Самая длинная ночь в году - Тур Тереза (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Она говорила о муже чуть насмешливо, но с такой любовью, уважением и пониманием… У меня на мгновение сжалось сердце… Андрей-Андрей… Что же у нас получилось не так… Почему…
Наконец мы пришли.
Балерина чем-то напомнила мне императрицу Марию Алексеевну. Не внешностью, нет. Совершенством.
Белая фарфоровая кожа, темные гладкие блестящие волосы и такие же темные, огромные блестящие глаза. И я знала, как зовут этот блеск, — боль… Хрупкая, тоненькая, она лежала на кушетке в кабинете у Натальи Николаевны. Увидев нас, попыталась встать, но была остановлена резким, красноречивым жестом княгини.
— Что мне надо сделать, чтобы танцевать? — голос был красивым. Нежным, но сильным. И снова она напомнила мне Марию Алексеевну. Наверное, она тоже императрица. Императрица Императорского театра…
— Хотите танцевать — давайте вылечим вашу спину, — ответила Наталья Николаевна. — Как вообще можно было настолько не заботиться о себе?
— Вы не понимаете, — устало произнесла балерина почти шепотом. — Танцы — это… Возможность существовать. Пожалуй, единственная…
И она посмотрела на меня. Пристально и внимательно. В глазах ее промелькнуло что-то… На мгновение стало не по себе. Я заставила взять себя в руки. Это все усталость. Надо, наверное, все-таки попросить хотя бы один выходной.
— И ради танцев вы готовы терпеть такую боль?
Я почувствовала только отголосок ее боли… Меня накрыло волной такой силы, что я еле удержалась на ногах!
— Да, — ответила она. — Что вы делаете?
— Не мешайте, — хором пригрозили мы, склоняясь над балериной. Снегова снимала боль в спине, а я работала над левой ногой, сведенной так, что та казалась деревянной.
Когда Наталья Николаевна поднялась, ее руки тряслись. Нине, казалось, стало легче — балерина обмякла на кушетке сломанной куклой.
— Ирина Алексеевна. — Княгиня Снегова вытерла влажный лоб полотенцем. — Посмотрите спину больной, подумайте, что можно сделать. Потом сверим ощущения. Я пока схожу посмотрю, кто у нас из диагностов еще в госпитале.
— Вы действительно жена Великого князя Радомирова? — спросила у меня балерина, как только мы остались вдвоем.
— Да, — кивнула я. — Раздевайтесь, я принесу вам халат.
— Надо же. А я не верила, что вы на самом деле работаете в госпитале.
— Помолчите, пожалуйста. Вы меня отвлекаете.
Я осторожно провела ладонями над ее позвоночником от шеи до крестца.
— Где больно? Или печет?
— Везде.
— Как же так… Почему вы не обратились к целительницам раньше?
— Зачем? Я же могла танцевать. А все остальное можно перетерпеть.
Я просто восхитилась — это же какое упрямство! Или… глупость?! Какое пренебрежение своим здоровьем! Какое умение терпеть боль! Все это вызывало раздражение и восхищение одновременно. Даже не знаю, чего во мне в тот момент было больше…
— По состоянию вашего позвоночника могу сказать, что у вас грыжи гроздьями. А в крестцовом отделе — вот здесь — одна из них защемила седалищный нерв. Боль вы чувствуете такую, что шаге на сороковом ложитесь на пол и катаетесь, пытаясь найти позу, в которой отпустит. А ступню, вот здесь, слева, вы уже не чувствуете. И если я могу попытаться понять, как для вас важно станцевать какой-то балет, то понять, по какой причине вы рискуете остаться калекой… Я не могу.
— Что будет, если я дам разрешение на операцию? Через сколько я смогу восстановиться?
— Диагност придет и скажет точно, что у вас с позвоночником. Я не знаю, сколько времени уйдет на восстановление, но речь идет не о неделях. А о нескольких месяцах.
— Можно ли облегчить боль, станцевать — хотя бы премьерные спектакли, а потом лечь на операцию?
— Риск. Но, опять же, надо смотреть на состояние грыжи и позвонков.
— Понимаете… Там, где мы пробиваемся, все очень жестоко. И к боли… можно привыкнуть. А вот к тому, что можно рухнуть с вершины, на которую пробивалась, сколько себя помнишь… Нет.
— То есть если я правильно вас поняла, сейчас наша задача — облегчить ваше состояние и дать возможность станцевать? А потом вы придете на операцию?
— Совершенно верно.
