Колодезь - Логинов Святослав Владимирович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
– Здравствуй, Василий Яныч, – недобро усмехаясь, проговорил разбойник. – Не ждал встретиться?
– Семён… – ошеломлённо пролепетал везир, – Сёмушка, не погуби…
В тёмном коридоре вновь что-то грохнуло, и в покои ворвался Игнашка Заворуй.
– Сёмка! – заорал он. – А я гадаю, куда ты подевался? Ба! Да никак ты самого бостан-пашу словил? Волоки его на струг, пусть выкуп платит. Токо смотри, меньше чем за сто червонцев не отпускай!
– Я заплачу… – заторопился Васаят. – Я больше заплачу, двести дам…
– Погоди, – прервал Семён. – Ну-ка, Игнат, вглядись в стервеца, узнаёшь?
Игнашка застыл, вытянув шею по-гусиному, а потом изумлённо протянул:
– Да никак это Васька Герасимов?! Ишь куда заполз, сукин кот! Ну, тогда с тебя все пятьсот золотых.
– Погоди, – вновь остановил приятеля Семён. – Мне ещё с него за старое спросить надо, и не только за то, что он нас татарам сдал, за ним долгий список тянется.
– Верно! – радостно возопил Заворуй. – Ну-ка, посторонись, я его счас рубану!
– Да погоди ты! – прикрикнул Семён. – Мне с этой мордой сначала кой о чём поговорить надо. Ты с ним, как с корабля прыгнул, так и не видался, а у меня есть о чём беседу беседовать.
– Ну, валяй, – согласился покладистый Игнашка. – Только не долго проклажайся, а то хлопцы всё добро растащат, тебе не останется…
Игнат сорвал со стены медную курильницу, осмотрел, плюнул презрительно и, бросив дешёвку на пол, канул в полутьме за дверью.
– Семён… – изнывал Васька, дрожа от смертного ужаса и не зная, как умолить злого казака. Хотел по отчеству обратиться, так ведь не знал отчества, зачем оно крепостному мужику? И Василий, одурев от страха, забормотал вовсе несусветное: – Семён-ага, Христа ради, Аллах акбар! Отпусти душу на покаяние!
– Душу, значит, на покаяние… – Семён улыбнулся, вспомнив отчего-то дьяка, допрашивавшего его в сыскной избе. – А скажи-ка ты мне, Васаят-паша, о чём ты прежде думал, когда душу свою шайтану прозакладывал? Когда я к тебе с просьбишкой приполз, где твоя душа была?
– Виноват, Сёмушка, спужался я тогда, думал, ты убивать меня пришёл.
– Это я сейчас тебя убивать пришёл, а тогда хотел о Дуняше спросить, не знаешь ли, что с ней сталось.
– Не знаю, Сёма, истинный Христос, не знаю!
– Брешешь. Я с Фархадом полугода не прошло как говорил. Ты Дуньку себе за долги забрал. Так-то. Истинный Христос всё видит и врать не велит.
– Неправда! – Василий трясущимися пальцами распустил кушак, скинул шальвары, заголив покалеченный срам. – Гляди, Сёма, что они со мной сотворили, ироды! Ну сам посуди, зачем мне твоя Дунька?
– Вот уж не знаю, – бросил Семён, брезгливо глянув на то, что осталось у Васьки промеж ног. – Верно, затем же, зачем ты Мусе про меня врал – мерзость свою потешить захотелось. Ты не боись, про Дуньку мне тоже всё известно, ты же себя безопасным считал и пакости свои на людях творил, не скрываясь.
Словно вспомнив о чём-то, перевёл взгляд на ждущую саблю.
– Сёмушка, – горестно стонал Васаят, – Христом богом…
– Какого тебе ещё Христа взыскалось? – недобро усмехнулся Семён. – Ты же бусурманскую веру нелицеприятно принял, молишься по пять раз на дню, видно, грех замаливаешь, что мечеть осквернил, обычай беста похерил. Э, да что с тобой говорить, нет такого закона, которого ты бы не преступил.
Семён медленно повёл в воздухе клинком, и бледный везир уже не заискивал в глаза Семёну, а так и стоял со спущенными портками, будучи немощен оторвать взгляда от пристального змеиного поблеска булата.
– Виноват, Сёмушка, бес попутал. Прости мой грех… Христос велел… до семижды семьдесят раз… а ты единожды прости, не губи душу… Я всё исправлю, назад окрещусь, в монахи подамся… Вай!..
– Назад окрестишься?.. – зловеще пропел Семён. – А помнишь, что о таких, как ты, господь говорит?
– К-который?..
