Легион хаоса - Хольбайн Вольфганг (читаем книги .TXT) 📗
— Идите сюда, — сказал я.
Торнхилл заколебался, его взгляд ощупал мою руку, словно он боялся, что она в любой момент может превратиться в змею. Потом он покинул свое место у двери, подошел ко мне и нерешительно коснулся моих пальцев.
Я схватил его руку, и он не успел даже вскрикнуть от испуга. Мои пальцы изо всех сил сомкнулись вокруг его и сжали их.
И в первый раз в своей жизни я в полном объеме использовал силу, которую унаследовал от своего отца.
Это было ужасно.
Моя душа — часть моей души, что-то, о чем я до сих пор даже и не подозревал, что-то темное и мрачное, что словно лава поднялось с самого дна моей души, — прикоснулась к его душе, одним ударом смела барьеры, которые защищают человеческое сознание от безумия и гибели.
На одно мгновение, одно страшное, бесконечное мгновение, может быть, не дольше чем на миллионную долю секунды, мы стали одним целым. Это было не так, как я себе представлял. Я не читал его мысли и не передавал ему знания — я был Торнхиллом. Его жизнь, все богатство его личного опыта и информация, которая хранилась в миллионах извилин его мозга, внезапно оказалась во мне.
Я помнил каждую секунду его жизни, каждый триумф, каждое поражение, каждый разговор, каждый позор и каждую неприятность, каждую крупицу знаний, накопленных им, за одну миллионную долю секунды я прожил пять десятилетий и теперь многое знал.
А он стал мной. Выражение ужаса в его глазах подсказало мне, что это было именно так, что он переживал то же самое, что он стал Робертом Крейвеном, сыном колдуна, переживал мою юность, мою жизнь вора в трущобах Нью-Йорка, чувствовал мой страх, когда узнал, кто я, мой неописуемый ужас, когда я понял, что кроме нашего мира существует второй, более страшный мир, чувствовал мою беспомощность… Наши руки разъединились. Я пошатнулся, опустился на нары и закрыл лицо руками, а Торнхилл продолжал стоять в оцепенении и смотрел на меня расширенными от ужаса глазами.
У него в лице не было ни кровинки. Его губы дрожали, и внезапно его руки начали дергаться, словно он потерял контроль над своими конечностями.
— Что… — прохрипел он. — О боже, Крейвен, что… что вы… сделали?
— Я не хотел этого, — пробормотал я.
Мой голос тоже дрожал, и я чувствовал, что начинаю терять самообладание. Ужас парализовал меня. Я ворвался в его душу, узнал и извлек на белый свет самые сокровенные тайны этого человека, которые принадлежали только ему и которые не имел права знать никто другой в мире. Я заставил его разделить со мной мою собственную жизнь, я изнасиловал его душу и, возможно, разрушил основу того, во что он верил. Я произвел вскрытие жизни этого человека только потому, что я так хотел, из-за одного-единственного необдуманного порыва. И внезапно я со всей ясностью понял, какую чудовищную силу оставил мне в наследство Родерик Андара!
— Я не хотел этого, Торнхилл! — задыхаясь проговорил я. — Пожалуйста, поверьте мне! Я… я сам не знал, что делаю. Простите меня, пожалуйста!
Торнхилл неуклюже шагнул ко мне, поднял руку и положил ее мне на плечо.
— Все в порядке, Роберт, — сказал он. — Я знаю, что ты… что ты не мог предвидеть этого. — Он шумно вздохнул, нервно провел кончиком языка по губам и сел рядом со мной на нары.
Мне казалось, что я знал, что происходило у него в душе, и если даже это было не так уж и страшно по сравнению с тем, что переживал я, то все равно для него это были адские муки.
— Простите меня, — пробормотал я еще раз. — Я не хотел этого. Я только хотел, чтобы… чтобы вы поверили мне.
Торнхилл засмеялся, но для меня это прозвучало как крик. Внезапно он схватил меня, грубо повернул за плечо и начал изо всех сил трясти.
— Это все правда? — заорал он. — Скажите мне, Крейвен! Если это был только трюк, чтобы…
Я осторожно убрал его руки с моих плеч, отодвинулся немного в сторону и покачал головой.
— Это был не трюк, Торнхилл! — сказал я.
