Темная сторона медали - Мусаниф Сергей Сергеевич (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
– Факт, – согласился Ланс. – Вы и резать друг друга научились раньше, чем люди. Правда, как я слышал, делали это более романтично и изысканно. Если верить вашим песням. Удар, сонет, кишки наружу, песенка про цветы, голова с плеч.
– Песни, как правило, пишут те, кто в войнах не участвовал, – заметил Хэм.
– Это тоже факт, – сказал Ланс. – После того как ты выпустишь кишки десятому, романтики в тебе не остается ни на грош. Слишком уж это неромантично выглядит.
– Войны – это нормальное состояние многочисленных народов, – сказал граф. – Это как естественный отбор, позволяющий избавиться от нежизнеспособных элементов. Плюс способ сдержать рост населения и избежать голода. Нас, вампиров, мало, и мы друг с другом не воюем.
– Зато жрете всех подряд, – сказал Ланс.
– Ну не всех подряд, – сказал граф. – Некоторые бывают несъедобными. Но вампиры не воюют с вампирами. Тролли, которых было мало во все времена, не воюют с троллями. Драконы, когда они не связаны договорами с другими расами, не воюют с драконами. Даже огры, тупее которых я не встречал за свою долгую жизнь, не воюют с ограми. Зато эльфы, люди, орки и гномы, наиболее просвещенные и развитые расы, режут друг друга почем зря. Междоусобные войны – это сдерживающий фактор, не дающий какой-то одной расе получить решающее превосходство над остальными. Вот, например, сейчас людей гораздо больше, чем всех остальных. Значит, в ближайшем будущем их ожидает целый ряд войн, которые помешают им подмять под себя эльфов, орков и гномов.
– В самом выгодном положении оказываются гномы, – сказал Хэмфри. – Они обитают под землей, и им еще долгое время нечего будет делить ни с людьми, ни с эльфами. Самый опасный их враг в перспективе – это орки, которые могут жить и на поверхности, и под ней. Но если говорить о ближайшем межрасовом противостоянии, это будет противостояние людей и эльфов. У них сходные условия жизни, сходные потребности. Им есть что делить.
– Эльфам, прости меня, Хэмфри, в этом противостоянии нечего не светит, – заявил Ланс, – потому что их сейчас гораздо меньше, чем людей. И если бы армия Бортиса сейчас развернулась и отправилась в ваши леса, то песни об этой войне слагали бы исключительно человеческие барды. Ввиду полного отсутствия других. Не буду спорить, эльфы искусны в войне, и редкий человек, вроде меня, например, способен противостоять эльфу один на один. Но количеством они сейчас сильно уступают людям.
– Не буду спорить, – сказал Хэм, – наша раса в упадке. Но если бы вы приплыли на континент на пару веков раньше, то сейчас здесь резали бы друг друга только эльфы, гномы и орки. А вы бы овладевали сложным искусством строить свои королевства под водой.
– Вы так легко говорите об этом, – сказал Деррик. – А ведь это история, это наше прошлое.
– Мы сами – история, – сказал Ланс. – Через год о нас будут петь песни. Через несколько веков мы войдем в легенды. Каждому нашему слову будут приписывать другой, скрытый и более глубокий смысл. Через тысячелетия о нас будут рассказывать сказки. Подозреваю, что только на ночь, и исключительно непослушным детям, но будут. И ты, мой юный друг, насильно оторванный от сохи, превратишься в Деррика Бесстрашного, или Деррика Кровавого, или Деррика Безумного, или Деррика Неудержимого. Но гораздо раньше ты превратишься в Деррика Мертвого. И тебе будет глубоко начхать, кто и как о тебе будет рассказывать.
– Через тысячелетия, когда люди будут рассказывать сказки про Ланселота Болтливого, или Ланселота Брехливого, или Ланселота Длинный Язык, я буду слушать их и смеяться до колик, – сообщил граф.
– Не самая гнусная перспектива, – сказал Ланс.
– Прошлое – это легенды, – сказал Хан орков. – Будущее – это легенды. Тогда что же такое настоящее?
– Настоящее – это переход от одной легенды к другой, – сказал Ланс. – Легенды – часть глобальной политики. Вся штука в том, кто эти легенды рассказывает. Допустим – только допустим, что завтра Бортис разнесет нас всех к чертовой матери. Это будет факт. Один-единственный факт. А легенд возникнет до чертиков. Через века орки будут передавать из поколения в поколение Миф о Злобном Рыцаре, кошмарном завоевателе и убийце. Люди станут рассказывать о герое, спасшем мир. А эльфы… Эльфы ничего не будут рассказывать. Бортис для них станет малозначимой фигурой, уладившей локальный конфликт, который никоим образом не отразился и не мог отразиться на их народе.
