Прости меня - Дружков Юрий (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Это за ним началась потом облава, такая неумолимая, страшная погоня, за ним, а не за теми, кто убил. Они спокойно вылезли из укрытий, сели в ожидавшие их автомашины на глазах у полицейских...
Луч переносил меня из одной точки в другую. Следы вели в самые неожиданные места.
Вот группа загорелых темнокожих людей в защитных очках. Они сидят в домашней комнате, пьют что-то со льдом и беседуют, как приятели в субботний день, вяло, неторопливо, голосами вежливо-мягкими, не то равнодушными, не то сомлевшими от солнца.
- Жара совсем как у нас дома...
- На Кубе не так душно.
- Я хотел бы устроить им пекло.
- Хвастунишка, ну кто же тебе мешает?
- Президент Америки... Был такой шанс.
Тут они почему-то смеются.
- Ты находишь его упрямым?
- Нет, он слишком вежлив.
- Тебя не устраивает?
- Есть кое-кто... Их тоже не устраивает. Они хорошо заплатят.
- О чем разговор...
Тогда я замечаю в комнате более светлое лицо, руку, впаянный в нее стакан, твердую руку снайпера, наглый знакомый взгляд. Один из них будет стрелять, один увозить из района покушения, другой...
- Агент из Майами доносит: наши кубинцы недовольны Президентом, они готовят убийство. Заговор очень серьезный. Покупаются люди, самолеты и машины.
- Куда хватили! Я тоже недоволен своим президентом, но я почему-то не бегу за винтовкой...
- Значит, накрыть?
- Не спешите. Я должен поговорить кое с кем.
- Но их потом трудно будет поймать. План подготовлен. Участники вербуются даже среди полиции Лахомы. Пока все на своих местах, мы...
- Я сказал: не торопиться.
- Но...
- Милый, спешка нужна при ловле блох.
- Слушаю, сэр.
Луч переносит меня в другое помещение, в иной город.
...- Мы думаем, надо взять игру на себя. Дадим ребятишкам позабавиться. Два холостых выстрела, не больше. Но зато какой шум!.. Красные хотели убить Президента!.. Не могли простить ему твердость... На всякий случай подберите подходящего агента, который мог бы стрелять уток.... Пиф-паф, холостыми в небо... Черт их побери, покупают полицию! Кто им столько платит? На субсидии так не спляшешь...
Я видел огромный кабинет в стеклянном здании.
- Передайте по всем каналам, строго секретно, двадцать второго ноября можно играть на повышение... скупать не только чужие, берите наши.
- Вы думаете, они смогут?.. Или хотят позабавиться?
- Мы начинаем при любом варианте. Комедии тоже полезны...
Приглушенно гудели аппараты, напуганные, стучали зубами телетайпы. На проводе были Европа, Средний, Ближний Восток. Не очень понятные слова перекидывал океан.
- Там они замышляют что-то.
- С ним будет кончено?
- Предполагаю... Не уверен. Впрочем, не наша печаль.
- Вы наивны. Если этот молодой интеллектуал промямлит еще немного, акции упадут настолько, что нефтяные концессии будут конфискованы восточными дикарями.
Когда я проявил пленку и дал Американцу влажные отпечатки, у него затряслись руки. Он жадно разглядывал снимки один за другим, раскладывал их на столике веером. Я молча менял их местами в той последовательности, как все было.
- Мистер Магнитолог, мистер Магнитолог, мистер Магнитолог, - без конца повторял он, перебирая снимки дрожащими руками. - Значит, все-таки четыре выстрела, - сказал он.
- Четыре выстрела, но два залпа.
- Два залпа!
- Вот номера машин, которые въехали на полицейскую стоянку на пятнадцать минут раньше... В этом автомобиле по радио давали указания другим...
- Номер машины!.. Луизиана! - воскликнул Американец. Новый Орлеан!
- Вам видней... А на этих снимках все путешествие туда и обратно.
- Бог мой!
- В этой пачке разные сборища в разных местах.
- Новый Орлеан! Майами! Господи...
- У вас на руках одни пешки.
- Вы думаете, пешки? Заговорщики, убийцы? Пешки?
- Пешки.
- Но если их поставить на шахматной доске, они помогут нам разобраться, куда подевались король и королева.
- Не надо ничего ставить. Вот короли.
Американец вырвал у меня снимки.
- Боже мой! Боже мой! Этот?.. Этот?.. Я не могу поверить. Не могу!!
- Вот магнитная пленка.
Мы слушали с ним деловые, хрипловатые голоса, требовательные, заискивающие, резкие, вкрадчивые. Перед ним открывалась паутина, сплетенная тысячью откормленных, жадных, образованных, элегантных пауков.
