Прекрасней всех (СИ) - Сакрытина Мария (читать полную версию книги TXT, FB2) 📗
Наутро — снова в обнимку с берёзой — я спросила озабоченного лекаря («Тяжёлый случай, Ваше Величество, у Её Высочества мозговая горячка»), бывают ли вещие сны. «Тебе ещё и сны снятся!» — воскликнула в ответ вместо лекаря матушка. И приказала торопиться в столицу — а то принцессе совсем плохо. «Предсвадебная мозговая горячка, — утешал маму лекарь. — Не волнуйтесь, Ваше величество, у всех невест бывает». «У меня не было! — восклицала матушка. — То есть, была, но не такая!»
Я ещё пару раз видела Нэжа — в лесу и в окружении каких-то карликов, и с ними же в избушке. Но думаю, это был горячечный бред — лекарь напоил меня какой-то гадостью. Королева снилась: она смотрела в зеркало, оно исправно показывало ей меня и говорило, что я милее.
Уже на подъезде к столице мне приснился последний сон, самый жуткий. Это снова была избушка, снова Нэж — и старуха, согбенная (как только ходит ещё?), закутанная в потрёпанный плащ, протягивала ему яблоко. И сразу понятно было, что яблоко ненормальное — не бывает у нормальных яблок одна половина красная, другая белая, и всё это ровнёхонько по центру.
«А коли ты яда боишься, я съем белую половинку, а ты — красную», — говорила старуха.
Нэж, мой бедный, усталый, грустный Нэж, смотрел на неё с тоскливым отчаянием. И улыбался — так приговорённые иногда улыбаются палачу.
«Не нужно, матушка, — он взял яблоко. — Спасибо».
Мы со старухой, замирая, смотрели, как он медленно подносит яблоко ко рту — красной половиной. Всё ещё улыбаясь, надкусывает…
Старуха как-то по-девчачьи вскрикнула: «Да!» и закружилась по комнате (куда только немощь делась?), когда Нэж упал. Надкушенное яблоко покатилось к порогу…
Лекарь сказал мне за пару дней до этого, что вещие сны и впрямь бывают и предвосхищают они будущее. Вооружённая этим знанием, я попинала очередную берёзу, у которой проснулась, отказалась пить очередную лекарственную гадость. А когда мы приехали во дворец, и меня окружила толпа медикусов, наверное, со всего Полесья, я схватила за недоуздок чью-то лошадь, взобралась на неё, крикнула матушке, что еду погулять, буду нескоро — и галопом понеслась обратно в Ивэр.
У туннеля сквозь горы теперь растёт лес. Дубовая роща. Это я наглядно доказывала местной страже, что я в порядке — и пусть передадут это маме. Что вернусь я с мужем — она сама же хотела меня замуж выдать. Пусть так ей и скажут.
А в Ивэре уже привычно выла вьюга — и я носилась по лесу, как сумасшедшая, отыскивая избушку из сна. И на этот раз было утро, когда я увидела Нэжа. Солнце, проснувшись, светило слабо, и деревья кутались в синие тени, а вокруг хрустального гроба караулом стояли какие-то коротышки с факелами, и снег заметал их, как ледяные изваяния.
Я опоздала.
Кто-то из коротышек, размахивая факелом, попытался меня остановить. Но я сказала: «Пропустите» — и, как завороженная, склонившись, смотрела на Нэжа в гробу, словно вмёрзшего в лёд. Горячие мои слёзы не могли его растопить.
Кто-то сказал: «Поцелуй его, принцесса». И другой коротышка открыл крышку гроба. Поддавшись трагизму момента, я приникла к холодным губам мёртвого Нэжа. Выпрямилась: он всё также лежал, ледяной, неподвижный, далеко от меня, навсегда. Конечно, когда это смерть прогоняли поцелуи…
«Значит, не настоящая твоя любовь, принцесса», — сказал кто-то… И на этом месте я очнулась. То есть как, ненастоящая?!
— Настоящая любовь всегда чары снимает, — ответил мне коротышка, который открыл гроб.
Я повернулась к Нэжу — снежинки падали на его лицо и не таяли.
— А вы вообще кто?
— Гномы мы, — вздохнули коротышки. — Принц нам свободное проживание обещал.
— И кровать мою починил, — вставил кто-то.
— И крышу…
Они его тут за слугу, что ли, держали? Моего жениха?!
— Это он поторопился, — буркнула я. — С крышей, — и, обняв Нэжа, посадила его в гробу и хорошенько встряхнула. Раз, другой.
Гномы, открыв рты, наблюдали.
— Принцесса… Ты что делаешь?
