Неприкаянное Племя: Сурвивалист (СИ) - Аразин Александр Михайлович (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
- Дерево Мира. Мои соплеменники сажают такие на могилах вождей или великих людей, которые сделали нечто выдающееся для народа фёлков. Как Ирмунсулем мог оказаться тут, на юге?
- Да кто ж его знает, - я пожал плечами. - Судя по размерам, дереву не одна сотня, если не тысяча, лет и, возможно, его посадили твои предки.
- Вы абсолютно правы.
При звуках незнакомого голоса мы с Харальдом отреагировали одинаково - отскочили в противоположную сторону и достали оружие.
- Простите, - перед нами стоял высокий и худощавый молодой человек, с необычайно большими глазами. Его руки были измазаны краской, застиранные следы которой были заметны и на жреческой рясе. - Мне не стоило так тихо к вам подходить, просто я привык, что тут никого нет и стараюсь не нарушать покой этого места.
- Тем не менее, кто-то это сделал за вас, - я красноречиво посмотрел на раскуроченные могилы. - Если не ошибаюсь, вы - младший жрец храма Велада в Бурлосе Карл Вернер?
- Да, - кивнул головой жрец и поинтересовался: - С кем имею честь?
- Мы монахи-чатра из ордена Серый Мисаль, я - Сергей Инок, а мой друг - Харальдюр дер Вильхльяульмюрсон.
- Очень приятно познакомиться, братья, - расплылся в улыбке Вернер. - Сожалею, но Его Преподобия сейчас нет в храме, он отбыл в Гельмсинг по важным делам.
- В таком случае, возможно, вы сможете нам помочь?
- Всенепременно, - горячо заверил нас жрец. - Странствующие монахи, несущие свет своей веры в отдалённые уголки континента, поучающие и приобщающиеся к новым знаниям - это ли не кости, на которых держится плоть любого культа?! Да простит меня Валес, как же я завидую... вы свободны, крыша вам - небо над головой, а лебеда да ковыль - пища ваша.
Глядя в восторженные глаза жреца, я с трудом удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. Какое-то у него извращённое представление о монахах и их времяпрепровождении - кому в здравом уме придёт в голову идея есть траву, если можно зайти в трактир?
- Святой отец, - Харальд прервал благочестивую речь. - Я так и не понял: откуда здесь Ирмунсулем?
Сбитый с толку, Карл Вернер несколько секунд непонимающе таращился на варвара, а потом сказал:
- Ирмунсулем... пройдемте в мою келью, и я вам всё покажу!
Мне не очень понравилось его воодушевление. Признаться, я вообще не понимал младшего жреца - настоятель храма уехал в столицу, в городе происходит черт знает что: исчезают паладины, по улицам разгуливают покойники, а он... «старается не нарушать покой этого места».
Несмотря на солнечную погоду, на улице было прохладно, но, только оказавшись в храме, я понял насколько ошибался - в святилище царили полумрак, холод и сырость. Мы быстро пересекли пустынный главный неф (эхо наших шагов ещё долго гуляло безлюдными коридорами), поднялись по крутой лестнице на второй этаж и вошли в небольшую комнатушку.
Стены кельи были плотно увешаны картинами. Не то чтобы я не люблю импрессионизм - я его не понимаю, однако стараюсь держать своё мнение при себе, дабы ненароком не задеть чувства ценителей этого жанра. Обалдело, мы с Харальдом таращились на эту, с позволения сказать, живопись, когда ко мне начало доходить что на всех полотнах изображено одно и то же.
- Ирмунсулем, - полувопросительно обратился я к жрецу, указав на рисунки.
- Да! Меня захватило это дерево. Оно будоражит мою кровь, интригует...
- Откуда он здесь? - Харальд, словно бульдозер, упрямо пер вперёд, игнорируя любые попытки свернуть разговор в сторону от интересующего его вопроса.
- Взгляните вот на это, - Карл Вернер метнулся к противоположной стене, где прикрытые старой простыней, стояли несколько картин. Жрец откинул покрывало и с азартным блеском в глазах извлёк из стопки одну из них. - Вот! - Победоносно воскликнул Вернер и продемонстрировал нам рисунок.
