Фенрир. Рожденный волком - Лахлан Марк Даниэль (хороший книги онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
– Наши боги не так уж и отличаются друг от друга. Мой хочет крови. И твой тоже. По временам, когда черный святой шагает по здешним коридорам, кажется, что их желания сливаются в одно. О́дин здесь, в этих камнях, в скалах, в горном перевале. О́дин – бог смерти, он ждет, что ему станут угождать, убивая. Какое счастье, что твой бог хотел того же самого от фивейских мучеников.
– Мой Бог – не твой бог.
– А что ты знаешь о моем боге?
– Только то, что он лживый.
Ворон кивнул.
– Это верно, еще как верно. – Он вроде бы задумался на минуту. – Но разве тут дело не в том, с какой стороны посмотреть? Предательский характер моего бога известен всем. Он убивает героев, чтобы забрать в свои чертоги. А твой бог позволяет своим мученикам умирать, чтобы испытать их веру и отправить на Небеса.
Исповедник заставлял себя мыслить ясно, усилием воли вызывая те переживания, которые он испытывал, когда молился Богу, положив руки на мощи святого. Он снова заметил боковым зрением какое-то движение. Жеан помнил разговор в доме Зигфрида, признание Ворона, что когда-то он был христианином и именно в этом месте обрел и потерял веру. «Узнай, чего он добивается, и узнаешь, в чем его слабость». Жеан снова и снова мысленно повторял эти слова. Рассудок был теперь подобен свече под натиском бури, огонек которой можно сохранить только неустанной заботой и вниманием.
– Ты не монах, однако говоришь как монах, – произнес Жеан.
– Я был когда-то монахом, – сказал Хугин.
– Так почему же ты оставил Христа?
– Потому что Христос оставил меня.
– Но ведь Он всегда рядом и готов снова тебя принять.
– Его не было рядом, когда я просил Его об этом. Зато нашлось кое-что другое.
Ворон убрал руки от свечи. Свет вдруг заиграл на золоте алтаря – танцующий в темноте огонек превратил металл в жидкость.
– Что же?
– Другой путь.
Лошадь переступила с ноги на ногу, и пламя свечи затрепетало от сквозняка. Ворон закрыл лицо руками, как будто горюя, его изуродованная голова стала золотистой в лучах теплого света. Он тихо проговорил:
– Иисус оставил меня. Я молился, а Он меня оставил.
В темноте, словно проступая сквозь толщу воды, возник силуэт. Это было то дитя, которое Жеан видел на речном берегу: чудовищно изнуренная голодом, брошенная девочка с худым осунувшимся лицом. Ворон не замечал ее, и Жеан не стал обращать его внимание на девочку, опасаясь того, что может сделать чародей. Пока Ворон смотрел в пол, Жеан махнул рукой, пытаясь прогнать ее. Девочка не шелохнулась, просто стояла и глядела на него, и ее лицо казалось в темноте белой маской.
– Мои родители – бедняки из ближайшей деревни, у них было много сыновей и дочерей. Я не родной их ребенок, а найденыш, монахи заплатили матери – женщине, которую я называл матерью, – чтобы она выкормила меня. И я оставался в их семье до пяти лет, пока не умер отец. Тогда монахи из милосердия взяли меня сюда. Они обучали меня, кормили и собирались сделать одним из них.
– То воистину была воля Христа, – сказал Жеан.
– Воистину. Жизнь в монастыре у мальчишек была не так уж трудна, и я мог время от времени ходить в долину и навещать родных. Особенно я любил сестру.
– Лучше стремиться к Христу, чем возвращаться к земным привязанностям, – заметил Жеан.
Он говорил почти механически, озвучивая те прописные истины, которые были вложены в него, давая те советы, которые давали ему. Казалось, будто слова были той самой ниточкой, за которую он мог ухватиться, чтобы спастись от гнева, нарастающего внутри и грозящего уничтожить того человека, каким он когда-то был.
– Я так не думаю, – возразил Хугин. – Сестра уж точно значила для меня больше, чем Бог. Мать занималась хозяйством и другими детьми, отец умер, и все свои нежные чувства я сосредоточил на сестре. Когда я пробыл в монастыре пять лет, она заболела лихорадкой.
– Она умерла?
– Она умерла бы, если бы я ничего не делал.
– Ты молился?
