Нездешний - Геммел Дэвид (читать книги без сокращений .txt) 📗

— Знаете, я всегда мечтал стать генералом — первым ганом кавалерийского крыла. Знаете почему? Чтобы ездить на белом коне и носить красный бархатный плащ. Боги, теперь мне понятно, что должен был чувствовать бедняга Дегас! Геллан откинулся назад, закрыв глаза. Дардалион, посмотрев на обоих, сказал:

— Дождитесь Карнака — пусть решение примет он.

— Слишком это было бы просто, — ответил Геллан, — переложить решение на более широкие плечи. У нас кончаются стрелы — если уже не кончились. Мяса нет, в хлебе завелись черви, сыр заплесневел. Люди измотаны и бьются словно во сне.

— Но и вагрийцам ненамного легче, Геллан, — заметил Дардалион. — Да, их больше. Только провизия кончается и у них, и в лагере у них завелась зараза. Железный Засов на юге остановлен, но дорогой ценой. Их сила идет на убыль, а до зимы всего два месяца.

— Этого достаточно, — покачал головой Дундас. — Взяв Пурдол, они пройдут вдоль Дельнохского хребта, перевалят через Скодию и зайдут Железному Засову в тыл. Плевать им тогда на зиму.

— Я тоже был на крепостной стене, — сказал Дардалион, — но не так, как вы. Вы видите, как люди сражаются, я же посылал туда свой дух и ощутил их силу. Не будьте столь уверены в поражении.

— Ты сам сказал, Дардалион, — буркнул Геллан, — ты был на стене не в качестве воина.

— Прости меня, Геллан, я не хотел говорить свысока.

— Не обращай на меня внимания, священник. Я своих людей знаю. Они сильнее, чем думают сами, и уже сотворили не одно чудо. Никто не ожидал, что они продержатся так долго. Я хотел бы только знать, на сколько еще их хватит.

— Я согласен с Гелланом, — поддержал его Дундас. — Быть может, мы будем раскаиваться в этом решении до конца своих дней, но принять его мы обязаны. Надо отступать.

— Вы люди военные, — сказал Дардалион, — и я не стану отговаривать вас. Но наши солдаты дерутся, как демоны, и непохоже, чтобы им хотелось отступить. Мне сказали, что нынче утром солдат с отрубленной рукой, прежде чем упасть со стены, убил трех вагрийцев. А падая, увлек за собой еще одного врага. Разве так ведут себя люди накануне поражения?

— Я видел это с башни, — кивнул Дундас. — Он был крестьянин, и я разговаривал с ним как-то раз — наемники перебили всю его семью.

— Один человек ничего не изменит, — добавил Геллан. — То, чего мы требуем от солдат, бесчеловечно, и рано или поздно они не выдержат.

Дверь спальни внезапно распахнулась, и на пороге, придерживаясь рукой за косяк, возник генерал.

— Они выдержат, Геллан, — тихо сказал он. Кровь сочилась сквозь повязку на его глазу, лицо его было пепельно-серым, но сразу стало ясно, кто здесь главный.

— Вы бы отдохнули, генерал, — посоветовал Дардалион.

— Отдохнул уже — в туннеле. Знал бы ты, старина, как там славно отдыхается! Вот и будет с меня. Я слышал, что вы говорили, и каждый из вас по-своему прав. Однако я принял решение, и оно окончательно: будем держать стену. Отступать не станем. Наши ребята были просто великолепны — пусть держат марку и дальше. Если мы велим им отойти и у них на глазах перебьют их товарищей, их мужество дрогнет, и замок падет через несколько дней. — Карнак прошел вперед и тяжело опустился в кресло. — Принеси мне, Дундас, одежу, да поярче, и сыщи кожаную нашлепку на глаз. Еще раздобудь новый топор. Я выйду на стену.

— Но это безумие! — воскликнул Геллан. — Вы не в том состоянии, чтобы сражаться.

— А я и не собираюсь сражаться, Геллан, — я хочу только, чтобы меня видели. “Вот он, Карнак, — скажут все. — На него упала целая гора, однако он вернулся”. Быстро тащи мне одежу! Один из твоих священников, — повернулся Карнак к Дардалиону, — говорил мне, что вы успешнее отражали бы Братство, если бы ты не держал магический щит над Нездешним. Правда это?

— Правда.

— Где он теперь, Нездешний?

— Близится к горам.

— Убери от него щит.

— Не могу.

— Послушай меня, Дардалион. Ты веришь, что Исток победит силы Хаоса, и сражаешься за свою веру. Но теперь мне думается, ты грешишь гордыней. Я не в упрек тебе это говорю — я сам гордец, каких мало. Ты решил почему-то, что Нездешний для дренаев важнее, чем Пурдол. Быть может, ты и прав. Но Нездешний уже близок к доспехам, и это ты помог ему добраться туда. Пусть же Исток сам приведет его домой.

