Последний леший - Купцов Василий (читать книги онлайн .TXT) 📗
— А что, действительно интересные там у вас Рахтой дела были?
— Интересные… — ответил Сухмат.
— Расскажи, ведь вы с Рахтой мне об этом мне никогда не рассказывали!
— Что, может и впрямь расскажем? — обратился Сухмат к Рахте.
— Действительно, расскажи, ведь и мне интересно, — донеслось из темноты. Полина поняла, что друзья уже догадались об ее присутствии и решила более не таиться.
— Я расскажу, — ответил ей Рахта, — но ты выйди на свет, сядь у костра.
— А твои друзья не испугаются?
— Я не боюсь, — сразу ответил Нойдак, — я много чего боюсь, но тех, кто меня спас от смерти — нет, не боюсь. И еще спасибо скажу!
— А я так боюсь щекотки одной, — усмехнулся Сухматий, — да и правду сказал Нойдак, мы теперь твои должники!
— Тогда плати долг, рассказывай свои сказки, да ничего не пропускай! — сказала Полина, выходя из темноты и садясь напротив Рахты у самого огня, — Особенно не пропусти, если да вдруг у Рахты темноглазая какая заводилась…
— Да что ты! — махнул рукой Сухмат, — это у меня все темноглазые были, а Рахта — он скромный, он и не глядел ни на кого…
Протест Сухмата, имевший целью защитить друга перед ревнивой возлюбленной, прозвучал несколько комично и окончательно разрядил атмосферу.
— Тогда я начну первым, — сказал Рахта, — было это два года назад, и были мы с Сухматкой в далеких землях… Впрочем, давай, Сухматий, лучше ты рассказывай…
/Сказ о греческом подарке./
— Все знают, что бабенки меня любят да жалуют, — начал сказывать свою сказку Сухмат, — и не токмо в Киеве, и не только по всей Руси, но и в Царьграде, и в Хазарии, и турчанки, и сарацинки…
Здесь мы позволим себе поверить словам Сухматия. В чем, в чем, а в этом деле он частенько блистал. И неизвестно еще, насколько ошибаться придется будущим ханам да султанам, предков в своих родословных перебиравши… Им ведь и невдомек, что подлинный папаша-то их вот этот молодой киянин. А как узнать? Ну, увидите наследничка лицом пригожего, да в плечах куда пошире сверстников — так сразу и начинайте отсчитывать — сначала возраст мальчугана, потом еще девять месяцев, ну, а уж потом попытайтесь прознать, не бывали ли в том граде проездом богатыри русские, а среди них — Сухмата, или, как его на востоке окликали — Сухмана-пехлевана? Да не среди воинов поспрашивайте, а среди старух-сводниц, уж они-то запомнили наверняка — ведь было же, чего запомнить, это уж точно! Ну, пока мы тут обсуждали эту тему, Сухмат успел перейти к описанию героини своей повести, хотя она, судя по справедливости, и не имела в той сказке большого значения. Тем не менее, был повод поговорить о бабенциях…
— Ну, женщина, скажу я вам, под стать киянкам, хоть и не русского рода-племени, — не торопясь, с явным удовольствием, как бы переживая все заново, рассказывал Сухмат, — статью — мечта настоящего мужчины, все торчало и оттопыривалось, — богатырь проводил руками в воздухе, очерчивая плавные линии, — было и за что подержаться, и что…
Сухмат явно вошел во вкус, начал углубляться в разные там подробности особого плана, суть которых можно было понять как по замаслившимся глазам рассказчика, так и по раскрасневшемуся и не находящему себе место Нойдаку…
— Да хватит тебе, ты к сути переходи! — одернул побратима Рахта, — А то я сам, за место тебя, рассказывать начну!
Суть была в том, что нежданно-негаданно сведенный с богатой гречанкой, Сухмат настолько влюбился — а он влюблялся во всех, с кем потом играл в эту восхитительнейшую из игр, настолько постарался, что вызвал совершеннейший восторг и ответную любовь — если только бывает любовь у аристократки, меняющей красавцев-полюбовников почти ежедневно… Короче, они понравились друг другу настолько, что дело не ограничилось одной страстной ночью. Была и вторая, и третья… Пришло время, когда Сухмату уже пора было уезжать, а их взаимная страсть даже и не начинала угасать. Но — такова жизнь, расставания неизбежны. И вот богатая, избалованная гречанка сделала то, что почти никогда до этого не делала. А именно — самым натуральным образом разрыдалась, начала умолять Сухмата не уезжать, а потом, когда поняла, что это не поможет — попросила вернуться, даже слово взяла. Но велика ли цена такому слову? Дело известное!
