Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ) - Шепелев Алексей А. (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— Но это, повторюсь, всего лишь магия, которая существует вне зависимости от того, признаём ли мы её существование или нет.
— А боги от этого зависят?
— Нет, конечно. Но они сами решают, где и как проявить свою волю. Любое вмешательство богов в происходящее в мире — это чудо, то есть то, что не обусловлено физическими законами этого мира. И вмешательства эти происходят по их воле, понимаешь? Если божество хочет что-то сделать — оно это делает. Если не хочет — не делает. Между верящим человеком и его божеством всегда есть связь и такие предметы, — священник вернул офицеру иконку, — часть этой связи, можно сказать, в какой-то степени её воплощения. Но, когда этот символ попадает в руки тому, кто не верит… Связи нет и не божество в этом виновато.
— Да я никого и не виню, я просто разобраться хочу. По твоим словам получается, что для деда эта иконка могла быть чем-то особенным, но в моих руках, в руках человека неверующего, это всего лишь простая картинка. Так?
Эльф на несколько мгновений задумался.
— Видишь ли, какое дело… Давай начнём с того, что простых картинок вообще не бывает. Любая картина — это либо больше, чем картина, либо меньше.
— Не понял, — озадаченно моргнул Гаяускас. — Что значит: либо больше, либо меньше?
— Это же совсем просто. Представь себе, что ты смотришь на какую-нибудь картину. Например, пейзаж. Опушка леса, горы, вид с холма, реку… Всё, что хочешь.
— Представил. И что дальше.
— А дальше, глядя на эту картину, ты начинаешь представлять себе настоящий лес или горы. Что-то вспоминаешь, что-то дорисовывает твоя фантазия. Картина — всего лишь символ. Чистая идея. Но идея, запечатленная таким образом, что становится для смотрящего на неё как бы окном в реальный лес или в реальные горы, хотя те и находятся где-то далеко, за много дней пути.
— Интересно…
— Это в том случае, когда картина — больше чем картина. А если символ не понят, то можно смотреть на картину и не увидеть леса. И что тогда перед тобой? Холст, да наляпанные пятна разноцветной краски, и только.
— И это значит, что картина — меньше чем картина, — задумчиво протянул отставной капитан. А ведь что-то в этом было. Очень странный взгляд на живопись, но по-своему логичный. Наверное, нечеловеческая логика. Интересно, был ли в истории земли хоть один человек, который бы глянул на изобразительное искусство под таким углом зрения.
— Верно. Для тебя это просто бумажка с портретом неизвестного тебе человека. А твоего деда она связывала с его богом.
Гаяускас вздохнул.
— Ладно. В любом случае деда с нами нет, а потому эта картинка нам ничем не поможет.
Теперь вздохнул Наромарт.
— Балис, ты думаешь о богах, как о каких-то купцах, всё время торгующихся с теми, кто в них верит. Вы нам — веру, мы вам — разнообразные жизненные блага.
— А что, неверно?
— Когда как. Боги бывают разные. Кто-то из них смотрит на смертных как на своих рабов, а кто-то — как на детей. Представь себе, что у тебя есть ребёнок. Представь, ты подарил ему красивую, яркую одежду, он радуется этому. Но прошло время, ребёнок вырос из этой одежды, ведь человеческие дети очень быстро растут. Одежду отдали какому-то другому, совершенно незнакомому тебе ребёнку. И вот ты случайно встречаешь этого незнакомого ребёнка в знакомой одежде. Неужели ты не испытаешь никаких чувств?
…Когда в сентябре девяносто первого, уезжая из Севастополя, Балис зашёл попрощаться к Козубским, на Маше было надето любимое платье Кристинки. Никто не виноват, так получилось случайно…
Увлечённый проповедью, священник только теперь глянул в лицо Гаяускаса, сразу понял, какую рану он случайно задел, и смущенно замолк.
— Извини, Балис, я, кажется…
— Не надо извиняться, Нар.
— В общем, ты понял, что я хотел сказать…
— Понял. Но я думаю, что уже вышел из детского возраста, и странно, что добрые боги этого не заметили.
Возражение вертелось на языке, но Наромарт осознавал, что более неподходящего случая для религиозного диспута придумать сложно.
