Имею топор — готов путешествовать - Шепельский Евгений Александрович (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
На ночь он втирал в кожу головы какую-то настойку, приторный запах которой прекрасно отгонял комаров и, вероятно, мог отбить аппетит у настоящего вампира.
—Лысею, — сказал он без тени смущения и щедро облил настойкой мой носовой платок. — Держите, мастер Фатик. Клянусь полушкой, настой отгоняет комаров на раз!
И вот как, скажите, такой замечательный человек мог отравить лошадей?
Имоен в своей тунике, открывавшей больше, чем нужно моему взгляду, двигалась бесшумно, сверкая крепкими икрами, плечами, другими частями тела и задорно поматывая пышным хвостом волос. Покладистая и всегда готовая помочь, смешливая и искренняя, она старалась держаться в голове фургона. Легкая улыбка не покидала ее загорелого лица, но подмигивания, честно говоря, начинали меня раздражать. Я не любитель молоденьких девушек, особенно тех, что вешаются на меня сами, да еще из числа нанимательниц. Гритт, вот вам и проблема: как ей об этом сказать по возможности деликатно, чтобы не получить стрелу в глаз?
Она происходила с нагорья Тоссара, жительница лесов, воспитанница тамошних друидов. Ребята они суровые, но не настолько, чтобы воспитать из девчонки пуританку и буку. Хотя — между нами — лучше бы такой ее и воспитали. Жаль, что в ее голове было пустовато...
Монго... Хм. Из частностей, что заслуживали внимания, мне удалось лишь выведать, что он дворянин видной фаленорской фамилии и вырос без родителей, убитых Вортигеном. Бедняга. Сирота-аристократ, это сурово. За исключением чистоты ногтей, его преследовали лишь две мании — сочинение стихов и игра на лютне. Когда спало напряжение первых дней пути и он впервые коснулся струн («Лето звонкое пропело/ О любви своей несмело...»), я остановил фургон и предупредил сиротку, что каждый следующий аккорд будет стоить ему зуба. Я люблю пение и музыку лишь в трактире и то не всегда, а в своем отряде такого не терплю. Он обиделся, но ничего не сказал. Потом я часто замечал, как немо шевелятся его губы. Сиротка сочинял стихи!
Короче говоря, все они и на первый, и на второй, и на третий взгляд казались довольно приличными ребятами (ну и девчатами тоже). Они спокойно ели походную пищу у костра, не жаловались и не скулили, запросто стирали бельишко в ручьях и исполняли работы по обустройству лагеря. Я решительно отказывался верить, что кто-то из них мог убить лошадей.
Они, повторюсь, были праведниками, которые упорно шли к своей цели — Оракулу.
Что касается эльфов, то они вели себя тихо, как мыши. И принц, и добрая фея, облеченные в одинаковые дорожные костюмы, безропотно исполняли мои приказы, а большего мне и не было нужно. Ну разве что прижать к себе эльфийку и поцеловать без риска оказаться насаженным на собственный меч. Но Виджи держалась подчеркнуто холодно, за все эти дни я так и не смог ее разговорить.
Гм, пускай.
Родники и ручьи я находил запросто, а простая еда на свежем воздухе после долгого пути казалась божественной. Даже зеленый чай, дорожный напиток варваров Джарси, по вкусу похожий на заваренный веник (Мельник знал, какая провизия мне потребуется!), не вызвал нареканий. Для каждого (кроме гнома) эльфы приготовили шелковые спальники, удобные и теплые. Правда, в мой спальник могли поместиться сразу два Фатика и еще четвертинка влезла бы сверху. Будь прокляты стереотипы, что изображают варваров плечистыми тупыми великанами, точь-в-точь как мой тугоумный братец! Да уж, ему пришелся бы впору мой спальный мешок.
В общем, несмотря на мелкие неприятности, я ощущал невиданный прилив энергии и дышал полной грудью. Свобода! Как же давно я был лишен этого чувства! Свобода и открытый простор, вот каких вещей мне не хватало в Хараште. Нет, немного не так: свобода, открытый простор и спутники, которым не хочется немедленно отвернуть голову.
Эй, что? Ну-ка, больше не напоминайте мне про топор!
Проблемы были лишь с гномом. Он чувствовал себя отщепенцем. Есть в стороне, спать в стороне и чихать, когда ветер дует со стороны фургона (лошади, словно в насмешку, приветствовали каждый его чих заливистым ржанием), это кого угодно озлобит. Я старался поддерживать его как мог, но гном не переставал ныть как новорожденный, испачкавший пеленки. На третий день на привале он подозвал меня и шепотом сообщил, что его мучают кошмары и что это, дескать, происходит из-за близкого соседства с эльфами.