Он еще не видел снимков, на которых были последние минуты всех погибших свидетелей. Пленку с ними я не успел проявить. Я был измучен.
Он сидел на диване, слегка покачиваясь в такт голосам, приказам и выстрелам. А я думал, почему бы тебе не встать и не сказать громогласно по всем каналам, на всю Америку: "Посмотрите, люди! Как могло такое случиться? Каждому юристу понятно, если мрут как мухи один за другим все, кто был косвенно связан с каким-либо преступлением, значит, оно, преступление, само собой доказано, значит, заговор был и необходимо срочное вмешательство государства. Немедленное! Беспощадное! Злое!.. Преступно правительство, которое медлит. Преступен глава государства, который не вмешивается или делает вид, что ему ничего не известно. Преступны условия, породившие такое правительство, такой заговор".
Бедный Президент, Вечная память ему.
Я положил рядом два снимка. Предполагаемый убийца, погибший полицейский.
- Они похожи как близнецы, посмотрите, - сказал я.
- Да, невероятно похожи.
- А вот снимок: на стрельбище в Ирвинге показывал свою меткость не Предполагаемый, а его двойник, тот, кто стрелял на самом деле. Он умышленно говорил там чужую фамилию.
- Да, да, это ужасно!
- Выбирал автомобиль не Предполагаемый, а все тот же двойник.
- Разыграно по нотам. Ужасно, ужасно, мистер Магнитолог, - он поднял здоровенные свои кулаки, стиснул ими лицо. - Не могу поверить, не могу! Дайте взглянуть еще раз.
Он тасовал отпечатки, раскладывал их опять на полу, на диване, бормоча:
- Это государственный переворот! Это не что иное, как государственный переворот!
Опять он слушал магнитофон. Опять звучали приветственные возгласы, крики, выстрелы, четыре негромких щелчка. Четыре.
Паутина медленно заволакивала меня, и я уснул.
Американец разбудил меня.
- Сэр, - сказал он торжественно, - я хочу, чтобы вы пообедали. А потом спите, сколько вам захочется. Вы и так уже дремлете больше двух часов. Наша хозяйка приготовила нам роскошный обед.
Мы сели в столовой. Пока негритянка суетилась около нас, он опять разглядывал снимки, отобранные, как я понял, снимки. Одну четверть из тех, что я сделал.
Потом он ухаживал за мной. Подкладывал, и подливал, и убирал от меня все лишние пустые тарелки. Я не сопротивлялся.
- Вы знаете, - спросил он, - сколько стоят ваши снимки?
- Нет.
- По самым скромным предположениям пять миллионов долларов!
И опять он произнес это слово кокетливо, как у нас говорят деньгами, а не деньгами.
- Вы меня растрогали, - сказал я.
- Иронизируете? - кивнул он. - А я вполне серьезен. Вы понимаете, я только советую, деньги велики... Не остаться ли вам у нас. Фотографии могут вам дать и семьдесят и сто миллионов. А если будет книга о том, как эти снимки попали к вам, то при самых плохих обстоятельствах половина миллиарда у вас в кармане... Скажите откровенно, разве не соблазнительно? Почему вы не хотите остаться? Вас держат какие-нибудь моральные факторы? Или вы хотите, или вам хотелось бы, да вы не можете?.. Ну, представьте себе такую сказку: ваше правительство разрешает вам. Останетесь вы или нет?
- Нет.
- Почему? Не хотите?
- Не хочу.
- Скажите, пожалуйста, какие силы вас удерживают? Не понимаю... Неужели вы никем и ничем не обижены у себя на родине?.. Вспомните хорошенько...
- Я не знаю, что сказать. Мне просто не хочется, нет желания.
- Вы подумайте.
- К чему?
- Подумайте, шансы велики!
- Мистер Американец, у меня был один знакомый... очень способный физик... Он однажды взял и остался. Потом я получил от него письмо. Физик писал о том, как ему живется. Думаете, он плохо устроился? Машину, коттедж, фунты - все это он имел. Имел и с тоской собачьей писал о том, как с ним у нас всю жизнь гоношились и нянчились, как хлопотали над ним, начиная с детского сада, потом в школе, потом в институте, в армии... Никто больше не думает о нем, кроме жены. Вакуум, пустота. Нянчиться некому. Одна надежда на собственные мускулы. А мускулы не так уж крепки... Приедете когда-нибудь, покажу вам письмо. Я не придумал его. Оно лежит у меня в столе. Он пишет: если кто-то не понимает, что значило в нашей с ним жизни Государство, в котором живу я, пускай заимеет ребенка. Поймет... У него дочь родилась в Москве, а сын родился там.
