Силой и властью (СИ) - Ларионов Влад (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Он убил свое пламя, темное, ревущее пламя бездны. Теперь с ним только свет, тишина и смерть. И он почти смирился с этим мертвым миром, когда мир рухнул снова. Свет погас, и бездна взвыла ураганным ветром, грозя переломать кости... но крылатый зверь опять подхватил и закрыл собой. Ветер бил их, осыпал камнями, швырял в стороны, а потом вдруг бросил в густую траву и стих.
- Лаан-ши, ты живой?
Зверя больше не было - был ободранный, бледный от страха парень с растрепанными косицами и мерцающими глазами, такими родными... Сабаар, брат.
Адалан хотел улыбнуться, ответить, что все хорошо, но не мог - он с трудом узнавал свое тело и, кажется, совсем забыл, как с ним управляться. Губы кривились и дрожали, невозможно щипало глаза и нос. Он попробовал вытереть и понял, что не знает, где его руки.
- Плачешь, наконец-то, - брат облегченно вздохнул и еще крепче обнял.
И совсем он не плакал! Это от света, от ветра и пыли, и нечего его жалеть. Ему не нужна жалость, не нужны объятия. Ему нужно найти свои руки и ноги, разобраться с ними. И еще вспомнить... нужно вспомнить что-то важное... звенящий смех, тонкий силуэт в лучах солнца. Кайле! Если бы губы не дрожали и язык не катался во рту толстым куском мяса!
- Кайле жива, Лаан-ши, она даже не ранена, только испугалась. Я же тебе говорил, помнишь?
Жива. Успели...
Внутри что-то лопнуло и отпустило. По телу потекло тепло, почти жар. Снова возникло лицо брата и тут же соскользнуло в сторону. Завертелись пятна, голубые, синие... все стало серым и исчезло.
Потом была боль. То острая и обжигающая, до дрожи и холодного пота, то долгая изнурительная, по капле выдавливающая последние силы. И тело по-прежнему не слушалось: казалось, что каждый мускул перенапряжен, каждая связка порвана, каждая кость переломана и раздроблена, и все это будет болеть бесконечно. В горячечном бреду Адалану мерещились водопады, снег... и вино из ночной невесты... Подогретое с медом, оно бы мягко растеклось внутри, смыло боль, тело бы расслабилось, и пришел глубокий спокойный сон. Адалан даже просил, унизительно ныл и клянчил - правда, не помнил, наяву это было или тоже лишь привиделось в горячке, - вымаливал еще чуть-чуть, хоть каплю ночной невесты или куцитры... чего угодно, только чтобы боль утихла!
Но Сабаар сказал:
- Нет. Мало ли что там делают маги, я не стану травить твой разум, даже если ты взвоешь. Боль тебя не убьет - терпи. Будем терпеть вместе...
И ночной невесты не было - был горький до слез отвар, пахнущий имбирем, душицей и болотной тиной, который нужно было глотать и глотать, сдерживая рвотные позывы. И руки брата, сжимающие его ладони, меняющие компресс на лбу, пальцы, массирующие тело.
А потом лихорадка все же сдалась, и он наконец уснул по-настоящему.
Когда Адалан снова открыл глаза, то увидел тяжелые складки балдахина, стены, знакомые до последней трещины, и спину брата, возившегося над жаровней. Он лежал в кровати, укутанный до подбородка, и сам себе казался маленьким, слабым и жалким.
- Проснулся? - спросил Сабаар, хотя ответ ему явно не требовался. - Хорошо.
Он снял с горячих углей медный ковшик, перелил его содержимое в деревянную плошку и поднес Адалану к губам:
- Пей, это последний раз.
В нос ударил уже знакомый пряно-болотный запах.
- Уйди. Я сам, - проворчал Адалан.
Но брат все же не послушал - приподнял за плечи и напоил из своих рук, а потом сообщил:
- К тебе гости, примешь?
Не успел Адалан ответить, как в комнату вбежала Кайле, бросилась к нему и крепко обняла.
- Лан, слава Творящим, ты очнулся! Я так боялась! Мы все беспокоились, - она отстранилась, сев на постель, оглянулась на Сабаара, - вдруг с вами что-то случится: портал закроется или лавиной снесет...
Она замолчала, шмыгнула носом, и вдруг заговорила тихо и виновато:
- Спасибо тебе, Лан. Если бы не ты, мы бы все погибли. Вы оба... спасибо, что рисковали...
Кайле хлюпала носом и все говорила, говорила о том, какие они герои, но Адалан не слушал. Какое спасение, какие герои? Сабаар - да, может быть, но он? Ведь это из-за него все! Это его сила столкнула горы и разбудила демонов, его страх и отчаяние обрушили лавину на несчастных ласов. Это его, Адалана, слабость чуть не убила Кайле! А теперь она же - благодарит?!
