Близится утро - Лукьяненко Сергей Васильевич (лучшие книги .TXT) 📗
Село было большим. В нем стояла не только мечеть, но и храм Сестры-Покровительницы – маленький, неброский, на самом отшибе, но все-таки…
В поле, в километре от околицы, где стоял храм, мы и остановились на совещание.
– Османы почитают Искупителя и Сестру как пророков, – сказала Хелен. – Искупителя молят о богатстве и процветании, а Сестру – о прибавлении в семействе, о благополучном разрешении от бремени. Так что храмы вдоль границы встретить можно, только не надо там помощи искать.
Я и не собирался за поддержкой в храм обращаться, но Хелен слушал внимательно. Кое-что интересное про Османскую империю она и впрямь знала.
– Если бы у нас были хоть какие-то документы, – продолжала Хелен, – можно было бы выдать себя за паломников, пешком идущих на поклонение святым местам. Османы последние годы паломников пропускают охотно, препятствий не чинят… деньги – они всем нужны.
В том, что паломники к святым местам пешком ходят, через всю Османскую империю, я сомневался. Рядом с храмом Сестры виднелся караван-сарай, рядом с которым стояли два дилижанса. Видимо, хоть под строгим досмотром, но дилижансы через границу все-таки пропускали. Из одного дилижанса лошадей уже выпрягли, из другого – как раз распрягали, и к храму тянулись люди. Ну кто ж еще, кроме паломников, первым делом бросится на молитву – не умывшись, не переодевшись с дороги…
– А ведь наверняка у кого-то на Слове лежат подорожные документы… – сказал Маркус. Вроде и с иронией сказал, но при этом раздумчиво. Так умный ребенок мечтает – не вырасти и на дочери Владетеля жениться, а разбогатеть, и свой бакалейный магазинчик завести…
Хелен стала рассказывать какую-то придворную сплетню, о том, как мелкий баронишко из Германии решил отправиться на покаяние и исцеление от пьянства в святые места. Но по пути, по своему обыкновению, напился пьян, был схвачен османскими стражниками на улицах Софии в совершенно непотребном виде и по суровым османским законам нещадно бит плетями. Нахлебавшись позора, барон путь продолжать не стал, а вернулся в Державу. Однако османские плети исцелили его от пьянства ничуть не хуже святых отшельников в иудейских пустынях. Владетель же, которому барон подал петицию с жалобами на обиду, лишь рассмеялся и повелел: если еще раз барон напьется, то бить его плетями станут державные стражники, ибо надо проверить целебную силу и державных плетей.
Я слушал вполуха, а сам смотрел на храм и дилижансы. Большие дилижансы, хорошие. Там и отдельные кабинки первого класса есть, и второго класса места, и третьего – на крыше… К Богу на покаяние каждый по-своему ходит, в меру достатка. Высокородные пассажиры вряд ли и заговаривать станут с лавочниками и куртизанками из третьего класса…
Ох рискованно!
Ну а пешком сотни километров идти – многим ли безопаснее?
Я посмотрел на дорогу – и увидел, как катит к селу еще один дилижанс.
Ну чем не знак?
– Хелен, – сказал я. – Они тут на ночь остановятся, верно? Три дилижанса. Друг друга паломники толком не знают.
Умница летунья, сразу все поняла! Взгляд мой на дорогу проследила, расстояние до караван-сарая прикинула, тревожно глянула на Маркуса.
Он тоже все понял. И загорелся – не по трезвому расчету, и не по изнеженности, а лишь по детской тяге к авантюрам.
– Давайте! По полю ползком…
– В полный рост и ближе к дороге подходя, – прервал я его. – Человек, который таится, сразу подозрения возбуждает. Идти спокойно, между собой разговаривать, держаться ближе ко мне.
Наглость это была непомерная. Лишь однажды я так рисковал – когда в замке каталонского графа, куда зван не был, но в ливрее лакея прошел, этому самому графу за обедом прислуживал. Но там уж выхода не было, либо стоять молчаливой тенью, пытаясь сообразить, какое блюдо подавать, либо на колени падать и во всем каяться…
И мы пошли к караван-сараю.
Сумерки – вору лучший друг. Днем тебя сразу видно, ночью ты ничего не видишь. А вот на закате или на рассвете человек лишь то видит, что хочет увидеть. Не зря же большинство чудес к вечеру случается.