—Оскаленные морды в розовом тумане, они там шевелятся и говорят зловещие слова! — Олник содрогнулся. — Я не понимаю их смысла, но они уж-ж-жасно жуткие! Самое страшное и мерзкое, вот это. — Он оглянулся, привстал на цыпочки и прошептал мне на ухо: — Пра... При... Промискуитет!Ужасно, правда?
Я не стал восполнять пробелы в его образовании и пожал плечами:
—Наверное, что-то эльфийское. А может, у тебя без пива начались галлюцинации.
Гном замотался в одеяло, украденное им в «Полнолунии», и мрачно засопел.
—Я негодую, а он потешается! И это называется друг!
—Смотри на вещи шире, — бодро сказал я. — Мы работаем за большие деньги, на которые потом сможем открыть где угодно новое дело. А мелкие неприятности — ну это издержки. К тому же у тебя появился личный осел!
—Эркешш махандарр!
—Ну коли так нестерпимо, ты можешь остаться у папочки Джока. Мы все равно будем проезжать через Фрайтор, до Зеренги оттуда рукой подать.
Он чихнул. Чахоточный Чох стукнул копытом в знак поддержки; лошадки карликов весело заржали. Бедняга.
—Ага, ага! И буду носить настоящий килт! Вот еще, тьфу! Я свободный гном и таким останусь! — Он с вожделением уставился на штаны Крессинды, которая как раз склонилась над костром, развернув во всю ширь свое богатство. — Нетушки, вы от меня не отвяжетесь. А этой гномше — попомнишь мое слово! — я накидаю в спальник колючек!
Разумеется, ничего он не накидал.
На третью ночь мне приснилась нагая женщина с голубой кожей. Странный сон. И крайне реалистичный.
На четвертый день я поднял всех еще затемно. — К вечеру выедем на тракт. Пока досыпайте в фургоне, а днем, как обычно, нужно будет пройтись.
Мы позавтракали остатками пшеничных лепешек («апчхи!» в стороне), выскребли остатки малинового варенья н тронулись в путь («апчхи!» два раза, поскольку на гнома снова подул ветер). Солнце золотило легкие облака, покрытые росой менгиры отбрасывали длинные тени. В фургоне царило сонное царство. Говоря прямо, я и сам зевал, хотя бесстрашно дрых всю ночь — как единственному вознице, знающему путь, мне еще ни разу не довелось обходить наш лагерь ночным дозором.
Тишина, благодать! Фургон чуть покачивался на отменных рессорах, иногда похрустывая камешком или косточкой анахорета. Я забирал все дальше к северу, поднимаясь но террасам Пустоши к тракту.
Внезапно откинулся парусиновый полог, и на место рядом со мной бесшумно скользнула Виджи. О-о, какие люди! Тьфу, эльфы! Я было обрадовался, но добрая фея недрогнувшей рукой, как безмолвное предупреждение, положила между нами свой меч. О, ну надо же... И взгляд ее был какой-то неласковый, и уши совсем не розовые. Но запах, легкий пьянящий аромат — он был тот же. Любопытно, это духи или эльфийки от природы так пахнут? Я спросил себя об этом, наверное, в сотый раз.
—Фатик?
—Да?
Голос холодный. Впрочем, может, он деланно холодный, а?
Пустые фантазии. Но я решил быть холодным в ответ, поскольку давно устал расточать на нее свое обаяние.
—Вы уверены, что едете правильно?
—Да.
—Мы не заблудимся?
—Нет.
—Вы точно знаете дорогу?
—Да.
—Вы говорили, что бывали тут много раз...
—Да.
Какой, однако, романтический разговор. Я подумал вставить в следующее «да» что-то вроде «Клянусь своей селезенкой, красотка!», хрипло загоготать и подкрутить несуществующий ус, но эльфийка погрузилась в молчание.
Вот зачем она четыре дня подряд задает мне одни и те же вопросы? Уверен, с памятью у нее все отлично. Тогда зачем? Сама ищет повод для разговора? Ну же, давай, расскажи мне про Витриум, про сонные лесные реки, про сладкозвучных канареек и про непуганую дичь... А я в ответ загну про свои приключения, например про то, как я две недели отсиживался в лесу, облившись «канавным экстрактом номер восемь», и как оставил часть задницы в зубах у кроутера. Глядишь, так и разговоримся.