– Тут ты ошибаешься, – сказал Хэмфри. – Эта война затронет всех.
– Чушь, – сказал Ланс. – Эльфы нейтральны. Потому что в подавляющем большинстве, исключая только здесь присутствующих, они умны. И уже давно не лезут туда, где им могут отрубить их изящные длинные уши.
– Ты хам и демагог, – сказал Хэм.
– Я – это еще много чего такого, о чем ты и понятия не имеешь.
– И хвастун, – добавил Хэм.
– А на самом деле я Бэтмен, – процитировал Ланс слышанную от меня присказку. – Хотя я и не знаю, что это такое.
– Смотри-ка, – удивленно сказал Палыч. – Парламентер.
От лагеря Бортиса к Цитадели скакал всадник, размахивая белой тряпкой, привязанной к копью.
– Люблю парламентеров, – сказал Ланс. – У кого-нибудь есть арбалет?
– В парламентеров не стреляют, – сказал Хэмфри.
– Ну и глупо, – сказал Ланс. – Ибо парламентер – это враг, который притворяется, что ему есть что сказать.
– Все равно он слишком далеко, чтобы стрелять.
– Если я хоть что-то понимаю в парламентерах, – сказал Ланс, – то сейчас он подойдет поближе.
– Ты варвар, – сказал Хэмфри.
– Интересно, а есть ли в этой ситуации существо более бесполезное и никчемное, чем парламентер? – задумался Ланс. – В сущности, нам с Бортисом совершенно не о чем разговаривать. Мы хотим, чтобы он убрался отсюда, чего он сделать не может. Он хочет, чтобы мы сдохли, чего мы сделать не хотим. Эти разногласия можно уладить только на поле боя. Так даст мне кто-нибудь арбалет в конце концов?
– Успокойся, – сказал я. – Это не парламентер. Это почтальон.
Всадник с белым флагом, должно быть, хорошо представлял себе склад мышления таких личностей, как сэр Ланселот, ибо он остановил своего коня на расстоянии арбалетного выстрела от стен, бросил на землю мешок и, развернувшись, поскакал в сторону лагеря гораздо быстрее, чем скакал сюда.
– Надеюсь, в мешке золото, которым нас хотят подкупить, – сказал Ланс.
– Тогда отправь кого-нибудь за ним, – сказал я. – Золото никогда не помешает.
– Может, это какая-нибудь ловушка? – предположил Хэмфри.
– Ворота не открывать, – скомандовал я на всякий случай. – Пусть доброволец спустится со стены по веревке.
– Генри! – заорал Ланс. – Генри, ты где?
– Здесь, – ответили откуда-то снизу.
– Генри, сегодня я назначаю тебя добровольцем! Сбегай вниз и принеси нам посылку! И будь там поаккуратнее! Береженого и Темный Лорд бережет!
– И надо было так орать? – заметил Палыч.
– Надо, – сказал Ланс, не вдаваясь в объяснения.
Со стены сбросили веревку. Генри, в не стесняющих движения кожаных доспехах, при коротком мече и арбалете, заскользил вниз.
– Делаем ставки, господа, – предложил Ланс. – Что в мешке?
– Неприятности, – буркнул я.
– Я передумал, – сказал Ланс. – Там не золото. Такого мешка с золотом недостаточно, чтобы купить пас всех. Там, наверное, драгоценные камни. Алмазы, рубины, изумруды…
– Бурдюк с вином, – сказал Палыч. – Чтобы утром мы вышли на стены с перепоя.
– С одного бурдюка? – удивился Хэмфри. – Нет, там магическое послание с очередным ультиматумом. Или с угрозами.
– Алмазы, – сказал Ланс.
Генри уже бежал обратно с мешком. По его походке нельзя было сказать, что мешок слишком тяжелый.
– Сосуд со смертельными заклинаниями, – сказал Хан орков. – Может, не стоит нам его сюда тащить?
– Алмазы, – твердил Ланс.
Генри уже лез по стене, цепляясь за веревку. Интересно, у Ланса все солдаты имеют навыки альпинизма?
Через минуту мешок лежал у нас на столе, а Генри, с благодарностью приняв бокал вина, удалился к своим коллегам.
