Летняя практика - Демина Карина (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Ложь.
Но…
— Ты ведь знаешь, что надо делать? И сделаешь во славу своего кагана? — Ее голос был мягок и нежен. — Ты вернешься победителем. И выйдешь из тени этого ничтожества, которое слишком много о себе возомнило.
Можно ли было противиться этому голосу?
И клинок вошел в самое сердце раба, обрывая никчемную его жизнь. А девка облизнулась.
— Вот так… слушай меня, Ульгар… слушай и возвысишься, как никто прежде.
Перед глазами вдруг поплыло.
И в самом деле, разве не достоин он большего?
Где-то, совсем рядом, завыли волки.
Елисей очнулся.
Теперь он явственно слышал зов. Это походило на волчью песнь, но стая молчала. Лишь старый вожак поводил ушами да волчица кликнула малышей, которые были непривычно тихи. Стая слышала.
И опасалась.
Стая охотно ушла бы в глубь болота, благо имелось здесь троп, способных выдержать вес Зверя, но разве могли бросить они Елисея?
Нет.
А того манила песнь. Сладкоголосая. Медозвучная. Елисей закрыл глаза, пытаясь понять, откуда доносится она. Со стороны деревни, и значит…
Вспучилось болото, выплюнуло темный пузырь, который, коснувшись твердой земли, лопнул. А из пузыря вывалилась тварь тонкокостная, хрупкая с виду. Узкая спина с острыми лопатками да хребтом, который того и гляди прорвет синюшную кожу. Руки вывернутые. Ноги с длинными уродливыми ступнями. Куцый хвост. И узкая, по-рыбьи приплюснутая голова.
Кикимора крутанулась и, завидев волков, вздыбила острую мелкую чешую.
Мол, не троньте.
Впрочем, нечисть зверей не боялась, так, опасалась слегка. Она засвистела, а после, убедившись, что волки не сдвинулись с места, выкинула вбок одновременно и руку, и суставчатую ногу. Чавкнул, приоткрываясь, круглый рот, мелькнули белые костяные зубцы числом три, и Елисею вспомнилось, что зубцами этими кикиморы пробивают шею, а после быстро и со смаком высасывают кровь.
Тонкая пленочка, закрывавшая ноздри, лопнула. И кикимора втянула тягучую смесь лесных ароматов. А рядом вспучился еще один пузырь.
И еще.
Они выползали, что молоденькие, с бледно-зеленой тонкой шкурой, что старые, чешуя которых уже выросла до размера золотой монеты.
Они ползли, сталкиваясь друг с другом.
Сбивая с ног.
И мешаясь.
Елисей оскалился. Ему пришлось подняться, и волки переместились ближе. Пусть нечисть и не трогала их раньше, но теперь…
Старая кикимора, на спине которой поднимался костяной гребень, а с шеи свисало некое подобие ожерелья из болотной травы, замерла. Она повернула к Елисею плоскую голову и захлопала ртом. Жабры ее трепетали, роняя клочья синеватой пены.
Елисей зарычал громче.
Тварь чуяла человека.
И кровь.
Дай… дай… дай…
Елисей оскалился.
Девчонку он не отдаст. Пусть лежит, с одного боку пригретая сердобольной Быстролапой, с другого — Седым Кряжем, который слишком стар, чтобы ходить на охоту, но заботлив и мягок со щенками. Он и эту, человеческую девчонку, воспринимал как чужого щенка. И раны ее зализывал. И ворчал, успокаивая. И она, о диво, не отворачивалась и не кричала, но обвила волчью шею руками да уткнулась лицом в косматую шерсть. Теперь вот замерла, дышать и то боится, будто знает, что нечисти теплое ее дыхание — лучшая приманка.
Кикимора раскачивалась. И другие, поменьше, сползались к ней.
Против всех Елисей не выдержит даже в зверином страшном обличье. И самое разумное — уйти. Кто ему эта девчонка?
Никто.
Но… Ерема не одобрил бы. Сказал бы, что люди людям помогают, да и волки…
«Уходи… прочь…» — Елисей постарался думать так, чтобы мысли его отражали злость.
И готовность рвать обманчиво тонкую кожу.
И кикимора отступила.
Она тоже слышала зов. И в нем — обещание иной добычи, сладкой, доступной. Ее хватит на всех, если, конечно, поспешить. Кикимора была стара. Она знала, что как бы много ни было добычи, но хищников в окрестных лесах было куда больше.
