Зимнее серебро - Новик Наоми (лучшие книги TXT) 📗
— Мне нужно поесть и попить, — сказала я слугам. — И себе принесите что-нибудь. И если мне суждено дожить до конца всего этого, — прибавила я, — я обращу в золото все то серебро, которым вы владеете и которое сумеете одолжить. Это будет моя благодарность за ваши труды.
Все трое застыли как вкопанные. Через мгновение они нерешительно переглянулись: она правда это сказала? И наконец Цоп не выдержала:
— Мы же слуги.
— Я хотела бы, чтобы вы помогали мне не только поэтому, — осторожно произнесла я. Не сработало. Они по-прежнему смотрели недоверчиво, словно я пригласила их на прогулку по комнате, полной змей. Флек сплела пальцы перед собой и уткнулась в них взглядом.
И вдруг Балагула произнес:
— Воздающая, — это прозвучало как имя, — хоть тебе и неведомо, что ты творишь, я принимаю данное тобою обетование. И взамен вверяю себя тебе, если ты принимаешь обетование, данное мною.
Он прижал кулак к ключице и поклонился. Цоп сглотнула комок в горле и выговорила:
— Равно и я. — И тоже согнулась в поклоне.
И покосилась на Флек. Та стояла с несчастным и растерянным видом. Однако через мгновение и Флек еле слышно пролепетала:
— Равно и я. — И, прижав ладони к груди, поклонилась.
Что ж, Балагула прав: я не ведаю, что творю. Но я только что сотворила нечто важное, и оно, безусловно, того стоило.
— Я принимаю данное вами обетование, — ответила я.
Флек опрометью кинулась за едой, а Цоп с Балагулой тем временем принялись с удвоенной силой опорожнять мешки, как будто от этого зависела их жизнь тоже, а не только моя. А впрочем, возможно, так оно и было. По-моему, золото того не стоит, но слуги явно были уверены в обратном. А раз так, то мне грех жаловаться.
— Нужно сменить упряжку, — сказал мне Балагула, когда Флек вернулась с едой и я присоединилась к слугам для трапезы в большой кладовой. Я кивнула. Мы все с жадностью набросились на пищу, я отпила немного холодной воды и вернулась к себе во вторую кладовую.
Наверное, я за эту ночь задремала разок-другой, но ненадолго. Я начала было клевать носом, но, дернувшись, почти сразу проснулась: в соседней кладовой простучали копыта — значит, еще одни сани, полные серебра, отправились в коридор. В глазах у меня кололо и щипало, спина и плечи затекли, но я провела рукой над монетами, рассыпанными по скатерти, и опорожнила ее.
Слишком медленно тянулись часы — слишком стремительно они пролетали. Время превратилось в пытку, и я хотела лишь одного: чтобы все закончилось. Когда в моем зеркальце зарделся рассвет, сердце мое забилось чаще. Работа теперь шла быстрее: я изобрела способ обращать разом двойной слой серебра. Я уже вовсю трудилась над третьим шкафом. Но оставалось еще три, и, если я хочу преуспеть, мне нельзя сбавлять скорость. И все же иногда приходилось есть и пить. Цоп принесла мне блюдо с едой и чашку с водой. Руки у меня так дрожали, что я едва не расплескала воду. Я судорожно проглотила все, даже не ощутив вкуса. И вернулась к своей нескончаемой каторге.
Король явился, когда в моем зеркальце растаял свет заката. Я уселась на корточки и вытерла лоб рукой. Лоб у меня был сухой, хотя мне казалось, что я должна обливаться потом. Зимояр окинул кладовую угрюмым взором, прикидывая, сколько мне еще осталось. Я почти закончила четвертый шкаф, но оставались только ночь и день, и пока неизвестно, сколько я провожусь с кошмарной третьей кладовой.
— Что значит, по-вашему, преподнести кому-то дар? — спросила я. Мне не терпелось узнать, что же я сотворила со своими слугами.
Зимояр нахмурился:
— Дар? Нечто, дающееся безвозмездно? — Судя по его голосу, это было что-то сродни убийству.
Я задумалась, как бы мне поточнее описать то, что я сделала:
— То, что дается в благодарность за услугу, которую я и так вправе потребовать.
Он смотрел все так же презрительно:
— Лишь недостойный помышляет о подобном. Все должно возмещаться.