– А любой, Вася, любой, в какого люди веруют. – Клинок приблизился к горлу везир-паши, и тот дико скосил глаза, послушно следя за гипнотической искрой. – Воздастся каждому по делам его… Примите же наказание за то, что вы не веровали… – Семён повёл саблю на отмах.
– Н-не надо… – забулькал везир. – Я обращусь… истинный Христос, в святое православие перекрещусь навсегда…
– Навсегда – это верно, – подтвердил Семён. – Я сам тебя в истиную веру перекрещу.
– Не-е-йа-а!.. – завизжал Василий, отшатнувшись, и по этому сигналу Семён хлестнул клинком наискось и тут же второй раз поперёк, разрубив фигуру на четыре части, так что наземь упало уже не тело, а просто груда кровавой человечины.
Вытер саблю, кинул в ножны, не глядя сел на забрызганную кровью подушку.
Вот и всё, и нет больше старого спора, не надо сомневаться, кто же был прав. Прав тот, кто пережил противника. Это только в чешуйчатом племени дольше живёт тот, кто лучше пресмыкается, у людей – наоборот. Напрасно старался Васька обжулить судьбу – Аллах лучший из хитрецов. Я победил тебя, прикащицкий сын: не потому, что сумел порубить в лапшу, а оттого, что человеком остался, презрев лесть нового века. А ты всего лишь получил по заслугам. Если глаз твой соблазняет тебя – вырви его. И если рука твоя соблазняет тебя – отсеки её. Я отсёк тебя от своей жизни. Вот только… полоснул клинок и по самому судье, и корчится душа, истекая кровью. Себе не солжёшь – недруга сгубил, а сомнение осталось; не в Ваське гнильца тлела, а в себе самом.
Семён качнулся, застонал сквозь сжатые зубы, завыл неутешным звериным воем.
Двое дни казаки переносили на струги неподъёмную добычу. Везли на арбах, волокли охапками, кошелями, торбами. Все до последнего оборванца переоделись в шелка, камку, муслин. Гилянские сидельцы и пришлые купцы уже не кричали и не искали правды, а лишь стоном стонали, когда новая ватага вышибала двери лавки и принималась шарить по дому, выискивая недограбленное. Струги перегрузили так, что волна через край хлестала – одного русского полону человек с восемьсот выручили, а что персидского народу в полон взяли – того и не считал никто. Множество добра было втоптано в грязь на берегу, с собой брали лишь самое ценное, и весь отряд покатывался со смеху, глядя на Тимошку Акимова, который повёз с собой успевшую налиться соком редьку.
На третий день разъезды принесли вести: от Назвина подходит шахское войско, а в Новошехре мастера под началом голландских корабелов мастерят галеры. Видать, крепко допекло шаха казацкое самоуправство. Связываться с шах-севенами никому не хотелось, атаманы приказали завтра быть готовым в море уходить.
Отплывали при противном ветре на вёслах, оставив позади разорённый гилянский берег, остывшие пожарища на месте дворцов, разграбленные лавки, бусурман, скрежещущих зубами от бессильной ненависти. Крепко молили Аллаха обиженные, чтобы потопил казацкие челны в беспокойном море, однако вышло по-иному – христианский бог пересилил Аллаха. Ветер сменился, позволив поставить новые, дорогильного шёлка паруса, и разбойная флотилия ходом пошла к пограбленному допрежь городу Баке. Там, неподалёку от Апшерона, заранее было присмотрено крепкое место, откуда, по словам старожилов, удобно было и в Тарки ходить, и в Гилянь, и в трухмены. Новый стан расположился посреди моря и носил баское имечко Свиной остров.
Свиной остров оказался каменистой косой длиной чуть менее версты, а в ширину и того меньше – с разбега переплюнуть можно. С одной стороны над островом ощутимо нависал бакинский берег, с трёх других невозбранно плескало море. Никаких свиней на острове не водилось, да и не могло водиться. На здешних камнях и мокрицы не важивались. Даже чайки и те выбирали для гнездовий места попривлекательней.
Чёрные камни острова у самой кромки воды покрыты вонючей слизью, чуть дальше – сероватым налётом горькой соли. Кое-где меж камней виднелись мясистые веточки гармолы, которую даже верблюд не ест, да стелились плети бешеного огурца. Чёртов овощ как раз созрел к прибытию гостей, и к вечеру весь отряд был заплёван липкой белой дрянью, напоминающей сопли, а то и ещё что похуже. Кроме этих двух произрастаний, на острове не было ничего: даже вездесущая колючка, обжившая солончаки, на Свином острове укорениться не могла.
