Слуги паука 1. Ночь Паука - Делез Морис (библиотека книг TXT) 📗
— Конан! — Мелия бросила мешочек с талисманом, и Конан подхватил его на лету. Картинка из колдовского сна проплыла перед глазами: стигиец смотрит на талисман и гибнет… Не задумываясь над тем, что делает, он нацелился в тело черной твари и резко сжал мешочек. Круглый камешек вылетел из его руки, словно выпущенный из пращи, и Мелия не успела опомниться, как он оказался у груди скованной путами страха черной фигуры.
Глаза Незримого вылезли от ужаса из орбит, обнажив всю черноту его бездонной души, когда он увидел, как, словно в дурном сне, к сердцу его подлетел маленький, сияющий солнечным огнем шарик и вонзился в мрак плоти.
Пасть разверзлась в предсмертном оскале. Чудовищный вопль сотряс стены дома, заставив Мелию зажать голову руками и отвернуться, чтобы не видеть, как ужасно корчащееся тело демона сморщивается и бледнеет, теряя плотность, становясь полупрозрачной тенью, остатки которой, закрутившись безумным вихрем, свертываются воронкой, в самом конце которой огненным оком горит, пожирающий его, огонек талисмана. Последний клочок потерявшего плотность мрака со свистом всосался внутрь, и наступившая вслед за тем тишина показалась им нереальной и жуткой.
Некоторое время двое оставшихся в живых не в силах были двигаться, словно боялись показать кому-то неведомому, затаившемуся рядом, что они, несмотря ни на что, не умерли, что все начнется сначала.
Первым очнулся Конан.
Он бросился к Мелии и поднял ее, придерживая за талию. Быть может, ему не следовало делать этого, ибо девушка едва держалась на ногах. Она упала Конану на грудь и залилась слезами.
— Как это страшно! Как страшно, Конан!
— Ну, ну! Все уже позади, поверь мне, девочка. Повинуясь какому-то внутреннему побуждению, она вдруг обернулась и замерла, глядя на неподвижные тела Зиты и Фабиана, лежащие рядом. Теперь, когда смерть успокоила их навеки, избавив от сомнений и тревог, надежд и желаний, лица обоих выглядели спокойными и умиротворенными, — даже изборожденное старческими морщинами лицо Фабиана. Лишь раны и кровоподтеки напоминали о выпавшем на их долю.
Мелия склонилась над сестрой и, поцеловав ее в губы, закрыла мертвые глаза, которым не суждено увидеть ничего более. Ни улыбки любимого, ни синего неба, ни родных людей… Эта мысль показалась ей невыносимой. Она вскочила и прижалась к широкой груди киммерийца, ища в его силе успокоения.
— Как это страшно, Конан, — повторила она, чуть успокоившись. — Эти двое хотели этой ночью подарить друг другу любовь…
— А подарили смерть! — закончил ее мысль киммериец.
— Как это страшно, Конан, — в который раз повторила она, — страшно и… несправедливо!
Варвар печально вздохнул.
— Да. Это так, но в жизни часто бывает, что находишь совсем не то, что ищешь.
Глава двенадцатая
Конан склонился, разглядывая лежащий на полу камень с почти невидимым теперь тельцем паука, неведомым образом попавшим в его середину, потерявший свой солнечный цвет, потемневший, словно прогоревший на костре кусок дерева, местами сделавшийся черным и лишь в одном месте, над головой паука, не утративший былой прозрачности.
«Как видно, душа Незримого оказалась слишком черна даже для всей светлой силы, запасенной камнем», — подумал киммериец, бережно укладывая талисман в мешочек и старательно затягивая шнурок.
Покончив с этим, он обернулся к Мелии.
— Пойдем, детка, не годится тебе оставаться здесь. Она грустно покачала головой, не в силах оторвать взгляда от распростертого на полу тела сестры.
— Не имеет значения, Конан — мне этого никогда не забыть.
Киммериец не стал спорить, понимая, что она права. Он просто молча повел ее прочь, подальше от этого места, и ночное небо за окном уже не казалось таким темным — близился рассвет, и край неба окрасился алым.
«Цвет крови, — подумал Конан невольно. — Крови, пролитой этой ночью…»
Они спустились по выщербленным ступеням лестницы, прошли по погрузившимся в темноту коридорам первого этажа, где почти не было окон, а факелы давно догорели, я наконец пришли в зал, в котором судьба впервые столкнула четверых беззаботных людей и Конана.