Он знал, что я говорю правду. Он ни секунды не сомневался в этом. Приступ внезапной ярости был последней, отчаянной попыткой закрыть глаза на правду.
Торнхилл застонал, закрыв глаза, прислонился к стене и судорожно сглотнул.
— Это… это ужасно! — воскликнул он, задыхаясь.
— Но это правда, — сказал я. — И боюсь, может произойти еще гораздо более страшное, если мы не пойдем к Рольфу и не попытаемся выяснить, что он хотел нам сказать.
Торнхилл кивнул, но на меня даже не взглянул.
Он избегал моего взгляда и позже, когда мы покинули здание Скотланд-Ярда и отправились в экипаже, запряженном четверкой лошадей, на север к госпиталю “Ридженси”.
Даже ночью здание госпиталя было наполнено светом и жизнью. Палата Рольфа находилась в самом конце одного из бесчисленных коридоров, которые пронизывали госпиталь, как ходы каменного муравейника. Перед дверью дежурил полицейский в черной униформе лондонских “бобби”, который вскочил при появлении Торнхилла и попытался придать своему заспанному лицу выражение служебного рвения. Торнхилл нетерпеливым жестом прогнал его с дороги, открыл дверь и недовольно замахал руками, когда сопровождавший нас врач хотел последовать за нами в палату Рольфа.
— Мы должны поговорить с ним наедине, — сказал он.
Врач явно колебался.
— Мужчина тяжело болен! — заявил он. — Я не знаю, стоит…
— А я знаю, — сердито перебил его Торнхилл. — Мы быстро, доктор, это я обещаю, но мы должны поговорить с ним, причем одни.
Какое-то время врач еще сопротивлялся, но только взглядом, не словами. Но потом резко повернулся и, оскорбленный, удалился.
Торнхилл пренебрежительно усмехнулся и прежде чем закрыть дверь, еще раз вышел в коридор и убедился, что вблизи нет никого, кто мог бы нас подслушать.
Рольф лежал в палате один: две другие кровати были пустые. Он спал; по крайней мере глаза его были закрыты, и он не открыл их даже тогда, когда Торнхилл склонился над ним и потрогал его руку.
— Дайте я попробую, — тихо сказал я.
Торнхилл с сомнением посмотрел на меня, потом кивнул и отступил в сторону, чтобы дать мне место.
Увидев лицо Рольфа, я испугался. Оно было умыто, и врач обработал раны, но вид его был, пожалуй, страшнее, чем утром, когда Рольф из последних сил выполз из трясины, его лоб лихорадочно блестел, а щеки запали, и на них лежали серые тени. Губы у него потрескались, и беглого взгляда на его руки было достаточно, чтобы увидеть, что ногти обломались, словно он пытался голыми руками прорыть себе путь из-под земли. Его тело дрожало под одеялом, словно у него был озноб. Я осторожно наклонился вперед, положил ладонь ему на лоб и прошептал его имя. Рольф тихо застонал, покачал головой и на мгновение открыл глаза. Взгляд его был совершенно пуст. Единственное, что я смог в нем прочесть, — это страх, невероятно сильный страх.
— Он просыпается, — прошептал Торнхилл.
Быстрым жестом я приказал ему замолчать, сел на краешек кровати и взял левой рукой руку Рольфа, моя же правая рука оставалась лежать у него на лбу. Я постоянно шептал его имя, но прошло довольно много времени, пока он снова среагировал.
Его потрескавшиеся губы открылись, и из груди вырвался глухой стон, полный боли. Потом он открыл глаза.
— Все в порядке, Рольф, — быстро сказал я. Его взгляд блуждал, а рука неожиданно так крепко сжала мою, что я чуть было не вскрикнул от боли.
— Не бойся, Рольф, — продолжал я спокойным тоном. — Ты в безопасности. Все хорошо.
— В… безопасности? — повторил он. — Что… где… о боже, где я? Как… Говард? Он…
— Вам не нужно беспокоиться, — сказал Торнхилл. — Вы в госпитале. Кошмар закончился.
Рольф удивленно заморгал, несколько секунд смотрел на Торнхилла и потом снова повернулся ко мне.
— А это еще кто?
На этот раз я не смог удержаться от улыбки. Если Рольф снова заговорил на своем ужасном диалекте, значит, все в порядке. Он говорил на чистом литературном английском только тогда, когда был совершенно выбит из колеи.
