Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
И он поклонился мне низко, в пояс. И остальные поклонились. Я почувствовал, как зарделись уши.
– Вы присаживайтесь, – повёл я вокруг руками. – Не дело гостям у порога стоять.
– Благодарю, – Тулагх уверенно прошёл к столу, уселся за самую середину и откуда-то из-за спины выставил на стол объёмистую глиняную бутыль в кожаной плетёнке. – Не побрезгайте с нашего стола. Лягушатинка копчёная, рыбка солёная, икорочка грибная. Мамки у нас старательные.
Остальные тоже уже рассаживались на буургха вкруг стола, выставляя на него из сумок разную снедь.
– Не побрезгаем, Тулагх, не побрезгаем, – вмешался Гхажш, вставая с лежанки. – Всего отведаем. Давай, Чшаэм, садись к столу. Мавка, ты хоть хлеба нам дашь? Или в прохожем доме нам для гостей и хлеба не найти?
– Не только хлеба, – ответила от печи Мавка. Когда успела вернуться? – Вы эту гадость не пейте, – показала она на бутыль, сморщив носик, и поманила от стола крайнего. – Пойдём.
Пока я устраивался за столом между Гхажшем по левую руку и Гхаем по правую и думал, куда это Мавка увела парня, как она уже вернулась.
Парень волок подмышкой две изрядных ковриги и нёс на плече небольшой, не больше полуведра, бочонок, весь уляпанный высохшей бурой грязью.
– Ух ты, – сказал Тулагх, глядя на бочонок. – Это откуда же?
– Это гхой-итэреми ещё утром велела из болота достать, – со слышимым превосходством в голосе ответила Мавка. – Ещё до поединка, и сказала вам отдать, ежели вы сюда придёте.
– Ух ты, – повторил Тулагх. – И сколько ж оно в болоте пролежало?
– Гхой-итэреми сказала, – всё с тем же превосходством в голосе отвечала Мавка, – сорок лет.
– Ух ты, – сказали в один голос все, не исключая и Гхажша.
– Я-то старше пятилетнего и не пил, – и Тулагх посмотрел на меня с нескрываемым уважением. – А тут – сорок. Гхажш, разольёшь?
– Разолью, – ответил Гхажш. – Не расплескаю. Давай-ка его сюда.
Он принял от парня бочонок, ловко вбил в донце кинжал, повернул его несколько раз и, не вынимая клинок из получившейся дырочки, наклонил бочонок над большим ковшом, что успела поставить перед ним Мавка. В ковш, прямо по кинжальному клинку, полилась тёмная, как болотная вода, жидкость, и по дому поплыла тонкая смесь запахов торфяного дыма, смолы, дубового листа и переспелой вишни.
«Держи, Чшаэм, – Гхажш подвинул ковш ко мне. – Ты у нас сегодня первый». Я взял ковш, подумал, что надо, наверное, что-то сказать, но ничего не придумалось, и потому я просто поприветствовал остальных поднятием ковша, а потом отпил пару глотков. Жидкость на вкус была приятной: терпкой и с лёгкой смолистой горчинкой. «По кругу», – подсказал Гхажш, и я передвинул ковш Гхажшу. В голове и теле обнаружилось знакомое действие шагху. Только без его противного вкуса на языке.
Пока я прислушивался к своим ощущениям, Гхай что-то говорил, а потом тоже отхлебнул и передал ковш следующему. Так посудина и пошла по кругу, сопровождаемая короткими речами в мою честь. Это было приятно и странно. Что я сделал такого, чтобы заслужить это чествование? Не стал убивать Гхая? Мне это не казалось заслугой, да и сейчас не кажется.
Болотный шагху сорокалетней выдержки действие производил странное. Я не ощущал себя пьяным, только с каждым кругом становился веселее, а голова, по-прежнему, оставалась ясной. Кружилась, конечно, но, скорее, от потерянной крови. Да ещё от взглядов, что бросала на меня от печки Мавка.
Она сидела там на каком-то чурбачке, не подходя к столу и не вмешиваясь в наши разговоры, и только изредка взглядывала в мою сторону искоса. И от каждого такого взгляда меня бросало то в жар, то в холод. Как стрелой пробивало. Насквозь. Я бы с удовольствием бросил это застолье и убежал вместе с ней куда-нибудь подальше от любопытных глаз. Я даже, поймав раз её взгляд, дёрнулся было встать, но Гхажш небрежно обнял меня за плечи и легко придавил обратно на место, а сама Мавка еле заметно отрицательно покачала головой.