– Да. И я умолял аббата послать за лекарем. Он заявил, что в долине полным-полно маленьких девочек, и если одной станет меньше, Господь не огорчится. Он захотел бы спасти крестьянского сына, который может пасти скот, строить и сражаться во имя Христа, но только не одну из сопливых девчонок.
– Он рассуждал неправильно, – сказал Жеан.
– И это стоило ему жизни, – сказал Ворон. Он окончательно избавился от прежней слабости. От гнева его голос зазвучал уверенно, мощно и звучно.
Жеан не мог ответить. У него кружилась голова. В носу снова стоял запах той жижи из-под снега. Ярость сгущалась внутри него. Он силился подавить ее, напоминал себе о цели путешествия: узнать, почему этот негодяй преследует госпожу Элис, понять, в чем причина, чтобы защитить ее.
– Я пришел к ней, я знал, что она умирает. Моя мать позвала одну женщину с гор, женщину, которая придерживалась старой веры, которая когда-то сожгла себе лицо, чтобы овладеть своим искусством. Она и рассказала мне, что эта долина – место особенное. Церковь была построена на источнике, посвященном старинному богу, мертвому богу, богу повешенных, хранителю удивительных рун. Римляне утверждали, что, когда они пришли сюда, здесь стоял храм Меркурия. Но я знаю его под другим именем: Один. Некоторые называют его Вотаном, Воданом, Годаном, Христом.
– Христос не имеет никакого отношения к этим идолам, разве что ниспровергает их. – Жеан теперь пристально смотрел на Ворона, силясь удержаться от… от чего?
– Твой бог так же жаждет крови, как и те, которым люди поклонялись с начала времен, – заявил Хугин. – Ответь мне, когда первый камень попал в первого мученика, когда Стефан пролил кровь за Христа, разве твой бог не улыбался?
Жаждет крови. Ощущения, испытанные в те минуты, когда его терзал Серда, снова вернулись – вкус плоти во рту, текучая сила, наполняющая тело по мере того, как теплая кровь сочится в горло. Тогда это представлялось чудовищным, однако сейчас воспоминание вовсе не казалось Жеану таким уж ужасным, оно было даже приятным.
– Богу нужна была смерть. Долине нужна была смерть. Знахарка показала мне тройной узел. – Руки Ворона лениво нарисовали в воздухе изображение. – Три в одном, ожерелье мертвого бога, петля, которая затягивается в одну сторону, которую невозможно растянуть обратно. Я отправился к аббату в его погреб. Он успел напиться, и мне было нетрудно сделать то, чего хотел бог.
У Жеана пересохло в горле. Глаза девочки как будто пронизывали его насквозь. Он понимал, что отчаянно нуждается в глотке воды, отчаянно нуждается в пище. Жеан облизнул губы. Вкус того, что он нашел под снегом, стоял во рту, однако не насыщал, а лишь распалял желание найти еще.
– К утру сестра поправилась. Знахарка сказала, что за свою помощь хочет, чтобы сестра служила ей. И я пошел вместе с ними в горы.
Жеану казалось, что вся церковь раскачивается.
– Так ты говоришь, идол, которого ты нашел, снова хочет крови?
– Я уже дал ему. Я не знаю, чего он хочет.
Жеан был не в силах воспринимать слова Ворона. Кровь внутри него обращала вены и прочие полости тела в морские пещеры, захлестываемые приливной волной. Он мог думать только об одном.
– Что это? – спросил Жеан. Он с усилием выталкивал из себя слова.
– Что «это»?
– Ты испачкан в чем-то. На тебе что-то мокрое. – Жеан чувствовал запах. Ему отчаянно хотелось попробовать это, лизать и обсасывать плащ Ворона, упиваться запахом и вкусом черной жижи, которая покрывала голову, плечи и руки Ворона.
– На тебе тоже, монах. Я занимаюсь нелегкой работой.
– Что же это?
Ворон улыбнулся. Его лицо показалось Жеану знакомым. Это проявление болезни, которая напала на него в тот миг, когда он ступил на территорию монастыря, в этом он не сомневался. Он где-то уже видел раньше лицо Ворона. Оно было изуродованным, распухшим, покрытым шрамами, однако он узнавал его.
– Что это?
– Это кровь.
Девочка отступила назад, и тьма скрыла ее. Она просто вернулась в трясину темноты. И исчезла.
