Дурак (СИ) - Беляева Дария (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Я никогда не думал, что буду лежать с моим богом посреди пустоты, смотря на бесконечные звезды. Мы похожи на двоих друзей, и говорит он очень просто, а на его щеке переливается мое созвездие так красиво, как будто у него под кожей частички лунного камня.
— Да, буду, — говорю я. — Папа нужен мне, моей маме и сестре, Офелле, моей учительнице, ее зовут Дигна, и многим-многим людям. Все это про историю правда, и все, даже я, сможем без папы жить. Но если есть хоть один шанс, что ты его вернешь, я хочу этого всем сердцем.
Он вдруг приподнимается, будто проснулся от кошмара, потом смотрит на меня и глаза у него оказываются спокойными.
— Хочешь всем сердцем?
Я киваю.
— Это самое главное, Марциан. Это то, что может победить все! Желание! Я люблю тех, кто желает невозможного! Чьи желания превышают их возможности! Потому что от таких желаний можно либо сойти с ума, либо стать счастливейшим человеком на свете, совершив невозможное. Но твое желание — особенное, Марциан. Оно превышает не твои возможности, а возможности самого твоего мира.
— Поэтому я пришел в твой.
Он не кивает, не говорит ничего, но я знаю, что ему нравится, что я нашел выход. Глупый и самонадеянный, но выход. Мой бог поднимается на ноги, он чуть пошатывается, и мне кажется даже, что он здесь упадет. Движение его выходит неожиданно ловким, он как дирижер, только без палочки, взмахивает рукой, и между папиной звездой и еще двумя, тоже папиными, но не такими яркими, не вмещающими такую большую его часть, разгорается серебристая линия.
Папино созвездие, стремящаяся вверх ровная линия, стрела. Смотреть на него невероятно, оно горит в черноте так ясно и так близко.
— Даже если у тебя не получится, побывать здесь лучше, чем в планетарии, правда?
— И добраться сюда сложнее, чем в планетарий.
— Ты просто не бывал там на праздниках. Зато здесь пусто и просторно.
Я вдруг кидаюсь к нему, обнимаю его колени, и от этого мне странно, потому что это и мои колени, расцарапанные ежевикой и падением с Малого Зверя.
— Помоги мне! Дай мне условия, хорошо? Ты, наверное, хочешь чего-то за то, чтобы вернуть его? Так я сделаю!
Он выступает из кольца моих рук, как будто я его совсем не держу, оказывается за моей спиной, и я снова слышу голоса тысяч и тысяч звезд.
— И ты уверен, что можешь дать мне хоть что-то? Мне, сотворившему заново весь твой народ? Мне, дающему вам души?
И я, с трудом подавив в себе желание заткнуть уши или вовсе исчезнуть, говорю:
— Я на многое готов!
— Но не на все? — спрашивают звезды, и эхо длится и длится, удаляясь все дальше от меня пустоту.
Мой бог вздергивает меня на ноги, едва не порвав воротник, разворачивает к себе.
— Хорошо. Давай-ка посмотрим. Мне очень нравятся твои друзья. Я испытывал их, и оказалось, что они верные и честные люди, которые и вправду хотят помочь тебе. Мне это нравится, это я ценю. А все, что я ценю, я хочу уничтожить! Убей их, и я верну твоего отца.
Глаза его, мои, бесцветные, призрачные, впервые кажутся мне чужими. Я ни секунды не думаю, мне достаточно имена их вспомнить, даже не лица.
— Нет. Я не буду никого убивать ради своей или чьей-то жизни. Убийство никогда не выход, мне мама говорила.
— Мама говорила ему то, мама говорила ему это. Как насчет того, что она сама убила бы за тех, кого она любит?
Я качаю головой. У меня есть несколько, как называет их учительница, глубоких убеждений. Одно из них: уступать место бледным людям в транспорте, потому что они могут болеть. Второе: клубничная газировка лучше, чем виноградная. И третье: жизнь, это драгоценность, и ее нельзя отбирать. И если первые два убеждения стоят впереди, то только потому, что в жизни чаще мне пригождались. А это стало нужным в первый раз.
— Я никогда никого не убью. Я люблю людей. Они мне нравятся. И мне нравится, что они живы.
— Даже ради своего отца?
— Это так не работает. Нельзя забрать чью-то жизнь и передать ее папе. Я не буду жестоким ни ради него, ни ради себя.
