Зумана (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde" (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
— Если мысли не дают покоя, позволь им выйти наружу. Пойдем-ка, принцесса, поговорим с тобой… Перебравшись через мерно сопящих Патрика и Хиргу, шаман подхватил свой плащ и вышел из тэна. Ночевали они в маленьком — всего-то на три шатра — становище. Хозяйка той палатки, где им позволили остаться до утра, сама ушла к соседям — не то тетке, не то сестре. Крошечное селение было погружено во тьму, все давно уже видели седьмые сны. Ветер еле слышно шелестел в высокой траве, а луна была такая большая и яркая, что казалось до нее можно дотянуться рукой.
На морозе у Элеи сразу занемели щеки и заныли пальцы на руках.
Кайза, которому холод, равно как и жар, вовсе был нипочем, сидел на невысокой скамейке у стойла для лошадей. Он успел раскурить свою трубку и задумчиво пускал в небо длинные тонкие струи дыма.
— Иди ко мне, принцесса, — ласково позвал Элею. — Садись. Посидим, поглядим на звезды. Вон какие красивые нынче, яркие, — когда она опустилась на скамейку рядом, Кайза осторожно обнял ее, укрыв, как крылом, своим плащом. И странное дело — рядом с ним она сразу согрелась. Не чувствовала больше ни холода, ни неловкости от того, что чужой мужчина ведет себя подобным образом…
— Знаешь, как у нас говорят? — тихо прошептал ей шаман. Его теплое дыхание отдавало запахом табака. — Говорят, что когда человек умирает, на небе загорается звезда. У того, кто жил славно, она будет сиять ярко-ярко… — он вздохнул. — Прижмись ко мне крепче, тогда мороз не доберется до тебя. Мое имя значит «огонь». Мне дал его дед, когда из мальчика меня нарекли мужчиной. Дед всегда знал, что я буду шаманом. И что сила моя — в огне…
Его чуть хрипловатый голос звучал так напевно, и от него становилось словно бы легче…
— Знаю, что томит душу твою, — промолвил Кайза, заставив Элею замереть. — Знаю… Не просто так я оставил тебя в этой степи. В ином месте ты не обрела бы свободы, которой так ищешь. Ты многое уже поняла, но окончательно сбросить эти оковы сможешь только, когда отпустишь себя… на волю. Знаешь, как еще у нас говорят? Не разбудив волчицы, не отыщешь женщину. В каждой девушке из Диких Земель живет волчица. Волчица защищает очаг и детей, держит мужчину за холку, она говорит с силами природы и понимает их язык. Она слышит, как бьется сердце степи, и жизнь свою ведет ему в лад. Такая женщина не боится злых языков да завистливых глаз и слушает не то, что говорят другие, а свое сердце. "Сердце волчицы" — так называют в степи добрую мать и преданную жену. А ты… полна страхов.
Элея зажмурилась изо всех сил, чтобы не уронить горячих слез. Обида и боль поднялись со дна души и утаить их не было никакой мочи.
— Кайза!.. Да что ты знаешь обо мне?! Что ты знаешь? А тебе известно, как воспитывают наследницу? Какие истины вкладывают в ее голову? Знаешь ли ты, что мои гувернантки называли любовь глупостью для простолюдинок, а страсть — погибелью, которую насылают демоны? У королевы не должно быть чувств! Любовь к мужчине не имеет смысла и не несет пользы народу! От нее один только вред и метание ума! — Элея чувствовала, как годами накопленная боль рвется наружу и не в силах была сдерживать ее. — Это у вас все просто! Полюбил, схватил в седло, уволок в свое становище… Сошлись характерами — и прекрасно, не понравилось — разбежались… У нас — не приведи боги лишиться невинности до свадьбы! Это же такой срам — хоть сразу головой вниз со скалы… И никаких лишних улыбок, никаких прогулок без пригляда, а то мало ли! — она сердито дернула головой, вспоминая все эти постоянные морали и наставления. И их безрадостные последствия. — Меня учили быть королевой, Кайза. Королевой, а не женщиной. И уж подавно не волчицей…
Она закрыла лицо руками. Боги, как же трудно было потом жить с этим всем… Учиться чувствовать, признавать за собой право на простое удовольствие от мужской ласки, которая всегда было чем-то ужасно запретным, постыдным. Первая брачная ночь запомнилась ей болью и страхом, да и последующие были не лучше. Сколько прошло времени, прежде чем в этой их с Руальдом сфере отношений появилась хоть какая-то гармония…
— Бедная маленькая волчица… — Кайза обнял ее еще крепче и, тихо смеясь, сказал: — Я знаю. Все это видно в тебе. Но… ты совсем, как твой шут… думаешь, что такие вещи даны раз и навсегда, что с ними надо жить до старости, — он отнял ее ладони от лица и крепко сжал, глядя прямо в глаза: — Элея… снежная ты принцесса… да в тебе столько огня и дикости, что на десятерых хватит и еще останется. Твои оковы давно потрескались и готовы рассыпаться от малого толчка. Только позволь это. Сама. Пожелай этого по-настоящему, без оглядки на твоих людей, на все законы и приличия. Отпусти себя на волю. И тогда ты увидишь, что все так просто… что есть только один верный путь.