Так и прошёл весь остаток дня: в бесполезном поглощении пищи, шагху и выслушивании пьяных восхвалений моих несуществующих доблестей. Лишь, когда Тулагх с сыновьями ушёл, я почувствовал облегчение. Вот тут-то и проявилось коварство легко пьющегося, приятного на вкус болотного шагху. Голова только казалась ясной, но при первой же попытке встать она предала меня. Глаза и мысли разбежались в разные стороны, всё вокруг закружилось, затуманилось, и я понял, что двигаться самостоятельно я не могу, и что во мне осталось только одно желание. Спать.
И я уснул. Мне снилось, что на моей горячей груди, на сердце, лежит прохладная и узкая девичья ладонь.
Проснулся я с восходом. На лежанке, и завёрнутым в буургха. Сапоги стояли под лежанкой. Голова, что удивительно, не болела, но была пустой и звонкой. Рядом никого не было.
– Не оглядывайся, – сказал, выйдя из-за печи, мокрый по пояс Гхажш. – Её нет.
– Я её ещё увижу? – может, это покажется Вам глупым, но для меня это было важным.
– Увидишь, – кивнул Гхажш, растирая мокрое тело какой-то тряпкой. – Но не сегодня, по крайней мере, не днём. Сейчас позавтракаем и пойдём в мастерские огхров. И ещё кое с кем надо сегодня увидеться.
– А обязательно сегодня? – не хотелось мне никуда идти.
– А ты здесь всю жизнь собрался провести? – вопросом ответил он. – Мы в походе. Ты не забыл? Снаряжение поправим, продуктами запасёмся и снова – в путь. Нам до Лугхбуурза ещё немало земли перемерить. Так что умывайся и собирайся.
Уныло я поплёлся за печь, так же, как Гхажш, умыл себя до пояса, но настроения это не добавило. Завтрак тоже. Вдобавок, оказалось, что исчезла рубаха. «Не ищи, – сказал Гхажш, когда узнал, чего я ковыряюсь. – В стирке. Ты куртку не надевай и сбрую тоже. Просто кинжал в сапог сунь, а кугхри в ножнах на плечо возьмёшь. Пусть девки на твои шрамы полюбуются. Да и у огхров будешь неплохо выглядеть».
Так я и вышел на улицу. Обнажённый по пояс и с мечом на плече. По правде сказать, никто моими шрамами не любовался. Ни когда мы шли по деревне, ни когда вышли за ворота. Деревня была пуста, а за воротами, если кто из женщин и разогнулся от своих грядок, так разве что на одну минутку.
– Мы в город идём? – спросил я Гхажша, когда мы оказались далеко за воротами.
– Город – это весь остров, – ответил он. – Все деревни, мастерские, огороды – всё это и есть город огхров.
– Это что получается, – не понял я. – Они все, кто в деревне живёт, и есть огхры?
– Не все, – сказал Гхажш. – Эта деревня сторожевая. Из неё в огхры мало кто идёт. Больше – в воины. Это у кого имена. А так, большинство снагами предпочитает жить. Хлопот меньше.
– Подожди, подожди, – опять не понял я. – Огхры – это название такое? Как Урагх? А я думал, они вроде троллей.
– Нет, – рассмеялся Гхажш. – Тролли – это оло-гхай. Они сами по себе. У них городов нет, вообще, селений нет. Дикарями живут. А огхры, они такие же гхай, как я, только работа у них другая. Сейчас сам всё увидишь. Вон, уже пруд виден. Слышишь?
Впереди, действительно, синела гладь пруда, а в воздухе катился тот самый звук, что до сих пор приходил лишь по земле. Звук удара огромного молота.
Глава 26
Туман над болотами бывает красив. В свете луны он стелется разноцветными гибкими прядями: то нежно-зеленоватыми, то сиреневыми, а иногда просто белёсыми. Эти цвета не перемешиваются, но дробятся на множество маленьких прядок, сплетаются между собой, и образуются жгуты и комки совершенно невообразимой, неописуемой расцветки. И всё это цветастое великолепие скручивается в медленные, еле движущиеся, вихри, пляшет тягучие коленца над бурой трясиной и завораживает до полного оцепенения.
Туман над болотами бывает красив. Особенно, когда сидишь от него в полусотне шагов на расстеленном буургха и обнимаешь девичьи плечи, горячие даже под платьем. Когда стоит чуть повернуть лицо, и твои губы радостно встретят губы девушки, то мягкие и покорные, то жадные и требовательные.