А подарку? Подарок скрепляет, это — точно. Обмен подарками — так и тем более, упадет взор на вещь заветную, дареную — и вспомнится образ нежный… Вот они с Сухматом и решили друг дружке чего такое ценное подарить. Было у Сухмата колечко, да не простое, а с янтарем, что в холодных морях северных к берегу прибивает. Да не прост был тот желтый камень, а был он с начинкою, да не с простой какой — не с жучком-паучком, а с самым что ни на есть настоящим джинном внутри!
Как туда тот джинн попал — неведомо никому было. Разве что у него самого расспросить — да для того, чтобы выспросить, надо тот камешек еще разбить. А потом — упустишь джинна, али непослушный какой попадется, или злобный совсем. Так никто джинна и не выпускал, предпочитали хранить — на самый крайний случай, вестимо! Вот так Сухмат колечко и подарил, да откуда взял — а был то трофей персидский — рассказал. Достала гречанка стекло зажигательное, да начала джинна того рассматривать — как он там в камне кувыркается, рожи строит да сказать чего-то такое пытается — обещает, небось, с три короба… Понравился бабенке подарок, решила отдариться равнозначно, повела Сухмата в сокровищницу свою, не побоялась, поняла уже, что не из тех богатырь ее, кто продать может…
Да, не сказал я, была та гречанка не простою богачкою, а колдуньей-ведуньей, да не простой, а наследственной, и роду ее ведуньему уж не одна тысяча лет была. Говаривали, что пра-прабабка ее что такое эдакое самому Лександру-завоевателю предсказала… Но дела колдовские новую знакомицу Сухматову мало интересовали, больше — мужи статные, а поскольку гречанка на редкость хороша собою была — то и волшба ей была пока что без надобности…
Показала гречанка кубок волшебный, что вино простое в трехлетнее превращает, да еще с разными другими штуками волшебными… Воздержался Сухмат от такого подарка — еще князь заревнует к кубку, лучше чего другое… То — история отдельная про кубок княжеский!
Предложила красотка другое — ковер-самолет настоящий. Правда, давненько на нем никто не летал, но и так видно было, что доподлинный! И во второй раз не принял подарка Сухмат, хорошо он помнил тот случай недавний, когда уселись они с Рахтою на ковер самолет вот такой же — обветшалый малек, слова нужные сказали, да только коврик взлетел, как «пр-р-т!» и прорвался посередине. Попадали богатыри на землю, бока порасшибли, да зареклись впредь на ковриках восточных, на тщедушных персов сотканных, летать пробовать! Ведь коня какого богатырю подбирают? Богатырского! Стало быть, и коврик богатырю только богатырский сгодится, а таковые пока не попадались!
Тогда третий подарок предложила гречанка — шкурку овечью, да не простую, а золотую. Рассказала, что приносит та шкурка богатство великое. Да ей она и не нужна — пришла та шкура к ней, когда богата уж была, известное дело — деньги к деньгам… Может, Сухмату, по воле богов, чего даст, в делах каких счастья подкинет?
Пожал богатырь плечами, отказываться не стал — не с чего было… Накинул Сухмат ту шкуру златую на плечи, да и распрощался с гречанкою своею. Другие богатыри только посмеялись, вот, мол, нашел, что на память из Царьграда забрать. Но неведомо им было, что не так все это просто, с шкурой с этой! Пока на земле грецкой они пребывали — ну, и ничего и не случалось, а вот как отплыли к родным берегам, так и началось…
Да, не знали богатыри, не ведали тогда, да, впрочем, и потом так и не узнали, какие страсти разыгрались тогда среди магов греческих и иных земель… Бывает, дерутся за реликвию столетиями, тысячелетиями, и она, эта реликвия — все это время у всех на устах. Чаши там разные граалистые, да зубы сакьямунистые… А бывает — вроде и знатная реликвия, и могуществом от нее веет немалым, но лежит она себе спокойненько одну тысячу лет за другой, да и забывают о ней, как будто бы ее никогда и не было! Особенно в тех случаях, когда от такой реликвии никакого толка себе не получишь, всей стране — это еще может быть. Войско чужеземное ей не побьешь, злата не накачаешь, красоток не привадишь! Так и забываешь о великом волшебстве, даже силе божественной, если лежит она, никому не нужная…