— Он яблоко отравленное съел, — я поднатужилась и снова тряхнула. — Я жду, когда оно из него выпадет!
Гномы переглянулись.
— Знаешь, принцесса… Мы, конечно, не люди, но даже мы знаем, что анатомически это невозможно. Тут настоящая любовь нужна…
А она, значит, анатомически очень поможет!
— Или противоядие! — осенило меня.
Я отпустила Нэжа, аккуратно уложила его на атласные белые подушки, захлопнула хрустальную крышку.
— Так, гномы, жениха моего сторожите — а я к королеве за противоядием!
И, не дожидаясь ответа, оседлала коня.
— Ну удачи тебе, принцесса, — хмыкнул кто-то из гномов.
Я рассудила, что противоядие, если оно и есть, королева держит в потайной комнатке с зеркалом. И чтобы тихонечко его оттуда украсть… В общем, мне в голову не пришло ничего лучше, чем вырастить вьюнок, чтобы тот оплёл полдворца, нашёл комнатку и достал противоядие. Для этого пришлось спрятаться у конюшни, распластаться на заледеневшем крыльце и надеяться, что никому из слуг не приспичит пройти тут в ближайший час.
Вьюн рос, крепчал, я, соответственно, слабела и рисковала получить в дополнении к мозговой горячке воспаление лёгких, когда над ухом сладенько произнесли:
— Явилась, красавица.
Видят боги, я бы превратила её в дуб, если бы не этот, в бездну его, вьюн…
…- Так и знала, что ты приедешь, — говорила ивэрская королева, правя моей кобылкой. Я тряслась в седле, как мешок с зерном. В чём-чём, а в ядах королева явно разбиралась. Что она мне понюхать дала такое, стоило мне тогда, у стены обернуться, не знаю — но голова теперь кружилась с каждой минутой всё сильнее.
— Я видела, как ты на мальчишку смотрела, — продолжала королева. — Знаешь, это ведь твоя вина. Мы с ним договорились: я дарю ему жизнь, и он тихонько её влачит где-нибудь в поле моего зрения, но не выпячиваясь, — она на мгновение умолкла, а я вспомнила уроки политики, даваемые мне мамочкой… Мда, в змеиную яму я руку сунула: искусная в ядах королева никак не могла отравить бедного Нэжа, как наверняка уморила короля. У принца были сторонники при дворе — они наверняка после убийства Его Величества теперь настороже. Слишком долго Ивэр жил при королях, а тут — королева при повзрослевшем-то принце. Шаткое равновесие политических группировок, нарушь его — Её Величество саму бы быстренько траванули. А то и повесили. Вот и нужен был спектакль с сердцем оленя — убрали неудобного принца из дворца (а что, вроде как сам ушёл), с глаз долой — из сердца вон. Интересно, королева потом гномов в убийстве обвинит? Очень удобно. А тут я… мешаюсь.
И Её Величество, словно подслушав мои мысли, продолжила:
— А тут ты. Со своей красотой… Короной… Я думала сначала выдать тебя замуж за одного из моих дурачков… А твоей матери сказала бы, что ты, примерная дочь, узнав о смерти жениха, выбрала себе другого… Но тогда бы ты жила, — она обернулась. — Красивая, красивее меня. Я не люблю быть второй. Я не позволю тебе отобрать у меня славу и любовь.
— Т-ты чокнутая, — прохрипела я, и она усмехнулась.
— Думай, что хочешь. Ты маленькая, глупая, себялюбивая девчонка, ты не знаешь, что такое бороться за трон. Тебе красота досталась даром… — она остановила лошадь. — А мне за неё пришлось сражаться. Чтобы быть самой красивой, первой, потому что только первая получает то, что хочет. Но тебе этого не понять, — она спустила меня с седла на землю, усадила под дерево.
— Чт-то ты со мной сд-делаешь?
Королева улыбнулась: сладко, нежно.
— Использую твой дар. Ты видела, лесов у нас мало, а дерево нынче в цене. Ты вырастишь для меня леса.
— Н-нет.
— Да. Знаешь, как когда-то приносили в жертву пленных эльфов?
Я закашлялась, пытаясь отползти от дерева.
— Ты станешь частью этого леса. И моя страна снова будет богата, — королева кивнула. — Прощай, девочка. Знаешь, мне тебя даже жаль. Такая красота — и хоть бы капелька ума…
Я смотрела ей вслед, смотрела, как она скрывается в метели, и думала, что это, бездна её забери, нечестно. Неправильно. Такие, как она, не должны выигрывать. Не должны получать всё, что хотят.