— Послушайте, но если у вас отнимутся ноги… Никаких танцев не будет! Давайте думать, как нам поступить. К тому же у меня есть идея. И, кстати говоря, какие обезболивающие вы принимаете? И есть ли какие-нибудь ограничения в лекарствах?
Мы провозились с прима-балериной Императорского театра до глубокой ночи. Тихонько разводили узкие каналы позвонков, высвобождали нервные окончания, укрепляли сумки грыж, чтобы они дожили до операции и не повредились. И все это консервативно, без операционного вмешательства.
Когда мы закончили, то переглянулись с Натальей Николаевной — обе были мокрые, как будто купались прямо так, в белых одеждах целительниц.
— Завтра надо повторить, — с трудом выговорила я.
— Да… — выдохнула начальница.
Я даже обрадовалась тому, что с утра в субботу буду чем-то занята. Что можно отложить поиски квартиры, и не только… Что есть чем оправдать свое нежелание покидать госпиталь, чтобы решать личные проблемы.
Но Наталья Николаевна просто-напросто выставила меня из госпиталя.
— Гулять! — приказала она мне. — Срочно дышать воздухом! Вы уже неделю наружу не выходили!
Мне не хотелось, но спорить с княгиней Снеговой было бесполезно. Поэтому я решила быстренько сбегать в ближайший книжный магазин. И на этом успокоиться. Заодно будет чем скоротать вечер. Что-то мне подсказывало, что к больным меня не пустят.
Но, как только я перешла дорогу, увидела князя Варейского. Был он… не то чтобы осунувшийся. Просто какой-то другой.
— Ирина Алексеевна, — окликнул он меня. — Здравствуйте. А я вас который день высматриваю. По-моему, это очень раздражает вашу охрану.
— Михаил Олегович, добрый день, — почему-то улыбнулась я.
Странно, но после того, как мы ушли из поместья, где нас захватили в заложники, живыми, я не чувствовала в отношении князя Варейского ни гнева, ни злости. Может быть, виновато его сердце, что вернуло мне Дар?..
— Вы могли бы уделить мне несколько минут? — Он с подозрением посмотрел на меня — видимо, то, что я не шиплю как змея и не отскакиваю в сторону, показалось ему странным.
— Отчего нет… Только давайте отправимся куда-нибудь — и выпьем чаю. Холодно.
— А… репортеры?
— Поздно, любезный князь. Вы уже подошли ко мне, теперь напишут что угодно. И уже без разницы — виновны вы или нет.
— А вы изменились, — посмотрел он на меня внимательно.
— Да, я изменилась. — На миг кольнуло сердце. — Но это, как я понимаю, к делу не относится. Не переживайте — приставленная ко мне охрана подтвердит ваше приличное поведение.
Мы зашли в милую кондитерскую неподалеку. Уселись за столик. Сделали заказ.
— А почему не кофе? Утро ведь?
— Не люблю, — призналась я. — Да и не действует он на меня бодряще.
Девушка накрыла на столик, стрельнула глазами в молодого красавца-князя, потом, с явно читающимся недоумением, мазнула взглядом по мне. Мне стало смешно. Князь нахмурился.
— Я пришел, чтобы извиниться, — негромко начал Варейский. — Я и так непростительно долго тянул с этим.
— За что именно вы хотите извиниться?
— Как с вами тяжело…
— Если вы хотите извиниться за то, что похитили невесту Великого князя Радомирова и подвергли ее жизнь опасности, то ваше сожаление оставьте при себе, — сказала я тихо — и сама не ожидала, как злобно это прозвучит.
— А если не только?
— А если не только, — тяжело вздохнула я, — то вам придется научиться слышать других людей. Не только себя, князя Радомирова или наследника.
— Мне все чаще приходит в голову мысль о том, что выжил я зря, — пробормотал он. — Сначала этот долг жизни вам. Как он меня гнетет, вы не представляете. Потом князь Радомиров, ваш супруг, который унизил, отказавшись вызвать меня на дуэль. Это такое унижение! Зачем мне такая жизнь…
— Послушайте меня внимательно, любезный Михаил Олегович. Самое ценное, что есть, — это человеческая жизнь. Биение сердца, яркость глаз, смех ребенка… Жизнью иной раз приходится жертвовать — вспомним пример гибели моей семьи… Все остальные нехотения жить — глупости. И праздность. И за сочувствием о том, что вы героически не лишились жизни… Это, знаете ли, не ко мне. Мне как-то пришлось закрыть глаза ребенку, которому я не смогла помочь. А потом выйти к его родителям и сообщить о том, что их мальчик умер… Поэтому…