Часть четвертая
Возвращение
1
— Плохо, малыш… совсем плохо, — Дейра вздохнул и помог Шуту подняться. — Опять боишься. Опять земли не чувствуешь.
Шут, сердито выпятив губу, стряхивал с ладоней налипшие хвоинки. Все-то он знал, все понимал, но… это ведь так трудно — удержаться на руках. Уж сколько раз пытался — а все без толку. Пока Дейра помогал — выходило замечательно, а как сам… Он второй день бился и никак не мог заставить свое тело стоять ровно, не заваливаясь.
А вокруг звенело лето… Жаркое, яркое… лето душистых трав, сверкающих речек, долгих пыльных дорог… И больше всего Шута пугала мысль, что эта новая жизнь отвергнет его за неумелость, что акробаты сочтут, будто новый член их труппы никуда не годен, и вернут глупого в монастырь.
— Не бойся, — сказал Дейра, подталкивая Шута обратно к коврику. — Не бойся упасть. Прекрати вставать на руки. Начни просто падать, кувырком через голову. И тогда поймешь, что в этом нет ничего страшного. У тебя сзади будут ноги, на которые всегда можно опереться. Или, в крайнем случае, мягкая задница, на нее и вовсе не страшно брякнуться! — он весело ухмыльнулся. Но Шуту было не смешно. Он уже успел несколько раз ощутимо брякнуться и оттого совсем растерял весь свой первоначальный задор.
Ковыряя наполовину вышелушенный подсолнух, к ним подошел Виртуоз. Как всегда хозяин показался Шуту таким большим, грозным… Он был коричневый от загара, в черных лохматых волосах блестели редкие бусины, куртка небрежно распахнута на голой груди. Хозяин постоял, поглядел на Шутовы потуги. Хмыкнул, сплевывая лузгу от семечки:
— Да парень, падать — это первое, чему ты должен научиться. В падении — весь фокус любого представления. Если Дейра станет просто ходить по канату, люди быстро решат, что дело его — пустяшное. Не-е-ет… Обязательно нужно упасть. Упасть красиво, так чтобы зрители поверили, будто ты сейчас разобьешься ко всем демонам! И в последний миг сделать что-нибудь эдакое. Вывернуться покрасивей. Дать им понять — мол, ты нарочно их пугал. Вот тогда твой труд оценят. Увидят, что ты и в самом деле рискуешь! — он отбросил подсолнух и подошел к Шуту. — Ну-ка давай! Пошел!
Шут, наверное, все-таки понял. Он снова упал, но на сей раз мягко, поскольку был к этому готов.
— Вот так, — удовлетворенно улыбнулся Виртуоз. — А теперь делай это до тех пор, пока не научишься падать как кошка. И руки! Руки прямей держи, тверже. Да не расставляй ты их так широко! Толку в этом нет. Пошел!
— Пошел! Нуу! — Шут услышал, как тонкий длинный бич со свистом рассек воздух. Возница был хмурым неопрятным мужиком в плаще, заляпанном дорожной грязью. Но в его большой крытой повозке оказалось достаточно тепло, чтобы добраться до главного тракта и найти экипаж получше.
Степных лошадей они отпустили. Всех, кроме смирного невзрачного Кайзиного конька, который теперь трусил на привязи за повозкой. "Они свободные, — напомнил Шуту Кайза. — Они должны вернуться домой".
"А когда же мы будем дома? — думал Шут, сидя у края заднего борта фургона и глядя, как убегает вдаль дорога. — Да и где он, мой дом?"
Миновало уже много часов с того момента, когда они пересекли широкую реку, отделявшую Тайкурдан от Закатного Края, и Шуту все еще не верилось, что он на родной земле, что по обе стороны от дороги — стройные леса. Столько дней вокруг не было ничего, кроме степи… Иной раз ему казалось, будто во всем мире не осталось ни высоких каменных замков, ни больших городов, ни морей, ни ветвистых дремучих чащ.