К караван-сараю мы подошли минут через десять после того, как дилижанс подъехал. Самое время – кучера вместе со смуглыми мальчишками с конюшен распрягали лошадей, кто-то вытаскивал из дилижанса объемистые баулы, кто-то шумно требовал номера получше, отвечающего его высокому положению и толстому кошельку. Обслуга караван-сарая носилась как угорелая – нечасто, наверное, останавливались на ночлег сразу три дилижанса.
Потолкавшись во дворе, мы поняли из разговоров, что так и есть. На границе дилижансы проверяли с безграничным рвением. Заставили весь багаж открыть – даже такие сумки, куда человек никак не втиснется. Дилижансы едва лишь не разобрали – и нашли немало контрабанды, рассованной по укромным местам. Хозяев у незаконного железа и запретного спиртного, как водится, не оказалось. Не меньше пришлось выдержать и паломникам. Всех, и мужчин и женщин, тягали за волосы – проверяя, не парик ли это. По лицам водили мокрой губкой, ища грим. И нашли его немало – женщины, все как одна, до сих пор были в истерике. Под конец мужчин и женщин отделили друг от друга, заставили раздеться догола и еще раз осмотрели – на этот раз нагишом.
Ясное дело, хорошему стражнику такие строгости не требуются. Но, видно, приказ был спущен сверху, и ослушаться его побоялись.
– Нужно снять номер, – шепнула мне Хелен. Я покачал головой. Вот уж что-что, а на кровать нам рассчитывать не приходилось. Именно тут могли потребовать подорожную.
– Пойдем в ресторан, – решил я. – Там и заночуем.
Ресторан был тут же, при караван-сарае. Небольшое дощатое здание, стоящее от двухэтажной гостиницы в сторонке, но почему-то рядом с конюшней. Кто ж так догадался строить… Здесь тоже было изрядно народа, видно, из первых двух дилижансов, но они вели себя куда спокойнее – сытная еда успела заглушить обиду на пограничную стражу. Кое-кто даже хохотал, вспоминая суровый досмотр и тупые вопросы стражников.
Мы устроились в уголке обставленной плетеной мебелью веранды, рядом со стайкой чинных молодых девиц, поглощавших под присмотром немолодой монахини постную кашу. То ли насовсем в какой-то монастырь в Иудее отправлялись девицы, то ли, за благочестие и учение, их послали на поклонение к святым местам – колодцу, Сестрой выкопанному, или переправе достопамятной… Но нрава девицы были строгого – одеты просто и небогато, ели тихо, глаз от тарелок не поднимая, молитву благодарственную раза три прочитали, встали будто солдаты по команде и вслед за своей наставницей гуськом удалились почивать. Их место тут же заняла большая семья, на паломников уже не слишком походившая – скорее, это был купец, своих отпрысков к торговому делу приучавший. Младшему пареньку лет было как Маркусу, и, чует мое сердце, намучился он на границе…
Строгого поста в подражание монахиням мы соблюдать не стали, заказали и жгучего гуляша, и жареных говяжьих медальонов. Вина, конечно, не было, но вот легкое светлое пиво османы грехом не считали, и мы взяли по кружке – мне с Хелен большие, Маркусу маленькую.
Как же, оказывается, хотелось горячей еды!
Ели мы молча, старались не торопиться, хотя и не сговаривались о том. Получалось это плохо, но никто на нас внимания не обращал. В зале ресторанчика появились местные музыканты, заиграли медленный вальс, чуток фальшивя, но с чувством. Несколько парочек даже принялись танцевать. Темнело все сильнее, и важный усатый османец прошел по ресторану, разжигая висевшие по стенам керосиновые лампы.
– Ильмар, долго нам не просидеть, – расправившись с гуляшом, вполголоса сказала Хелен. – Это в державном ресторане можно всю ночь кутить, и никто не удивится. А тут? Пиво пить, кружку за кружкой? Час, другой – народ по номерам разойдется. Останемся на всеобщее обозрение.
– На всех в гостинице номеров не хватит, – упрямо сказал я, хоть и понимал правоту летуньи.
– И что с того? Кто победнее – лягут спать в дилижансах, на своих местах. Кто побогаче… Другой гостиницы в селе, может, и нет, но поверь моему слову – сейчас прислуга свои комнаты освободит, по домам ночевать разойдется. Надо снять номер!