Дардалион посмотрел Карнаку в глаза.

— Поймите — Нездешнему противостоят не только люди. Кроме надиров и Черных Братьев, за ним гонятся адские чудовища. Если я уберу щит, он останется совсем один.

— Если он один, значит, Истока не существует. Согласен ты с ходом моих рассуждении?

— Да — и все же боюсь, что они обманчивы.

— Это твоя гордыня говорит за тебя. Исток существовал задолго до твоего рождения и будет существовать после твоей смерти. Ты не единственное его орудие.

— Но что, если вы заблуждаетесь?

— Тогда он умрет, Дардалион. А деревья по-прежнему будут расти, ручьи бежать к морю и солнце сиять. Убери свой проклятый щит!

Дардалион встал и пошел к двери.

— Ты сделаешь это? — спросил Карнак.

— Уже сделал.

— Хорошо. А теперь гоните Черных Братьев из Пурдола!

Близилась полночь, и вагрийцы наконец-то убрались в свой лагерь. Йонат со стены проорал им вслед:

— Куда, ублюдки? Мы с вами еще не закончили.

Носильщики подбирали раненых, мертвых сбрасывали вниз. Йонат, отрядив дюжину человек за едой и питьем, пошел осматривать свой участок. Новая ответственность давалась ему тяжело, собственный злосчастный характер добавлял горя, и он был близок к отчаянию. Знание того, что к этому причастно Черное Братство, немного помогало ему — и вот теперь, в этот вечер, он вдруг почувствовал себя свободным.

Звезды сияли, с моря дул свежий ветер, а враги удирали, точно побитые собаки. Йонат чувствовал себя сильнее, чем когда-либо, и вовсю шутил с солдатами. Он даже Сарваю помахал, забыв в хорошем настроении о былой неприязни.

Справа вдруг грянуло хриплое “ура”, и Йонат увидел, что на стену всходит Карнак. За ним четверо солдат тащили бутыли с вином.

— Йонат! И ты тут, негодяй! — гаркнул Карнак. Йонат ухмыльнулся и поймал брошенную ему бутылку. — Ну что, выпьешь со мной?

— Почему бы и нет, генерал?

Карнак сел и кликнул всех к себе.

— Вы, верно, слышали, что мне пришлось закрыть туннель, — с усмешкой сказал он. — Стало быть, выход у нас остался один — через ворота. Что скажете по этому поводу?

— Вы только скажите, когда собираетесь уходить, генерал! — крикнул кто-то сзади.

— Да по мне хоть сегодня, но неприятель и так пал духом — нельзя же огорчать его еще больше.

— Это правда, что вы обрушили гору? — спросил другой.

— Боюсь, что так, старина. Мои механики соорудили в туннеле шкивы, колесики и прочую хитрую машинерию. Нельзя же было оставлять за собой торную дорогу в крепость.

— Мы слышали, будто вы погибли, — сказал Йонат.

— Милосердные боги, парень, — неужто ты думал, что какая-то гора меня убьет? Экий ты маловер! Ну ладно — как у вас-то дела?

Карнак еще немного поболтал с ними и двинулся дальше. Через два часа он вернулся к себе — глаз у него пылал огнем, и сил не осталось совсем. Он со стоном повалился на кровать.

В нижнем зале Дардалион открыл глаза. Восемь пар других глаз взглянули на него, и еще девять священников зашевелились. Шестеро уже не вернутся никогда.

— Братство более не угрожает нам, — сказал Астила, — но мы достигли победы дорогой ценой.

— Ни одна победа не дается дешево, — ответил Дардалион. — Помолимся.

— О чем будем молиться, Дардалион? — спросил Байна, молодой священник. — Поблагодарим зато, что убили много врагов? Нынче ночью погибло более шестидесяти Черных Братьев. Я не вижу смысла в этой бесконечной бойне.

— Ты думаешь, мы избрали неверный путь, Байна? — мягко спросил Дардалион.

— Дело скорее в том, что я не знаю, избрали ли мы верный.

— Можно я скажу? — вызвался Астила. Дардалион кивнул. — Я одарен не столь острым разумом, как некоторые из вас, но будьте терпимы ко мне, братья. Когда я был послушником, настоятель часто говаривал: “Когда дурак видит себя таким, как есть, он перестает быть дураком; когда мудрец осознает собственную мудрость, он становится глупцом”. Прежде мне это казалось игрой слов, и только, — но с годами я стал понимать, что опаснее всего для нас уверенность. Сомнение — вот что всего дороже, ибо сомнение побуждает нас неустанно вопрошать себя. Оно ведет нас к истине. Я не знаю, верно ли мы выбрали путь, по которому идем. Не знаю, правы ли мы в том, что делаем. Но делаем мы это с верой. Смертоубийство противно и мне, но пока Исток дает мне силы, я буду сражаться с Братством. Ты же, Байна, если считаешь себя неправым, не выходи больше на бой.