Полуденные врата - Роэн Майкл Скотт (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

Но никакие идеи в неё не приходили. Спустя какое-то время я различил на фоне далекого транспортного шума ритмичный металлический гул с легким позвякиванием и звоном колокольчиков. Я прислушался внимательнее и уловил определенный мотив. Понял, что это может быть, и впервые ощутил слабый трепет надежды. Я вышел из конюшен на улицу, вдоль которой тянулся ряд больших домов, явно голландских, судя по высоким, щедро украшенным остроконечным крышам. Шум, казалось, стал ближе, но всё же звучал где-то в отдалении, как будто стены его заслоняли. Пройдя чуть дальше и повернув налево, я подумал, что свернул напрасно, так как попал в чей-то сад; я стоял под деревьями – развесистыми деревьями, как в Европе. А за ними возвышался ещё ряд домов, они были даже больше оставшихся позади, некоторые показались мне слегка обшарпанными, но и они сохраняли достойный вид. У одного или двух, украшенных колоннами, над воротами на флагштоках имелись флаги, безжизненно повисшие в полном безветрии, так что установить их государственную принадлежность я не смог. Дома тянулись во всю длину нескончаемой улицы, а за деревьями, под которыми я стоял, параллельно ей шел ещё ряд домов. Должно быть, я попал в какой-то чуть ли не элитный квартал с официальными резиденциями, консульствами небольших государств, отсюда и флагштоки. Даже в Индонезии рядом с ними не могло быть панельных магазинов. Я остановился, прислушался, услышал взрывы безудержного смеха и понял, что был прав. В конце ряда деревьев сквозь листву просвечивало что-то жёлтое. Оттуда и доносился смех, и я быстро направился туда.

Тротуар был вымощен потрескавшимися плитами. По мягкой, пружинящей земле под деревьями идти было куда легче. К тому же здесь я оставался в тени, что меня очень устраивало. У консульств обычно стоит охрана, и ей вполне мог не понравиться мой вид. Я тихо шёл под деревьями, меня, как мотылька, привлекал тёплый свет и несмолкаемое тихое позвякивание, напоминающее журчание реки, текущей по бронзовому руслу. Высокий тонкий голос что-то выкрикнул, и снова раздался смех – хохотали дети и взрослые, смех был такой простодушный, что к дальнейшему я никак не был готов. В центре жёлтого сияния взметнулось что-то черное и с быстротой кобры, как мне показалось, ринулось прямо ко мне – бесформенное чудище, всё в переплетающихся узорах и со скелетоподобным туловищем. У меня перехватило дыхание, сердце екнуло и лихорадочно забилось.

Я подскочил, потянулся к мечу, споткнулся об корень и, хватая ртом воздух, упал на колено. Но тут в жёлтом круге запрыгало другое чудище, похожее на паука. Снова заверещал высокий голос, звон колокольчиков стал громче, деревянные загородки задребезжали; раздались восторженные возгласы. Посмеиваясь над своим испугом, я старался выровнять дыхание. Я уже узнал звучание гамелана – индонезийского оркестра из ударных инструментов: гулкие ритмичные удары двойного гонга, которые я услышал сначала, бренчание demung и ketuk [112], напоминающее звучание бронзового ксилофона и металлических тарелок. Эти-то звуки я и принял за лязг металлообработки. Правда, мне легко было ошибиться. До сих пор я слышал только тихую рафинированную игру гамелана. А эта музыка была резкой, драматичной, неожиданно она начинала звучать нестерпимо громко, удары барабана учащались, и всё это объяснялось просто: здесь происходило то, чего я никак не ожидал. Оркестр сопровождал представление Wayang kulit — чрезвычайно популярного в Индонезии кукольного театра теней. Шипящий фонарь освещал желтым светом кусок материи, свободно висящей между двумя деревьями, он служил экраном.

Раньше я никогда такого театра не видел, и меня поразила необыкновенная живость теней, отбрасываемых всего лишь куклами из кожи, которыми управляли с помощью тонких палочек из рогов буйвола. Тени болтали, тузили друг друга, причём каждый персонаж отличался убедительной индивидуальностью, а кукольник выпевал за них реплики неестественно высоким голосом на таком архаичном языке, что я едва мог разобрать одно или два слова, – так, наверное, звучит Шекспир для яванцев, приблизительно знающих английский. Однако этот театр был куда популярнее Шекспира: дети и взрослые, полукругом расположившиеся на корточках перед пятном золотистого света, дружно смеялись над проделками теней на экране.

