Имаджика. Примирение - Баркер Клайв (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
Глава 47
1
— А кто ты такой, мать твою так? — спрашивал чумазый бородач у незнакомца, который имел несчастье попасть в поле его затуманенного зрения.
Человек, которого он расспрашивал, обхватив шею, потряс головой. Кровь стекала с венца порезов и царапин у него на лбу, которым он бился о каменную стену, пытаясь заглушить гул голосов у себя в голове. Это не помогло. Все равно внутри осталось слишком много имен и лиц, чтобы можно было в них разобраться. Единственный способ, которым он мог ответить своему собеседнику, — это покачать головой. Кто он такой? Он этого не знал.
— Ну что ж, тогда проваливай отсюда, мудак вонючий, — сказал бородач.
В руке у него была бутылка дешевого вина, и его кислый запах, смешанный с еще более сильным запахом гнили, выходил у него изо рта. Он прижал жертву к бетонной стене подземного перехода.
— Ты не имеешь права спать, где захочет твоя жопа. Если хочешь прилечь, то сначала спроси меня, пидор гнойный. Я здесь решаю, кому где спать. Справедливо?
Он повел покрасневшими глазами в направлении членов небольшого племени, которые покинули свои ложа из мусора и газет, чтобы посмотреть на развлечения предводителя. Можно было не сомневаться, что дело кончится кровью. Так всегда бывало, когда Толланд выходил из себя, а по непонятной причине этот чужак вывел его из себя куда больше, чем другие бездомные, осмеливавшиеся приклонить неприкаянные головы без его разрешения.
— Справедливо это или нет? — повторил он снова. — Ирландец! Объясни ему!
Человек, к которому он обратился, пробормотал что-то несвязное. Стоявшая рядом с ним женщина, с волосами, выбеленными перекисью едва не до полного уничтожения, но по-прежнему черными у корней, двинулась к Толланду и остановилась в пределах досягаемости его кулаков, на что решались лишь немногие.
— Это справедливо, Толли, — сказала она. — Это справедливо. — Она посмотрела на жертву безо всякой жалости. — Как ты думаешь, он жид? У него жидовский нос.
Толланд приложился к бутылке.
— Ты что, жидовская пидорятина? — спросил он.
Кто-то из толпы предложил раздеть его и убедиться.
Женщина, известная под множеством имен, но превращавшаяся в Кэрол, когда ее трахал Толланд, собралась было привести это намерение в исполнение, но предводитель замахнулся на нее, и она отступила.
— Держи подальше свои сраные руки, — сказал Толланд. — Он сам нам все скажет. Ведь правда, дружище? Ты скажешь нам? Жид ты, так твою мать, или нет?
Он схватил мужчину за лацканы пиджака.
— Я жду, — сказал он.
Жертва порылась в памяти в поисках нужного слова и откопала его.
— …Миляга…
— Маляр? — не расслышал Толланд. — Какой еще маляр? Мне плевать, кто ты такой! Мне главное, чтобы тебя здесь не было!
Жертва кивнула и попыталась отцепить пальцы Толланда, но мучитель не собирался ее отпускать. Он ударил маляра о стену с такой силой, что у того перехватило дыхание.
— Ирландец! Возьми эту трахнутую бутылку.
Ирландец принял бутылку у Толланда из рук и отступил, зная, что сейчас начнется самое интересное.
— Не убивай его, — сказала женщина.
— А ты-то чего скулишь, дыра с ушами? — выплюнул Толланд и ударил маляра в солнечное сплетение раз, два, три, четыре раза, а потом добавил коленкой по яйцам. Прижатый к стене, маляр мог оказать лишь незначительное сопротивление, но и этого он не сделал, безропотно снося наказание со слезами боли на глазах. Сквозь их пелену он смотрел в пространство удивленным взглядом, и с каждым ударом изо рта у него вырывался короткий всхлип.
— У этого парня нелады с головой, — сказал Ирландец, — Ты только посмотри на него! Он абсолютно трахнутый.
Не обращая внимания на Ирландца, Толланд продолжал наносить удары. Тело маляра обмякло и упало бы, если б Толланд не прижимал его к стене, а лицо становилось все более безжизненным с каждым ударом.
— Ты слышишь меня, Толли? — сказал Ирландец, — Он чокнутый. Он все равно ничего не чувствует.