И болотное воинство поспешило к лесу.
А Елисей лег.
Стоило подумать, что делать дальше. Волчья часть его не желала вмешиваться в дела людей. Эти дела и так забрали брата. Но человеческая… она помнила лица.
И тихий голос Емельки, который любил по вечерам рассказывать истории, когда свои, старые, заставлявшие морщиться Егора, но куда чаще — книжные. О странах дальних, о землях чудесных.
И Евстигнеевы ножи, с которыми тот и в кровати редко расставался, особенно в последнее время. Взгляд задумчивый, не мечтательный — мечтать тот вряд ли умел, но именно задумчивый, будто прикидывал Евстя, как ему дальше жить.
И Егорово упертое молчание, когда случались с ним приступы меланхолии. Тогда Егор вспоминал о матери и делался нелюдим, неприветлив. Он бродил, ни с кем не заговаривая, а если уж случалось к нему подойти, то отвечал кратко, нехотя. И как ни странно, именно в эти периоды он больше, чем когда-либо прежде, был человечен, понятен.
Лихая Еськина придурь, которая не больше чем маска.
И то, как маска эта сползала с кровью, когда случалась… беда.
Именно беда.
Елисей задумчиво поглядел вслед кикиморам.
Идти надо, но… что делать с девкой?
Он потянулся, позволяя телу перемениться, и человеческое показалось до отвращения слабым. К нему пришлось привыкать, хотя и недолго. Елисей сжал руку и разжал, пошевелил пальцами.
— Как тебя зовут? — обратился он к девушке, которая за его переменой глядела во все глаза, и все же в глазах этих не было страха.
Она была хорошенькой.
Раньше. Сейчас белую кожу портили уродливые лиловые рубцы.
— Б-белянка, господин. — Девушка попыталась сесть.
— Лежи.
— С-спасибо, господин.
Ей было больно.
И плохо.
И болота — не самое подходящее место для женщины, тем более раненой, тем более сейчас… болото это, словно почуяв мысли Елисея, пошло складкой, заурчало и выплюнуло черный ком утопленника, который завозился, кое-как поднялся да и пошел на зов, волоча за собой длинные хлысты гнилой травы.
Девушка зажала рот руками.
А Елисей понял, что вернуться стоит.
— Послушай. Я тебя не трону, — голос его заглушал сладкую песнь-обещание, — но ты должна будешь сделать кое-что. Когда я обернусь, сядешь на спину и будешь держаться. Пойдем быстро. Поэтому держаться придется крепко. Очень крепко. Свалишься — поднимать будет некому и некогда. Ясно?
Она кивнула.
— И будет страшно… тут не только они… всякого хватит. Сумеешь?
А может, лучше отнести ее за болото? Что зов? Елисей сумеет от него избавиться, а вот девчонке в деревне делать нечего.
Братья?
Нет у него братьев.
И там хватает… маги… и стрельцы подойдут… и надо лишь продержаться малость… и значит…
Он обернулся и лег, позволяя человеческой женщине забраться на спину. Она обвила шею руками, кое-как ногами зацепилась. Ну и ладно, Елисей постарается не уронить.
Стая поднялась.
Кроме разве что Седого и пары молоденьких волчиц, которые присмотрят за выводком малышни. А остальные… многие не вернутся, но это будет хорошая охота.
Она ждала.
Она привыкла ждать. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом… и вот…
Она сидела у окошка, глядя, как копошатся во дворе куры. И надо было бы ехать. Конь готов, пусть и не пристало особе ее положения верхами ездить. Ей бы заложить возок, пусть бы запрягли четверик вороной, золотая сбруя, дуга с бубенцами-колокольчиками. Подушечки мягки, сундуки просторны, все влезет, что надобно.
А что ей надобно?
Кроме, пожалуй, серой книги, которая лежала на коленях.
Пустые страницы.
Откроешь, пролистнешь, вспоминая, что вот здесь был нарисован зверь предивный о тонких ногах да массивном теле. Тело курячье, а голова волчья, клыкастая…
Как же его звали?
Куролак?
Тварь страшная, но безопасная для людей…
А ведь могла бы написать. Все помнила. Если не все, то многое… и главное, что и малости хватило бы. Тогда почему никогда прежде в голову ее не приходила эта в общем-то здравая мысль? Одна книга ушла, а другая появилась бы…