Видно та же мысль пришла в голову и Мелии, потому что она вновь ткнулась ему в плечо, и они долго стояли так, глядя в огромное окно, на занимающуюся на востоке зарю.
Сама того не заметив, Мелия перестала плакать — рождающийся у нее на глазах новый день против воли породил в ней и новые надежды. Надежды на лучшее, уверенность в том, что вместе с уходящей ночью все дурное останется позади. Закончилась тьма ночи, и впереди день! Первый из бесконечной череды дней, в которых не будет больше крови, не найдется места страху. Лишь свет и счастье! Ведь с ней теперь будет он — ее Конан!
И хотя мысли эти не могли до конца изгнать из сердца боль и тоску, очистив место для покоя и радости, — слишком свежа еще была утрата — но они несли облегчение, а это в ее положении уже было немало.
Она посмотрела в глаза Конану.
— Ты помнишь, что нам не выйти отсюда? Нет, нет! Я не жалуюсь — я всю жизнь готова прожить здесь, лишь бы ты был рядом!
— Ну зачем же здесь?! — рассмеялся Конан. — Обернись и посмотри, какой огромный мир ждет нас!
Она недоверчиво покачала головой, и грустное счастье — радость, густо замешанная на боли — застыло на ее прелестном личике. Конан рассмеялся, но вовсе не потому, что ему было весело. Просто он не мог, не имел права допустить, чтобы ее затянуло в болото уныния. Не для того он спас ее, не для того она перенесла столько бед, превозмогла столько боли, чтобы теперь, когда все осталось позади, сломаться, не выдержав тяжкого гнета памяти!
— Я не шучу!
Он принялся срывать со стен гобелены и сваливать их в кучу посреди зала. Две свечи на столе еще не догорели, и Конан бросил подсвечник в середину тряпичной горы. Пламя быстро занялось, и он добавил туда же пару кресел, предварительно обломив спинки с ножками.
— Что ты делаешь?
Она смотрела на Конана, ничего не понимая, но он лишь рассмеялся, ничего не объясняя, и вдруг она сама поняла, когда колдовская книга Зиты — прежде роскошная, а теперь обернувшаяся жалким ворохом обгоревшего пергамента — книга, до сих пор хранившая на своих пожелтевших страницах проклятые заклинания, ввергшие людей в такое множество несчастий, полетела в середину костра.
Пламя охотно приняло ее в свои жаркие объятия, окрасившись на миг алым светом. Не обращая больше внимания на огонь, Конан обнял девушку за плечи и подвел к окну.
Алые отблески разведенного киммерийцем костра, текущие по стеклу кровавыми сполохами, исчезли, смытые золотом показавшегося из-за горизонта солнечного диска. Ни листок не шелохнулся на деревьях в саду за окном, лишь пламя за спиной все яростнее гудело, набирая силу, — словно и оно жадно впитывало льющуюся в окно огненную мощь Митры — готовясь освободить людей. Яркая зеленая вспышка опалила им спины, на миг поглотив собой мир за окном, придав зелени трав и деревьев изумрудный оттенок, напоив их, заставив сочиться этой силой.
Молния вспыхнула в безоблачном небе над домом и ударила, казалось, в самую середину здания, прямо в центр разведенного на полу костра, а когда раскат грома расколол тишину раннего утра, стекла не выдержали и искрящимися на солнце осколками брызнули наружу. Свежий ветер ворвался внутрь вестником освобождения. Мелия подставила ему лицо и закрыла глаза, а всепобеждающий свет Митры омыл их золотым сиянием.
Мир стал ярче и светлее. Он звал и манил. Казалось, сам воздух звенел торжественным гимном — вы победили!
Конан поднял девушку на руки и вынес в заросший парк. Ее руки обвили его шею, глаза смотрели в глаза, я кроме них, она не видела больше ничего. Она не помнила, когда и где заставила его опустить себя на землю, взяла за руку и потянула за собой. Ноги сами привели ее на дальнюю, окруженную кольцом кустарника поляну в самой глухой части парка. Здесь она оставила киммерийца и, отступив от него на два шага, долго смотрела на своего избранника.