— Мне кажется, тебе лучше немного побыть одному, — пробормотал он, медленно отступая к ведущему на палубу трапу. Балис ничего не ответил.
Впрочем, примерно через час отставной морпех вернулся в каюту в обычном бодром настроении и сообщил, что договорился с капитаном о купании для желающих. С борта судна действительно бросили на воду длинный трос, держась за который, купальщик не рисковал отстать от корабля.
Показать пример естественно, пришлось самому Гаяускасу, следом за борт отправился непоседливый Сашка. Третьим, к некоторому удивлению Балиса, к водным процедурам приобщился благородный сет, выдаваемый за жупанского воина. А уж после него необычное купание попробовали и Йеми с Мироном. В итоге, все остались довольны: не поплавали только Женька с Анной-Селеной и Наромарт с Рией. Но никто из них не чувствовал себя обделённым: для вампиров и калеки купание в море представляло собой смертельную опасность, а вейты, как выяснилось, воду недолюбливали по своей природе, хотя, в случае крайней необходимости, плавали вполне сносно.
Команда корабля не осталась в стороне, в полном составе высыпала на палубу, наблюдая за развлечением пассажиров. Матросам тоже хотелось искупаться, но, разумеется, допускать такое безобразие Бастен не собирался. В итоге, моряки освежились старым проверенным способом: поднимая наверх вёдра с водой, а потом окатывая ею друг друга с головы до ног.
В общем, первый день морского путешествия прошел на «ура». Но дальше оказалось всё не так хорошо. Ещё ночью опытный Балис почувствовал, что корабль стало покачивать, чем дальше, тем всё сильнее и сильнее. Выйдя утром на палубу позаниматься гимнастикой вместе с Сашкой, морпех с огорчением убедился, что это — только начало. Небо полностью затянуло серыми тучами, потемневшая поверхность моря смялось складками волн. В довершение неприятностей, ветер, вчера дувший почти точно в корму, за ночь сменил направление и теперь дул градусов с двухсот двадцати — практически бейдевинд. Балис не предполагал, что лишенный косых парусов и киля дромон способен эффективно лавировать, но пока что Бастену удавалось держать курс, используя довольно оригинальный способ: капитан усадил матросов за вёсла с подветренной стороны.
Заметив вышедшего на палубу Балиса, стоявший на юте капитан призывно махнул рукой.
— Эй, ольмарец, поднимайся ко мне.
Гаяускас, естественно, предложение принял и поднялся на ют, Сашка, тоже естественно, увязался следом.
— Доброго утра, капитан.
— Доброе утро было вчера. А сегодня утро, честно говоря, довольно паршивое. Видать, прогневали мы чем-то Ирла. Весна на дворе, а штормит, как поздней осенью.
— Да, ветерок паршивый, — согласился Балис.
— Не то слово. И всё крепчает. Ты вот что мне скажи, ольмарец: ты взаправду моряк или только корабельный плотник?
Гаяускас хмыкнул.
— Матросом быть могу, не сомневайся. Капитаном — не потяну.
— Капитан здесь я, и второй тут не нужен, — отрезал Бастен. — Да и матрос пока что тоже. Ты лучше друзей своих успокой, чтобы не бегали по палубе, как куры по птичьему двору.
— Сделаю, не сомневайся. Что-нибудь ещё?
— Пока — ничего. А там видно будет.
Неожиданно развернувшись к гребцам, капитан проорал:
— Суши вёсла!
Матросы торопливо вытягивали вёсла на палубу.
— А это зачем? — поинтересовался Сашка.
— Не знаю, — честно ответил Балис.
Бастен снова развернулся к пассажирам:
— Быстро идём. Вёсла проскальзывают, смысла нет силы тратить. Понял?
Честно сказать, Сашка понял не до конца, но, на всякий случай утвердительно кивнул.
— А раз понял — марш в каюту. Некогда болтать. Румпеля вправо переложить!
Протяжно заскрипели большие рулевые вёсла, с которыми теперь управлялись по два матроса, а не по одному, как накануне. Стараясь не мешать морякам, Балис и Сашка спустились с юта на палубу и вдоль борта добрались до каюты.
— А что значит: "вёсла проскальзывают"? — поинтересовался казачонок.