— Какой ты скучный!
Он нажимает пальцем мне на нос, как однажды Ниса нажала на свой.
— Я так хотел посмотреть, как ты разрываешь чье-то сердце, не буквально, конечно! Это было бы самое чудесное и самое ужасное зрелище одновременно! Что ж, ты не предатель, тогда кто же ты?
Он отталкивает меня, и я лечу вниз, и это даже приятно, потому здесь нет дна, и я никогда не упаду. Я раскидываю руки, и мне кажется, что еще немного, и я пойму, как это — парить среди звезд. В груди пусто и холодно, и все тело словно ничего не весит. Мой полет прекращается так же резко, как и начался, даже уши закладывает.
Он снова оказывается передо мной. Я вишу вниз головой, а он стоит, и мы почти соприкасаемся носами.
— Я все придумал. Здорово, правда? Марциан, если ты не хочешь убивать других, а я вижу, что не хочешь и не буду упорствовать, убей себя!
— Что? — спрашиваю я и падаю вниз головой дальше, в пустоту всех пустот. Его голос (наш) несется мне вслед.
— Я верю во множество вещей, особенно, как ты мог заметить, в гороскопы. Но превыше всего я ставлю закон сохранения энергии! Ты отправишься сюда, на небо, вместо твоего отца.
Наконец, мое падение заканчивается, я снова приземляюсь на невидимую поверхность, но не встаю. Я думаю. Мысль о том, чтобы убить себя самого не вызывает во мне такой оторопи. Жизнь, это драгоценность, но свою собственную можно выбросить в море, и в этом не будет зла, хотя будет грусть. Надо мной, высоко-высоко, горит созвездие моего отца. Наверное, лучше так: свою драгоценность можно подарить.
— Снова станешь единым целым со мной. Больше никакого сознания, Марциан.
— А мое тело? — спрашиваю я.
— Ты беспокоишься о своей кровоядной подруге? Твое тело останется в порядке. В любом случае, тебя это уже волновать не будет.
— А мой папа?
— Какой ты хваткий мальчик! Ты своего не упустишь, Марциан. Твой папа вернется в твое тело. Ты будешь достойным правителем, потому что будешь им.
Я смотрю на него. Он в возбуждении ходит по пустоте, на меня не смотрит.
— Мне нужно подумать, — говорю я. — Совсем немножко.
— Ты не пришел сюда для того, чтобы думать! Действуй!
Впрочем, я знаю, что по-настоящему он не злится, потому что говорит со мной лишь одним голосом. Я сжимаю виски, как когда у меня болит голова, хотя здесь она спокойна. Пульсация звезд надо мной кажется мне отсчитывающей время, как ход часов.
Я думаю: вот, я умру здесь, а папа будет жить. То есть, я даже не умру, а просто останусь там, откуда все мы приходим однажды и уходим туда тоже однажды. Но я сделаю то, что должен был сделать. Мои друзья и мама будут грустить, и я не увижу папу, как хотел. Зато у Офеллы, и еще многих других, будет будущее.
Папа оставит после себя намного больше, чем я бы смог. А после меня все равно ничего не осталось бы, потому что я дурак.
Я хочу сделать хорошее и важное дело, спасти своего папу и всех, кому он может помочь. И умирать будет не страшно, потому что я буду знать, зачем. И не больно. Я никуда не исчезну, а просто стану частью этого огромного и красивого места.
Конечно, я пытаюсь обмануть себя. Мне страшно не существовать или существовать не тем, кем я был двадцать один год. Мне страшно раствориться в этом огромном, бесконечном пространстве, стать звездой среди звезд и больше никогда не пить клубничную газировку, и не читать книжку на берегу моря.
Я хочу к маме, хочу в Анцио, хочу увидеть моих друзей, ведь они столько для меня сделали.
Но я пришел сюда, и еще больше я хочу быть сильным, благородным и смелым. Не должен быть, а хочу. Я мог бы уйти ни с чем и сказать, что мой бог не дал мне шанса. Я могу жить дальше, могу даже забыть о том, что мог спасти папу и не спас. Потому что это тяжело — отдать свою жизнь за чью-то, и очень страшно, и никто не осудил бы меня.
Но я хочу быть сильным, я хочу оставить после себя что-то важное, пусть даже никто об этом не узнает. Я не хочу исчезнуть дураком, я хочу исчезнуть дураком, который спас своего папу.