В мешанину вертикальных линий всевозможных цветов, я даже не пытался вникнуть (тут и слону понятно, что это - Ирмунсулем), но мой взгляд прикипел к надписи, сделанной чёрной краской поверх рисунка.
- Длинноволосые, они лежат,
отрешены коричневые лики.
Глаза сощурены безмерной далью.
Скелеты, рты, цветы. В разжатых ртах
расставлены рядами зубы вроде
дорожных шахмат из слоновой кости.
Цветы и жемчуг, тоненькие ребра
и кисти рук; истаявшие ткани
над жуткими провалами сердец.
Но средь перстней, подвесок, голубых
камней (подарков горячо любимым)
ещё лежит тишь родового склепа,
под самый свод увитого цветами.
И снова жёлтый жемчуг и сосуды
из обожжённой глины, чьи бока
украшены портретами прелестниц,
флаконы с благовоньями, цветы
и прах божков домашних алтарей.
Чертог гетер, лелеемый богами.
Обрывки лент, жуки на амулетах,
чудовищные фаллосы божков,
танцоры, бегуны и золотые пряжки,
как маленькие луки для охоты
на амулетных хищников и птиц,
и длинные заколки, и посуда,
и красный сколыш днища саркофага,
где, точно надпись чёрная над входом,
четвёрка крепких лошадиных ног.
И вновь цветы, рассыпанные бусы,
светящиеся бедра хрупкой лиры,
над покрывалом, падшим, как туман,
проклюнулся из куколки сандальной
суставчик пальца - лёгкий мотылёк.
Они лежат, отягчены вещами,
посудой, драгоценными камнями
и безделушками (почти как в жизни), -
темным-темны, как высохшие русла.
А были реками,
в чьи быстрые затейливые волны
(катящиеся в будущую жизнь)
стремглав бросались юноши, впадали
мужчин неутомимые потоки.
А иногда с гор детства в них срывались
мальчишки, погружаясь с любопытством,
и тешились вещицами на дне -
и русла рек затягивали их:
и заполняли суетной водой
всю ширину пути и завивались
воронками; и отражали
и берега, и крики дальних птиц -
тем временем под спелый звездопад
тянулись ночи сладостной страны
на небеса - открытые для всех...
Я вслух прочёл стих, после чего непонимающе уставился на жреца, требуя объяснений:
- Очень интересно и проникновенно, но что это значит?
- Здесь похоронены Семь Нойд!
- Не может быть! - Вскрикнул Харальд и я заметил, как в глазах побратима промелькнул СТРАХ.
- Да! - Победоносно поднял руку Карл Вернер. - Под городским кладбищем, которое горожане считают «старым», находится гораздо, гораздо более древний могильник!
- Демоны вас задери! Объясните же мне, наконец, кто это такие? - Немного нервничая, я потребовал ответа: если уж Харальд чего-то боится, то к этому стоит отнестись с максимальной осторожностью.
Улыбающийся жрец (и чему он только радуется?) кивнул головой варвару, предоставляя право ему рассказать старинную легенду. Харальд тяжело вздохнул, опустил голову и нехотя начал:
- Когда-то, в древние времена, народом фёлков правили Семь Великих Нойд...
- Нойды правили всем севером, - уточнил Вернер.
- Да, - нехотя кивнул побратим, - они были могущественнейшими колдуньями, которые могли изменить русла рек или сравнять горы, Нойды повелевали жизнью и смертью, пред ними преклонялись и их боялись. Они правили севером долго, очень долго...
- Не меньше пятисот лет, - опять вставил свои пять копеек жрец.
- Так что же случилось потом?
Харальд и Вернер ответили на мой вопрос одновременно, однако их версии кардинально отличались друг от друга:
- Их предали.
- Против них восстали.
Я проигнорировал утверждение жреца и посмотрел на побратима, ожидая пояснений.
- Когда все Семь Великих Нойды собрались на ежегодном совещании, их мужья сговорились и убили мерзких ведьм.
- Как-то плохо вяжутся твои слова, друг мой. Если эти Нойды были настолько могущественными ведьмами, то как несколько мужчин смогли с ними справиться?
- У каждой Нойды было, минимум, семь мужей... - Харальд хмыкнул, - вот бы порадовался Громыхайло: «мужской гарлем» - так сказал бы гном.
