Джинкс - Блэквуд Сэйдж (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
– Он прибирается в доме. Приносит дрова. Ну и так далее.
– Раб, – сказала госпожа. Все серебристо-сладкое замерзло в ней, как февральский лед.
– Он не раб. Подрастет, я ему жалованье назначу.
– Так вот почему ты всю зиму не подпускал меня к кухне. Мальчика прятал.
– Я знал, что ты поднимешь дурацкий шум, – сказал Симон. – А это просто мальчик, ничего больше.
А Джинкс все не мог понять, как это госпожа побывала в доме лишь неделю назад, а через кухню ни разу не прошла. Других-то ведущих наружу дверей в доме не было.
– Как бы там ни было, мальчишка составляет мне компанию, – сказал Симон. – Как кошки, только он не такой требовательный.
– Дети – не домашние животные, Симон. И почему он спит под столом? У тебя в этом твоем сарае полным-полно комнат.
– Я отвел ему комнату, но он не хочет спать в ней. Ему больше нравится под столом. Я наложил на это место заклятие, которое отпугивает кошек.
Джинкс уже заметил, что кошки, которые прежде ходили по нему и будили, больше так не поступают; он только не знал, что обязан этим заклятию Симона.
– Так или иначе, это мое дело, – запальчиво сказал Симон. – А мы, помнится, договорились, что мои дела и твои дела – совершенно разные вещи.
Теперь от серебристо-сладкого чувства не осталось и следа, и Джинкс был этим доволен, но далеко не настолько, как мог бы ожидать.
– Если ты собираешься совершить что-то злое, тогда это и мое дело, – сказала госпожа.
– Если я соберусь совершить что-то злое, ты узнаешь об этом первой. Вылезай, Джинкс, – приказал, не повысив голоса, Симон.
Видать, понял, что Джинкс не спит. Джинкс выпутался из одеял и выполз из-под стола.
За столом сидела золотисто-смуглая госпожа в темно-красной накидке. Она улыбнулась Джинксу. Волосы у нее были черные, блестящие, курчавые. Глаза походили на ночное небо, Джинксу даже показалось, что он увидел – перед тем, как она моргнула, – в одном из них падучую звезду. Нос у госпожи был весьма внушительный.
– Это Джинкс, – сказал Симон. – Как видишь, он совершенно здоров. Никаких кусочков, чтобы использовать их в заклинаниях, я от него не отрезал. Джинкс, это София. Моя жена.
– Твоя кто? – переспросил Джинкс. Он еще не вполне проснулся, иначе ему хватило бы разумения разговаривать повежливее.
– Жена, – повторил Симон. Джинкс ощущал, как веселье вспыхивает в чародее короткими пурпурными зарницами, – он смеялся над Джинксом, но безмолвно. Такое нередко случалось.
–?Нет, – сказал Джинкс.
–?Что «нет»? – спросила София. Она все еще улыбалась. Джинкс почувствовал исходившую от нее мягкую зеленую доброту, и ему это понравилось.
– Он о том, что ты мне не жена, – развил его мысль Симон. – Присядь, Джинкс. Выпей сидра.
Джинкс сел, принял от Симона наполненный кувшинчик. Взял со стола ломтик тыквенного хлеба, повертел его в пальцах. Он несколько месяцев усердно изучал дом и прогалину Симона и уж как-нибудь жену его не проглядел бы.
Не замечать жен – это надо постараться. В прежние дни на своей родной прогалине Джинкс всегда старался убраться с их дороги, когда они волнами метались туда-сюда, нагруженные только что постиранной одеждой, бадейками, дровами.
– Жены всегда что-нибудь да таскают, – пояснил Джинкс.
– Моя жена таскает все, что у нее есть, в голове, – сказал Симон. – Она – весьма известный, выдающийся ученый.
София бросила на Симона сердитый взгляд.
– Откуда ты родом, Джинкс? – спросила она.
– С прогалины, – ответил Джинкс.
– Тебе хочется вернуться туда?
Джинкс посмотрел на Симона, пытаясь понять, как следует ответить. Симон встал и спустился по ступеням к очагу, поворошить угли. Джинкс его понял – отвечать придется самому.