— Не суй свой член не в свое дело!
— Послушай, может, ты оставишь его в покое?..
— Он вторгся на нашу территорию, так его мать в левую ноздрю, — сказал Толланд.
Он оттащил маляра от стены и развернул. Небольшая толпа зрителей попятилась, освобождая предводителю место для развлечений. Ирландец замолчал, а новых возражений не предвиделось. Несколькими ударами Толланд сбил маляра с ног. Потом он принялся пинать его. Жертва обхватила руками голову и свернулась калачиком, стараясь, насколько это возможно, укрыться от ударов. Но Толланд не желал мириться с тем, что лицо маляра останется целым и невредимым. Он наклонился над ним, оторвал его руки от лица и занес для удара свой тяжелый ботинок. Однако, прежде чем он успел исполнить намеренное, его бутылка упала на асфальт и разбилась вдребезги. Он повернулся к Ирландцу:
— Зачем ты это сделал, трахнутый карась?
— Не надо бить чокнутых, — сказал Ирландец, и по его тону стало ясно, что он уже сожалеет о содеянном.
— Ты хочешь меня остановить?
— Да нет, я только сказал…
— Ты, член с крылышками, хочешь, едрит твою в корень, меня, гондон дырявый, остановить?
— У него не все в порядке с головой, Толли.
— Ну так я ему вправлю мозги, будь спокоен.
Он отпустил руки жертвы и переключил внимание на новоявленного диссидента.
— Или ты сам хочешь этим заняться?
Ирландец покачал головой.
— Давай, — сказал Толланд. Он переступил через маляра и двинулся к Ирландцу. Маляр тем временем перевернулся на живот и пополз в сторону. Кровь текла у него из носа и из открывшихся ран на лбу. Никто не сдвинулся с места, чтобы помочь ему. Когда Толланд был на подъеме, как сейчас, ярость его не знала пределов. Любое живое существо, подвернувшееся под руку — будь то мужчина, женщина или ребенок, — жестоко расплачивалось за нерасторопность. Он крушил кости и черепа, не задумываясь ни на секунду, а однажды — меньше чем в двадцати ярдах от этого места — воткнул одному человеку в глаз острый край разбитой бутылки — в наказание за то, что тот слишком долго на него смотрел. Ни к северу, ни к югу от реки не было ни одного картонного городка, где бы его не знали и где бы не возносили молитвы о том, чтобы их миновало его посещение.
Прежде чем он добрался до Ирландца, тот униженно вскинул руки.
— Хорошо, Толли, хорошо, — сказал он, — Это была моя ошибка. Клянусь, я был не прав и теперь прошу у тебя прощения.
— Ты разбил мою бутылку, так твою мать.
— Я принесу тебе еще одну. Обязательно принесу. Прямо сейчас.
Ирландец знал Толланда дольше, чем кто-либо из присутствующих, и был знаком со способами его умасливания. Самый лучший из них — многословные извинения, произнесенные в присутствии как можно большего числа членов племени. Стопроцентной гарантии это средство не давало, но сегодня сработало.
— Я пойду за бутылкой прямо сейчас? — спросил Ирландец.
— Принеси мне две, паскуда.
— Паскуда я и есть, Толли, самая настоящая.
— И одну для Кэрол, — сказал Толланд.
— Обязательно.
Толланд навел на Ирландца свой грязный палец.
— И никогда больше не становись у меня на дороге, а иначе я отгрызу тебе яйца.
Дав это обещание, Толланд снова повернулся к своей жертве. Заметив, что маляр успел отползти в сторону, он испустил нечленораздельный яростный рев, и те, кто стоял в одном-двух ярдах от прямой, соединявшей мучителя и жертву, почли за благо ретироваться. Толланд не торопился. Он смотрел, как едва живой маляр с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошел среди хаоса коробок и разбросанных постельных принадлежностей.
Впереди него мальчик лет шестнадцати, опустившись на колени, рисовал цветными мелками на бетонных плитах. Когда маляр приблизился, он как раз сдувал пастельную пыль с очередного шедевра. Углубившись в свое искусство, он и не подозревал об избиении, привлекшем внимание остальных, но теперь он услышал, как голос Толланда, эхо которого отдавалось во всем проходе, зовет его по имени.
