Скиталец - Аливердиев Андрей (читать книги TXT) 📗
— Ты тогда, кажется, якшался с баркашовцами, — полуспросил, полупроконстатировал атаман.
Я кивнул. Видимо он знал это лучше меня.
Дальше мне выписали их Военный Билет и устроили торжественное вручение, плавно перетекающее в не менее торжественное обмытие, которое взял на себя атаман.
Я и не заметил, как моя норма оказалась безнадежно перебранной, и я начал засыпать прямо за столом. Сказав:
«Все нормально!» — я отправился на диван. Но даже сквозь пьяную дремоту я продолжал слышать разговор, тем более, что он касался меня.
— Мы не можем ему доверять, — тихо сказал Никита.
— Я хорошо его знаю, — возразил ему Александр. — Он не продаст.
— Он появился ниоткуда, буквально с неба свалился. Гонит какую-то пургу про амнезию. Может, его в ФСК зомбировали?
— Черт возьми! — выругался атаман. — Эти нелюди на все способны. Но я знаю людей. Нас и так мало. А такие, как этот вот на дороге не валяются. Ты не смотри, что он — интеллигент.
Помнишь, у Высоцкого «Если ж он не скулил, не ныл, Пусть он хмур был и зол, но шел, А когда ты упал со скал, Он стонал, но держал» это про него. Хоть он и интеллигент, он — свой парень.
Черт побери, мне было чертовски приятно слушать про себя такие вещи! Видимо, и в этом мире я успел покрыть свое имя славой, не в пример моему собственному.
Часы пробили срок.
— С Богом, — сказал атаман, и все началось.
К шести утра весь город вместе с казармами был наш. Часть солдат и милиции перешла на нашу сторону, остальные разбежались. Это напоминало Триумфальное шествие.
После митинга на площади начался погром.
Вы правильно поняли, какой. Я был против него, но кто меня спрашивал?
Тем более, что и моя пятая графа с северокавказской национальностью в данном случае была отнюдь не идеальна.
И я просто ушел в сторону. Я понимал, что, как всегда, в первую очередь всегда бьют не тех, кто набедокурил, а их бедных соплеменников, которые и сами-то не очень-то разжились от всего этого. Но как я мог объяснить это моим новым товарищам! Атаман меня понимал, но и он должен был считаться со своими штурмовиками.
Опять это ощущение несвободы! Черт побери, неужто и в правду в нашей стране могут существовать только крайности? Но это была не самая худшая крайность. Ведь теперь мы праздновали первую Победу. Хотя и маленькую.
— Помните восстание Спартака? — говорил атаман. — Разгоревшись неожиданно, оно охватило половину Империи! Так и мы освободим нашу Великую Россию от нечисти!
— А помнишь, чем оно закончилось, это восстание? — не мог не вставить я.
— Какой же ты нудный! Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Крыть было нечем.
— Что же, — ответил я, — так раскупорим эту буржуйскую бутыль за Победу!
— И за это дерьмо кто-то выкладывал по 100 баксов! — атаман плюнул.
Но все же в этот день я не смог не схлестнуться с одним из моих новых товарищей. Мы оба были в стельку (если не сказать хуже) пьяны и вышли поговорить на улицу. Он был значительно здоровее (что, в общем-то, было логично, ибо агрессия исходила от него) и первым же ударом услал меня в глубокий нокаут…
Больница
Очнулся я в больничной палате.
«Какой же интересный сон я видел»! — подумал я, когда сознание уже вырвалось из объятий сна, но лень еще не дала глазам раскрыться. Однако, открыв глаза, я понял, что, если это и был сон, то он еще не кончился, ибо лежал я на совершенно незнакомой кровати в совершенно незнакомой больничной палате.
Я поднялся с кровати и осмотрелся.
Рассвет только-только разогнал сумерки, и вполне можно было не включать свет. На мне была надета больничная пижама. К слову сказать, совсем неплохая пижама, абсолютно новая и приятного бежевого цвета, не отдающего больничной убогостью. Да и сама палата была на уровне.
Потолок и станы буквально сияли. Никаких трещин. В общем, все типтоп.
