манус, а то кровь на рубашку накапает со свежего тавра.
— Что я, скот, чтоб клейменым ходить? — зашипел манус. — За что? За бабу? Пусть и княгиню. Или не за нее я тут?..
— А ты посмотри мне в глаза, манус, и увидишь, — проговорил князь, близко встретившись с горящим взглядом молодого мага. Зрачок его был широк и так призывно распахнут, что легко нырнуло невысказанное колдовское слово в его темную глубину, натянулась между слугой и господином звонкая леска заклятья.
— Смотри на меня, Иларий.
Глаза мануса стали медленно слипаться, словно его внезапно одолел сон. Он покачнулся, и князь усадил его на топчан.
Глава 57
Поворотилось сущее, время понесло, покатило по мутной воде былого, затянуло, словно в водоворот. Не хочешь — хлебнешь. И уж не различить в круговерти верх и низ, минувшее и грядущее. Платок белый, лента синяя, зеленый кафтан, голубой плащ. Грызут друг друга волк и медведь, не ведают, что ширится над ними, растет радужное око, словно широкая пасть разевается. И полна пасть эта острых стальных зубов. Вьется ветер, гудит на остриях, поет: «Ведет, ведет дорога, да выведет в чисто поле…» Накатила дурнота, серая непроглядная мгла. Осталась одна песня. Словно уж не в клыках стальных — в самом существе земном звучит она:
— Выведет в чистое поле. Во поле том рать стоит несметная, зубы железные…
Рухнул словник в серое марево, завертело его до тошноты, до беспамятства. Очнулся оттого, что трясет его кто-то за плечи безо всякого почтения.
— Э, старик, живой ли ты? — обеспокоенно дохнул словнику в лицо чесночным духом книжник Конрад. — Укачало тебя, что ль, на возу с упокойником? От Поляниц и езды-то всего чуть. Разленился ты, батюшка, на сторожбе. Привык зад просиживать, вот и разморило на возу-то…
