В ожидании зимы (СИ) - Инош Алана (книги онлайн полные версии .txt) 📗
«Дарёночек, прости…» – зашептала воровка, забираясь под плащ, которым подруга была укрыта вместо одеяла.
«Я уж думала, с тобой что-то приключилось, – тихим, усталым и полным обиды голосом отозвалась Дарёна. И пробурчала: – Не трогай меня, у тебя руки холодные…»
«Прости, прости, моя ненаглядная… – Цветанка несколько раз быстро чмокнула подругу в тёплое ушко. – А ты знаешь, что тут в небе зелёные огни бывают? Ух, и красотень же!»
В сумраке бедной комнатёнки она принялась ярко расписывать диковинное явление и связанные с ним предания, на ходу расширяя и приукрашивая их своей выдумкой. Услышав про души замёрзших в лесу охотников, Дарёна поёжилась:
«Фу, страсти какие… Да не лапай ты меня, а то сейчас по рукам получишь!..»
Всё как всегда. Цветанка была благодарна Дарёне за то, что та ни о чём не расспрашивала и не бросала упрёков. Вряд ли она пребывала в неведении – ничего не увидел бы только слепой; Цветанка и не надеялась её обмануть, но на прощение привычно рассчитывала. Всё было как всегда, только царапинка от когтя зеленоглазой волчицы постукивала и ныла на плече.
__________________
20 подклеть (также подклет, подклетье, подклетец) – нижний этаж дома, обыкновенно предназначавшийся для прислуги и для исправления домашних служб, а также для кладовых, мылен и т. п.; иногда подклеть превращалась на зиму в хлев для мелкого скота
21 огневица (устар.) – воспаление, лихорадка
5. Тайна призрачного волка
Зябкий тюремный полусон был сорван с сознания Цветанки толчком в бок:
– Встать!
Она заворочалась на отсыревшей соломе, болезненно сощурилась от бившего в глаза света. Казалось, это дюжина солнц объединила свои лучи нарочно, чтобы терзать взор Цветанки-оборотня усмешкой Лалады… Впрочем, это был всего лишь слюдяной фонарь в руке у стражницы, но и его тусклого, коптящего света Цветанке казалось слишком много. Её ночное зрение обострилось настолько, что даже далёкое мерцание единственной звезды на небе было бы излишним.
– Пошевеливайся, вставай, – поторопила стражница. – Не видишь, что ли? С тобой хочет поговорить государыня!
– А ты мне в морду светочем своим не тычь… Обождёт твоя государыня, – пробурчала Цветанка, спросонок не поняв, кого имели в виду. На краю пробуждающегося сознания почему-то маячило грустноглазое лицо Жданы – тоже княгини, но с нею Цветанка за время путешествия привыкла обращаться по-свойски, почти по-приятельски. Вот и сейчас она не спешила проявлять почтительность.
– Ты говори, да не заговаривайся, – прозвучал знакомый голос – прохладный, как осенний ветер, властный и строгий. – Поднимайся поживее!
Серебристо заблестели наручи, перстни сверкнули на когтистых пальцах, крупной рыбьей чешуёй мерцала кольчуга. Кошачьи глаза Радимиры, серые с золотым ободком вокруг зрачка, мгновенно заставили Цветанку проснуться – точно ушат ледяной воды пролился на голову.
Рядом с Радимирой стояла Лесияра – высокая, спокойная, с ниспадающими на плечи ржано-русыми волнами волос, в которых поблёскивало мудрое серебро лет. Летняя синь её глаз жалила, как лучи раскалённого солнца, и Цветанка даже прижмурилась. Лишь драгоценный венец на голове обозначал высокое положение Лесияры, а одета она была даже скромнее Радимиры. Кутаясь в тёмный плащ с золотой пряжкой, княгиня кивнула стражнице, а та в свою очередь сделала знак кому-то за дверью. Цветанке вручили крынку молока.
– Пей, не стесняйся, – промолвила княгиня спокойно и буднично. – Утоли жажду.
У Цветанки и правда стояла во рту полынно-горькая сушь, словно она накануне перебрала хмельного. Молоко пролилось в горло сладостно и ласково, струясь также по подбородку и капая на грудь. Пока воровка жадно пила, Лесияра негромко заметила Радимире:
– Кандалы излишни, только руки ей зря язвят. Если бы это матёрый Марушин пёс был – тогда другое дело, а эта – щеночек ещё совсем… Её наша белогорская земля и так усмиряет.