Как в четырехзвездочном отеле.
Я вспомнил, как читал первую книгу «Хроник Амбера», и улыбнулся. Тоже мне, принц Корвин! Однако и мне не мешало бы осмотреться.
В палате были две кровати — моя и пустая, две тумбочки и шкаф. Я заглянул в шкаф, в тумбочку. Там было пусто. Мимоходом посмотрелся в зеркало и обратил внимание на свежий шрам на лбу. Вероятно, меня хорошо ударили по голове. После чего, внимательно осмотрев лицо, я обратил внимание, что изменился. Нет, не до неузнаваемости, но все же. Это трудно объяснить, но хотя я и не выглядел старше, однако смотрящего из зеркала человека, в отличие от меня прежнего, никак нельзя было назвать пацаном. Да и пижама сидела чуть ли не как мундир. И еще, я стал значительно лучше видеть.
Я выглянул в окно. В глаза бросился флаг, висевший на доме напротив. Он был красный. С черной свастикой в белом кругу посредине.
«Я опять нахожусь в другом мире», — подумал я и лишний раз восхитился своей догадливостью. И на этот раз я совершил переход, перескочив непосредственно в свое тело из этого мира. Но интересно, кем я здесь являюсь и что делаю в больнице?
Трудно поверить, чтобы в такой палате лечили пленного. Хотя, с другой стороны, мой по отцу народ всегда и всеми признавался истинно арийским. Например, свастика вплоть до тридцатых годов ХХ века оставалась типичной частью наших национальных орнаментов, лингвистический же анализ… Но, ладно, это все не так уж интересно.
Более интересно то, что, несмотря на все на это, мои соплеменники с первого до последнего дня войны воевали плечом плечу с русским народом. Хорошо воевали. И победили. Но это там. Здесь же была полная неизвестность. Но, благо, хоть не тюрьма. Оставалось ждать прихода кого-либо из медперсонала. Тем более, что ждать приходилось недолго, ибо отчетливые шаги в коридоре возвестили о начале утреннего обхода.
Мне совсем не хотелось быть застигнутым за осмотром комнаты. Я еще совершенно не освоился в этом мире, и потому, услышав шаги, тут же лег в кровать.
«Интересно, на каком языке мне с ними говорить», — подумал я. Наверно, надо бы на немецком, но тут было маленькое осложнение. Я не говорил по-немецки. И вообще, в совершенстве знал только русский. Прилично — английский, немного — французский, итальянский и сербскохорватский. Немецкий же язык как-то остался вне поля моих интересов. Может быть, потому что в нашем мире большинство нужных мне немцев, как, впрочем, и итальянцев, говорили по-английски. Но, скорее, потому, что просто невозможно объять необъятное.
Вошедшая медсестра прервала ход моих мыслей. Выглядела она словно вышедшей из старых европейских фильмов.
Ей было что-то порядка двадцати. Блондинистая, миловидная, но ничего особенного.
— Гутен морген, — поприветствовал я ее, как мог, изображая немецкий акцент.
«Хорошо еще, что я по ошибке не сказал „хэндохох“, — подумал я и улыбнулся — Гутен морген, — ответила она мне, тоже улыбнувшись, после чего добавила еще что-то, из чего я понял только оберлейтенант, но догадался, что это меня спрашивают о самочувствии.
— Гут, — ответил я, но так как говорить все надо было, спросил, — Говорите ли русски?
За каким-то чертом сказал я это на сербский манер.
— Конечно, — ответила она. — Я ведь русская. Но неужели мой немецкий так плох.
— Отнюдь, — ответил я, — Но я предпочитаю разговаривать с людьми на родном языке. Особенно, если владею им в совершенстве.
Вы не представляете, как я был доволен своей последней фразой, слова которой настолько соответствовали действительности, что провели бы любой детектор лжи.
— Хорошо, господин оберлейтенант СС, я рада, что вам уже лучше. Возьмите термометр.
— Хорошо… Но зачем так официально.
Можете называть меня по имени. Кстати, я еще не знаю вашего имени.
— Люба.
— Очень приятно. Красивое русское имя.