Он задумался. По временам ему бывало здесь очень одиноко. А на прогалине, которая начинала уже расплываться в его памяти, вокруг всегда толклось множество людей. Собственно говоря, остаться одному там никакой возможности не было – особенно если ты вынужден спать в изножье застланной соломой кровати, а в лицо тебе утыкаются пахучие ступни твоих приемных родителей. А здесь у него собственный тюфяк, на который никакие младенцы не писают. И еды столько, что на всю долгую зиму хватило. И Симон, который почти никогда не кричит, а драться так и вовсе не дерется.
Джинкс, правда, так и не уяснил, зачем понадобился Симону, но, может, и вправду только для работы.
И тут он внезапно понял, что уже не боится Симона. Нет, конечно, тот кого хочешь напугает, да и ведьмы тоже. Но там, на прогалине, все боялись всего. Страх полз по стенам хижин, капал с потолков, и, чтобы перепугаться до смерти, не обязательно было увидеть перед носом какую-нибудь жуть. Каждый был перепуган все время – просто из принципа… каждый боялся Урвальда, чудищ, зимы, голода, того, что вот-вот случится, и того, что, глядишь, и вовсе ничего не случится. Изнурительное, как понял теперь Джинкс, состояние.
– Нет, – наконец, сказал он. – Вернуться я не хочу. Мне здесь нравится.
Симон все еще ворошил угли, но Джинкс почти услышал его громкое мысленное «ха!», адресованное Софии.
– А по родным ты не скучаешь? – спросила она.
– Так они же все умерли, – ответил Джинкс.
И, едва вымолвив эти слова, понял, что совершил ошибку. Симон же только что сказал Софии, что купил Джинкса у его родных. А вести торговлю с покойниками дело сложное – оно, может, и чародеям не по плечу. И Джинкс, чтобы скрыть замешательство, вгрызся в тыквенный хлеб.
– Мне грустно слышать об этом, – мягко сказала София.
Джинкс осторожно кивнул. За ее добротой проступало нечто новое – намек на стальные нотки.
– А скажи-ка, Джинкс, все они умерли до того, как познакомились с моим мужем?
Симон перестал ворошить угли и замер с кочергой в руке. И кухня вся замерла в ожидании.
Джинкс смял пальцами ломоть хлеба.
– Конечно! Они давно уже умерли! Это приемные родители, они… продали меня. Но они мне и родней-то не приходились.
Он снова набил рот размятым тыквенным мякишем и невнятно пробормотал:
– Потому и хотели сбыть меня с рук.
Кухня снова ожила. Джинкс сказал то, что требовалось. Ну, не совсем уж чистую правду, это верно. О такой мелочи, как тролли, он не упомянул, но остальное так и надо было сказать. Он понял это, когда увидел, как Симон бросил на Софию вызывающий взгляд и кивнул ей – мол, вот так-то! – и София ответила извиняющейся улыбкой. В кухне наступила оттепель, и даже толика серебристо-сладкого чувства вернулась назад. Не так уж и много, по правде сказать, беспокоиться не о чем… и все же Джинксу сильно захотелось, чтобы этот полуночный разговор подошел к концу. Он не вполне понимал, почему решил соврать, чтобы защитить Симона от этой невесть откуда свалившейся жены. Однако не сомневался: сделать это следовало.
Немного погодя, когда он лежал в своей постели под столом, слушая, как в очаге, шипя, угасает пламя, Джинкс вдруг сообразил, что вопрос «Все они умерли до того, как познакомились с моим мужем?» был очень странным вопросом.
Глава четвертая
Волколаки
После этого София стала часто появляться в доме, никогда, впрочем, не задерживаясь в нем дольше трех-четырех дней. И Симон перестал запираться в своих комнатах на несколько дней кряду. София очень ясно дала понять, что приходит повидать и Джинкса, не одного только Симона. Джинксу это понравилось. София была не такой, как все, кого он знал до сих пор: умная, без раздражительности и насмехательства, и добрая, и бесстрашная.
И еще, она говорила на языке, которого Джинкс прежде не слышал. Симон тоже говорил на нем, и Джинксу пришлось какое-то время вслушиваться в их беседы, пока он не начал понимать. Они обсуждали на этом языке то, что не предназначалось для его ушей. Джинкс слышал, как они разговаривают, – а временами и спорят, – о каком-то месте под названием Са`марра. «Где бы оно могло быть?» – гадал Джинкс.
