Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗

Она открыла и тут же закрыла глаза: свет буквально сокрушил ее, заставил отпрянуть, отвернуться, отгородиться руками. Нет, нет, нет... Это было как судорога – от тебя не зависит, и можно только переждать. Даже если убрать ладони, веки начинали сочиться розовым... Потом она все-таки сумела посмотреть вокруг из-под ладони.

Ей показалось, что она попала на свалку. Пестрая бумага, обрывки газет, картонки, банки из-под пива и воды, бутылки, тряпье – все это устилало землю относительно ровным слоем. Из мусора торчали вверх многочисленные тонкие прутики. На прутиках проклевывались листочки. Чуть дальше в ряд стояли варварски обрезанные тополя.

Пахло пылью и бензиновым перегаром. Когда потрясение от света будто бы сошло на нет, прорезались звуки: множественный негромкий говор и знакомое механическое журчание. Саня оглянулась.

Два зеленых прямоугольника за редкой решеткой древесных стволиков. На одном кривовато написано мелом: «Кира иксгумировал труп Мухи». На другом нарисована кошачья морда. Из-за него – дальше видна ребристая серая стена, не доходящая до земли. Под этой стеной переминаются несколько пар ног. Еще дальше...

Узнавание пронзило Саню насквозь. Это была троллейбусная остановка. Запущенный сквер. Если пересечь его по диагонали, то можно выйти к дому Машки Шершовой. Они никогда не ходили в подругах, но сейчас не до таких тонкостей...

Но почему так тепло? Саня встала – и тут же опустилась обратно. Тупой застарелой болью пронзило колено. Она вытянула ногу...

Н-да. Джинсы у колена обширно разорваны и после зашиты грубо и вкось. И вообще у них был вид еще тот. Половая тряпка... Ботинки тоже превратились в какие-то белесоватые распластанные чудовища. Рукава и полы куртки хоть и не имели явных дыр, но вытерты и перепачканы были до состояния самого крайнего. Потом уже со страхом она посмотрела на руки. Обломанные ногти, жуткая грязь во всех порах... Что со мной? Вокруг что – май? Тепло и листья... Ничего не помню...

В какой-то оторопи она смотрела под ноги. Окурки... горелые спички... пачки, пачки... пробки от бутылок... Приближающиеся шаги застали ее врасплох.

– Кыш, – сказал кто-то беззлобно. – Расселась, бичевка.

Саня медленно подняла голову. Волосы падали ей на глаза, она не стала их убирать. Заслоняя солнце, стояли три человека без черт. Почти силуэты.

– Да пусть сидит, – сказал другой. – Нальем ей, ну. А там, глядишь, и покормим.

– У вас, Жора, развражчонные вкусы, – нарочито куражась, произнес третий. – Дама, вы предпочитаете кониак или шампузо?

Саня молча встала – боль в колене была не такая резкая, как при первой попытке: должно быть, потому, что ожидалась, – и спокойно прошла сквозь эти силуэты. Она не боялась их; более того, она побаивалась за них, так как знала: обидевший ее может быть наказан, и наказан всерьез.

Откуда это знание? С ним была связана боль в колене... и что-то еще.

Она шла медленно, стараясь не хромать, и чувствовала, что ей смотрят вслед.

На заросшей аллейке стояла другая скамейка: бетон и расщепленные доски. Она присела с краю. Идти все равно было некуда. Машка... а что Машка? Саня вдруг поняла, что не помнит о ней ничего, кроме имени и руки, поминутно поправлявшей челку. И не только о ней. Если сесть на троллейбус, то через четыре остановки будет училище. А дальше? А если ехать в другую сторону? Она не знала. Там могло просто ничего не быть.

Как называется город? Она судорожно огляделась, будто пытаясь увидеть название. Слева через дорогу светло-зеленый забор, за забором крыша длинного дома. На крыше буквы: «Слава со... – долго ничего нет, – ...жи!» Справа – трехэтажный облупленный красный дом с высоким крыльцом. Синяя вывеска и синие ящики на стене. «Почта». Что же такое «почта»? Это было почему-то связано с бумагой и сладковатым вкусом. И Новым годом.

Саня с трудом дотащилась до высокого крыльца. «Министерство связи РФ. Краснокаменский почтамт. Почтовое отделение 063»...

Краснокаменск. Она опять огляделась. Почему-то постоянно тянуло оглядываться. Оглянешься – и на несколько секунд избавляешься от какого-то внутреннего зуда. Потом он нарастает опять. Город Краснокаменск... Она проговорила это про себя раз десять. Но ничего не произошло.

Саня медленно вошла во двор. У подъезда сгрудились машины. Дальше был газон и решетчатый зеленый забор. Вдоль забора редко, но очень внушительно росли толстые высокие тополя. Под тополями, вся усыпанная смолистыми чешуйками сброшенных почек, стояла еще одна скамейка совершенно целая. Саня пропала бы без этих скамеек...

Она небрежно смахнула почки и села, вытянув ногу. Машка живет вон там, в соседнем подъезде. Где замок на входной двери и несколько кнопок звонков. Надо подойти и нажать вон ту кнопку, белую в черном кружке. Она видела все очень отчетливо и ненатурально близко.

Надо подойти и нажать. Спустятся и спросят: «Кто там?» И тогда сказать: «Это я, Саша... Саша...» Саша – а дальше?

Пусто. Она судорожно обшарила всю свою такую маленькую память. Пусто.

Хотя... документы?

В кармане куртки лежал бумажник, обвязанный грязной ленточкой. Она раскрыла его – но там были только три медных ключа на толстом колечке с выгравированными знаками и несколько засаленных и обтрепанных игральных карт. И еще – маленькая, в указательный палец длиной, дудочка из коричневатого дерева.

Смешно...

Тем не менее она почему-то знала, что ничего важнее этого в мире не существует. По крайней мере, для нее.

Еще в бумажнике нашлись три пятитысячные бумажки. Вот для этого в памяти место нашлось, с каким-то неудовольствием подумала она, что на эти деньги можно один раз поесть – сытно, хотя и не очень вкусно.

А еще во внутреннем кармане она нащупала рукоятку револьвера...

Что-то сработало внутри. Даже не в голове, а в плече или в локте. Рука отдернулась от находки и быстро скользнула в боковой карман, как в нору. Рука что-то знала.

И это знание – зеленого цвета облако – поползло от плеча было вверх, но вдруг бросилось в ноги и заставило встать, встать немедленно – и смываться отсюда подальше. Здесь было, оказывается, самое опасное место...