Стало до отвращения стыдно. И когда она взяла его за руку, все так же повторяя: «Прости, прости...» - он вырвался и крикнул:
- Замолчи!
Крик вышел глухой и слабый, но от этого звучал лишь злее. Кайле испуганно отшатнулась, и правильно: чудовище не заслуживало ни ее благодарности, ни ее ласки.
- Замолчи, - повторил Адалан. - За что ты благодаришь? За страх? За боль и смерть? Или за разрушенную деревню, за людей, там, под развалинами?! Да как ты не понимаешь?! Если бы не я, ничего этого бы не было! Ни землетрясения, ни лавины... вам вообще не пришлось бы тащиться в горы!
От такой ярости она побледнела, вскочила с кровати, словно хотела броситься прочь. Но вдруг повернулась к Сабаару и, обхватив его за шею, горько, по-детски расплакалась.
Это было больно! Как же больно... гораздо больнее, чем все последние дни и ночи - видеть Кайле вот так открыто, доверчиво рыдающую в объятиях другого!.. Пусть этот другой был Сабааром, братом, который никогда не предаст и не обидит, который даже и не человек; пусть Адалан и сам знал, что хранитель чувствует горе другого, как свое и, может быть, именно поэтому утешает, - все равно!
Сабаар все крепче прижимая Кайле к груди, смотрел прямо на него, в глаза. «Что ты делаешь? - беззвучно шептали его губы. - Зачем, Лаан-ши? Перестань...» И он был бы рад перестать, остановиться, но не мог: злость на себя, злость на Кайле, вина и обида рвали на части, и было больно так, что хотелось умереть.
Вошедшего вслед за Кайле Фасхила он даже не заметил. Оглянулся лишь тогда, когда страж насмешливо прервал:
- Не зарывайся, Лаан-ши, ты не бог. Всего лишь самонадеянный щенок, вообразивший, что ему все можно. Уж конечно, в чем-то ты виноват, не без этого. Например, в том, что сорвал Датриса и заставил мчаться в горы, ну да ему полезно... Или в том, что довел до слез девочку. Но только не в том, что лавина похоронила селение. Посмотри.
Он бесцеремонно оторвал Кайле от Сабаара и заставил показать руки, замотанные повязками по самый локоть.
- Ради тебя бедняжка руки до мяса спалила, а ты капризничаешь, как подсосок. Ты спас ее, она спасла тебя - это правильно.
И добавил уже Кайле:
- Не плачь, лучше расскажи этому сопливому вершителю, как все было.
Кайле опять тихонечко примостилась на край кровати и, еще всхлипывая, заговорила:
- Скала раскололась от первых толчков... когда мы приехали, уже были трещины. Учитель сразу начал крепить, а Шибузо послал в селение, сказать, чтобы уходили. Мол, он подержит, но недолго - все равно обвалится... Это выше человеческих сил.
- Вот видишь, Лаан-ши, - кивнул Фасхил, - Датрис - заносчивая сволочь, но не дурак. И не берет на себя больше, чем может вынести.
- Ласы не послушались? - спросил Адалан.
- Нет, - Кайле всхлипнула. - Там, на сколах, было серебро. Они остались из-за серебра, Лан! И ночью, пока мы спали, лазали в горы за рудой... мы не знали, пока сеть еще держала. А потом оборвалась. Олли услышал первым. Олли погиб из-за них, Лан! Из-за их жадности, из-за серебра!..
И она снова расплакалась.
4
Весна года 637 от потрясения тверди (двадцать пятый год Конфедерации), становище племени Суранов, Буннанские степи.
Это пастбище, и правда, было самым отдаленным. Как сказал баирчи Кубар-сур, оно не принадлежало ни суранам, ни руманам, а считалось ничейной землей. Туда изгоняли непослушных сыновей, мелких скотокрадов или неверных жен - всех тех, кого родное племя не желало видеть, но и к смерти приговорить не решалось. Но найти его оказалось легко - просто лететь вдоль бликующего на солнце потока в обрамлении серебристого тальника и изумрудных лугов, далеко заметного на плоской, как ладонь, равнине. Рахун опустился на крутой правый берег, подбежал к самому краю обрыва. В конце соловьиных трелей вода в Ревун-реке уже начала спадать, и напитанные влагой заливные луга напротив покрылись сочной зеленью. Изгнанники - старший сын вождя, якобы умышлявший против отца, и его жены с детьми - обосновались как раз среди высоких щедрых трав, волнами колыхающихся на ветру: одинокая юрта и рядом десяток дохлых овечек - то, что было когда-то их стадом. Сюда проведать больных Шахул отправил Хасмара... зря.