Он-то использовал мой дар совершенно безвозмездно и в ус не дул, пока я его носом не ткнула. Но я не стала об этом напоминать.
— Ты давал мне разные вещи и услуги безвозмездно, — сказала я.
Серебристые глаза расширились.
— Я давал лишь принадлежащее тебе по праву либо исполнял твои веления, и ничего более, — поспешно произнес он, словно опасаясь, как бы я не оскорбилась в лучших чувствах. И прибавил: — Ты моя супруга; ты же не думаешь, что я хотел сделать тебя верительницей.
Значит, за дар нужно платить, и платить вот этим самым…
— Что такое верительница?
Он молчал, в очередной раз пораженный моим вопиющим невежеством в таких простых вещах.
— Тот, кто вверяет себя другому. Тот, чья судьба связана с судьбой другого неразрывными узами, — проговорил он очень отчетливо, точно объясняя что-то несмышленому ребенку.
— Этого мне недостаточно, — резко бросила я.
Он досадливо всплеснул руками:
— Тот, чья судьба связана с судьбой другого! Если господин возносится — возносятся и его верители, если господин низвергается, низвергаются и его верители; если господин запятнал себя — его верители тоже запятнаны, и смыть позор они могут только собственной кровью.
Я в ужасе вытаращилась на мужа. Выходит, Балагула, Флек и Цоп тоже ставят свои жизни на кон вместе со мной. Я-то думала: я не справлюсь — мне и расплачиваться, но теперь неудача грозит смертью не только мне. И тем хуже, что прозвучало это из уст самого короля. «Запятнаны» — как будто речь шла об испорченном полотне, спасти которое можно лишь выкрасив его целиком в багровый цвет крови. Надо вытянуть из него еще какие-то подробности — вдруг я все-таки чего-то не поняла. И я отчаянно просипела, еле шевеля онемевшим языком:
— Не могу вообразить, чтобы кто-то по доброй воле согласился на такое.
Зимояр скрестил руки на груди.
— Если воображение тебя подводит, это не значит, что вопрос остался без ответа.
Я сжала губы. Что ж, справедливо. Нельзя прямо так в лоб, нужно обдумать вопрос как следует.
— Ну хорошо. Что побуждает вас соглашаться на подобные узы или отвергать их?
— Соглашаются, конечно же, те, кто жаждет возвыситься, — не раздумывая, ответил он. — Занять более высокое положение. Веритель лишь на одно сословие отстоит от господина. Дети верителя наследуют и узы, и сословие, но дети его детей получают по наследству только сословие. В каком бы положении ни пребывал веритель на момент рождения внуков, внуки получают его сословие по праву. Отвергают узы те, кто и так высокого сословия. Или те, кто подозревает, что господин, предлагающий узы, потерпит неудачу. Только глупец отважится связать себя за столь сомнительную плату. — Король замолчал, явно довольный тем, как он повернул беседу, но тут же насторожился. — Отчего такой интерес к верителям? — осведомился он.
— А я должна отвечать на твои вопросы? — протянула я самым что ни на есть елейным голосом, стараясь, чтобы это прозвучало как вопрос. Он открыл рот, потом снова сжал губы, раздраженно глянул на меня и вышел, не сказав ни слова. Бесплатные ответы мне не полагались.
Он ушел, а я какое-то время сидела в молчании, не возвращаясь к работе. Я не ведала, на что обрекала Балагулу, Цоп и Флек, а теперь ведаю. Я внушала себе, что после драки кулаками не машут, поздно что-то менять. Я ведь только предложила — в конце концов, они сами решили согласиться. Они-то, в отличие от меня, понимали, на что идут.
И я никак не могла отделаться от мыслей о кругах — о сословных кругах, что я видела во время свадебной церемонии. Слуги в серых одеждах стояли в самых дальних кругах, опустив головы. Я не просто обещала им богатство — я вдруг вымостила им золотую дорожку, что вела от самого дальнего круга к самому ближнему, к высшей знати. Я для них как фея с отравленным яблочком в одной руке и заветным желанием в другой. Кто откажется от такого, даже рискуя расстаться с жизнью? И тут меня прошиб холодный пот: Флек почти отказалась. Балагула и Цоп хоть и боялись, но согласились быстро, а Флек колебалась.