Я так и стоял в тени, прислонившись к толстому старому дереву, и наблюдал за происходящим. Медлил я сознательно. Чем больше я думал о Джеки, тем всё больше сомневался, что в своём теперешнем настроении она решится выйти на яркий свет. Может, и она выглядывала сейчас из какого-нибудь укрытия, ибо не могла не понимать, насколько неуместной оказалась бы она на освещенных улицах. Я ясно представил себе, как она прячется в темноте, чтобы быть одной. Громкий театральный оркестр было слышно далеко, в этом я убедился сам; если она заблудилась и теперь бродит где-то поблизости, скорее всего её привлечёт его игра, думал я.

Но медлил я здесь ещё и потому, что зрелище было действительно замечательное.

Сначала я не понимал ничего, но постепенно заметил, что, пожалуй, начинаю разбираться в происходящем. При всей карикатурной стилизации кукол я стал отличать в них положительных героев с их стремительной поступью от неуклюжих грозных демонов. На экране разворачивалось представление одного из восточных эпосов. Не то чтобы у меня было много времени для знакомства с такого рода литературой, но когда-то давно Джеки очень серьезно и подробно рассказывала мне о них. Думая об этом, я вдруг поймал себя на том, что одну из кукол я узнаю: это был особенно любимый детьми персонаж – горбатая длиннорукая фигура, раскачивавшая головой и хвостом и ходившая вперевалку. Каждое её появление зрители встречали радостными криками. Кукловод кудахтал и невнятно тараторил, озвучивая дурачества и ужимки своего героя. Значит, разыгрывали «Рамаяну», с безумным героем Рамой и его женой – добродетельной Ситой, которую похитил их демонический враг. Здесь же был Хануман – король обезьян и малопривлекательный союзник Рамы, который пожертвовал собственным хвостом, чтобы доставить огонь в обиталище демонов. Я разделял симпатии зрителей, вместе с ними восхищался его своевольными выходками и замирал от ужаса, когда на экране возникал безобразный угрожающий ракшаса. [113] С этими персонажами индонезийцы знакомы с малых лет, они с ними росли, для них эти герои так же всесильны и мгновенно узнаваемы, как Джеймс Бонд и Супермен на Западе. И в тот скупо освещенный вечер у меня появилось ощущение, будто я коплю силы для вечной, как мир, борьбы добра со злом, которая не становится менее страшной оттого, что исход её предопределен.

Несмотря на то, что я был захвачен представлением, у меня возникло вдруг какое-то странное чувство: казалось, только что в тёмном ночном воздухе не было ничего подозрительного – вились мотыльки, звучал смех, играла музыка, пахло специями и потом, а уже в следующее мгновение я ощутил присутствие чего-то совсем иного; это смутное ощущение делалось все определеннее, усиливалось, как бывает, когда вам глядят в затылок. Правда, у меня не возникало желания обернуться, каковы бы ни оказались последствия. Я боялся шевельнуться, хотя сам себя убеждал, что лучше всё-таки узнать, что происходит. Я в это верил, а вот тело мое верить отказывалось. Я слышал рядом с собой чье-то холодное дыхание, волосы на моих голых руках и на шее встали дыбом. Я чувствовал, как напрягаются мышцы спины, словно стремясь улизнуть от чего-то, что находится всего в дюйме от них. Я положил руку на пояс рядом с мечом; до него я, конечно, не дотронулся, на это у меня ума хватило. Но если бы я мог… если бы только у меня достало мужества повернуться и в тот же миг вытащить из ножен меч… Однако я осмелился только чуть-чуть повернуть голову. Там, справа от меня, кто-то стоял, кто-то, кого я сразу узнал. И это потрясло меня; сердце быстро заколотилось, стало трудно дышать. Очарование нарушилось или изменилось окружавшее меня энергетическое поле? Я всё-таки повернулся к стоявшему рядом человеку, он опирался на посох с хрустальным набалдашником и внимательно присматривался к происходящему на экране, глаза у него живо блестели.