Цветанка возмущённо ощетинилась от «щеночка», но усмешка княгини была обезоруживающе беззлобной. Радимира нажала пальцами на зачарованные кандалы, и те, щёлкнув, без какого-либо ключа распались на половинки и сняли свою мучительную хватку с запястий Цветанки. Она недоверчиво прислушивалась к своим ощущениям и не торопилась пользоваться новообретённой свободой, подозревая подвох на каждом шагу. Едкая боль прекратилась, но сил не прибыло: прежняя вялость и дремотная неповоротливость всецело владели Цветанкой, отнимая у неё даже желание поднять руку и нанести удар. Отяжелевшие ноги было очень непросто отрывать от пола.
– У меня к тебе только один вопрос, – сказала княгиня. – Эта Серебрица говорила что-нибудь о Калиновом мосте? Что он из себя представляет и как до него добраться? А может, ты видела его своими глазами?
– А что мне будет, коли я отвечу? – насупилась Цветанка. – Мне позволят увидеться с Дарёной?
От глаз Лесияры невозможно было ничего скрыть: они всеведущим солнцем проникали в душу и заставляли светлые ростки правды подниматься и проклёвываться наружу. Вся история отношений с Дарёной немой сутью толкнулась из сердца воровки, а раскрытая ладонь Лесияры чутко уловила этот толчок.
– Ты торгуешься, но предложить тебе взамен нечего, – промолвила княгиня. – Ежели ты любишь Дарёну, не береди ей сердце… Пусть в её памяти останется твой прежний образ, а не нынешний. Она обручена с одной из дочерей Белогорской земли и скоро станет её женой, а вашим с нею путям суждено разойтись, увы.
Эти слова вонзились под сердце воровки жгучей небесной стрелой-молнией и спалили его дотла вместе с сочащейся кровью трещинкой. «Одной из дочерей Белогорской земли», без сомнения, была черноволосая женщина-кошка, Млада. Чем же она очаровала Дарёну в столь короткое время? А может, подругу отдавали за неё силой? Рык сам собой вырвался из-за оскаленных клыков Цветанки, рождаясь в стиснутом от горечи горле…
– Ни про какой мост я не знаю, – огрызнулась она. – А ежели б и знала – ничего бы вам не сказала…
– Да я и так вижу, что не знаешь: мне достаточно тебе в глаза заглянуть, – сказала Лесияра, опуская руку на плечо Цветанки.
Солнечно-яркая тяжесть этой руки придавила воровку, и вся её ершистость сникла, как трава под дождём. Зверь внутри бесился и страдал от прикосновения светлой Лаладиной силы – до судорожного оскала зубов, до крови из лопнувших от натуги дёсен. Он хрипел, раздувал ноздри и бился в телесной оболочке, как в каменном гробу, но его злоба бурлила чужеродно, минуя сознание Цветанки. Это было нечто отдельное и самостоятельное, зверь не сливался с «я» Цветанки, ощущаясь чужаком.
– Не принуждайте Дарёну к браку, – только и смогла прохрипеть Цветанка, не зная, то ли ей плакать, то ли выть волком, то ли рвать зубами всё, что попадётся под руку. Вишнёво-карие глаза Нежаны, полные тоски, умоляли не допускать того, что случилось с ней…
– Никто не неволит её, успокойся, – ответила княгиня. – Она просто нашла здесь свою избранницу, предназначенную ей судьбой.
А холодное коварство северной зелёной зари шепнуло, договорив: «…И если этой избранницей оказалась не ты, это не твоя вина». Коготь Серебрицы провёл эту черту, за которой остались все их с Дарёной дни и ночи.
– Судьба? – прохрипела Цветанка, силясь вырваться из-под руки, укротившей её волю. – Кто из вас читает её, кто смотрит ей в глаза, кому она являет своё настоящее лицо? А может, вы умеете подчинять её и поворачивать туда, куда вам угодно? А? Что молчите?
Это говорила не она – это бессилие стонало и исходило болью в ней. Зверь не мог вырваться, лишь измученно кашлял кровью. Настало облегчение: рука Лесияры поднялась с её плеча.
– Ты свободна, – объявила княгиня, властно приподняв подбородок. – Помочь мы тебе не можем; иди по тому пути, который лежит перед тобой – это всё, что тебе остаётся.
И, кивнув Радимире, Лесияра вышла. А начальница пограничной дружины сказала мягко:
– Ступай за мной.
