Чёлн на миллион лет - Андерсон Пол Уильям (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Бессмертный поднял жезл и затряс погремушкой. На лицах отразилось беспокойство. Кони, почуяв тревогу людей, принялись с фырканьем переступать на месте и бить копытами.
— Я вовсе не хотел оскорбить тебя, о великий! — торопливо сказал Бегущий Волк. — Ведь ты же сам учил нас говорить без похвальбы, но и без страха! Ну, если я вел себя чересчур шумно, то извини меня. — Он вскинул голову. — И все-таки такой сон снисходил ко мне. Я пересказал сон товарищам, и они верят мне.
Шаман уронил руки с магическими амулетами и какое-то время стоял недвижной темной тенью среди залитой солнечным светом травы, а затем сказал негромко:
— Надо поговорить с тобой еще. Попробуем понять смысл предзнаменования.
— Твоя правда. — Бегущий Волк испытал явное облегчение, и это придало его голосу мягкие интонации. — Завтра поговорим. А сейчас подойди, о великий, и позволь предложить тебе моего лучшего скакуна. Ты въедешь в деревню верхом, а я войду пешком, и ты благословишь нас, как всегда благословляешь вернувшихся охотников.
— Нет, — отрезал Бессмертный и зашагал прочь. Встревоженные охотники хранили молчание, пока Бегущий Волк не расхохотался, и смех его был подобен рычанию его диких собратьев из восточных лесов.
— Радость нашего народа вполне заменит благословение! И нас ждут женщины, страсть которых жарче их костров!
Большинство охотников подхватили смех не без усилия над собой, но все же немного развеселились. И вслед за вожаком вновь поддали пятками лошадям под ребра и с гиканьем понеслись вперед. Обгоняя шамана, ни один даже не оглянулся.
Когда Бессмертный вернулся в деревню, там царил полный переполох. Вокруг охотников собралась толпа, возбужденная, крикливая, суетливая. Под ногами, тявкая, крутились собаки. Успешная охота означала не только мясо: тут были и жир, и кости, и рога, и кишки, и жилы, — словом, почти все, в чем может возникнуть нужда. И это лишь скромное начало. Одни шкуры станут оболочками вигвамов, другие пойдут на восток в обмен на крепкие шесты, и тогда можно будет пускаться в путь целыми семьями, странствовать без ограничений — охотиться, разделывать добычу, вялить ее и коптить, а потом опять сниматься с места и снова в путь — до новой охоты…
— Но не завтра, — предупредил Бегущий Волк. Голос его звучал веско, покрывая шум толпы. — Лошадей у нас все еще мало. И первым долгом надо позаботиться о тех, что так хорошо послужили нам. — Тут в его голосе зазвенели победные нотки: — Но скоро их будет гораздо больше! У каждого будет целый табун!..
Кто-то истошно завопил, другие подхватили, и вскоре выло все племя, выкрикивая имя Бегущего Волка, признавая его лидерство.
Бессмертный обошел людей стороной, и его почти никто не заметил. А если кто и замечал, то смущенно отводил взгляд и с новым пылом включался в общее ликование.
Жены и младшие дети Бессмертного стояли подле дома как привязанные. Отсюда толпа была не видна, но радостные крики были слышны и на расстоянии. Перепелиная Шейка помимо воли все поглядывала в сторону праздника — что с нее взять, она ведь почти девочка. Шаман остановился лицом к лицу с домочадцами. Те приоткрыли рты, хотели сказать что-нибудь, но подходящих слов никто не нашел.
— Молодцы, что подождали здесь, — сказал он наконец. — А теперь вам лучше присоединиться к остальным — помочь в стряпне, да и попировать со всеми.
— А как же ты? — негромко спросила Вечерняя Изморось.
— Я не запрещал этого, — с горечью отвечал шаман. — Да и что я мог поделать?
— Ты высказывался против лошадей, высказывался против охоты, — зашамкала Яркая Бронза. — Или у них отнялся ум, что они тебя больше не слушаются?
— Они еще узнают, — предрекла Вечерняя Изморось.
— Как я рада, что смерть скоро приберет меня. — Яркая Бронза протянула дряблую руку к Бессмертному. — А тебе, бедному, придется пережить и этот урок.
Перепелиная Шейка оглядела своих детей и слегка поежилась.
— Ступайте, — сказал шаман. — Веселитесь. Так оно будет лучше. Мы не должны дать людям почувствовать, что между нами легла трещина. Это может привести к беде. Я всегда старался сберечь единство народа.
— А сам все-таки останешься в стороне? — внимательно взглянула на него Вечерняя Изморось.
— Я попробую поразмыслить, что еще можно сделать, — ответил он и вошел в священную хижину. Домочадцы помялись еще немного, не в силах справиться с тревогами: необычная для Бессмертного неуверенность в себе, открытое непослушание ему подрывали в их глазах самые основы мироздания.
Хижина, обращенная входом к востоку, уже погружалась во мрак; проникавший в дверной проем и дымовое отверстие свет бесследно рассеивался в затопившем круглое помещение полумраке. Магические предметы смутно вырисовывались неясными контурами, бликами и клубками глубокой тени. Бессмертный подошел к центральному очагу и возложил на него кусочки бизоньего мяса, потом взял кремешок и трут, чтобы добыть огонь трением. Когда трут затлел, он вздул костерок, набил трубку табаком, привезенным издалека, раскурил ее и глубоко затянулся в надежде, что священное головокружение повергнет его в транс.
Но озарение не давалось, и он даже обрадовался, когда в проеме двери возникла чья-то фигура. Солнце уже склонилось к невидимому горизонту, окрасив облака ароматного дыма от кухонных костров закатной желтизной. Праздничный гвалт казался нереальным и громким одновременно.
— Отец!.. — раздался застенчивый шепот.
— Входи, — отвечал Бессмертный. — Добро пожаловать. Три Гусыни пригнулся и вошел, устроившись по другую сторону очага. На морщинистом лице бесполого даже в полутьме читалась тревога пополам с озабоченностью — да он их и не стыдился.
— Я надеялся, что ты дашь мне здесь убежище, отец, — признался он.
— От чего? Тебя кто-нибудь обидел?
— Нет-нет. Все веселятся. — Три Гусыни поморщился. — От того-то и больнее всего. По-моему, даже старики отбросили прежние сомнения.
— Но не ты.
— Наверное, есть еще кто-нибудь. Откуда мне знать? Большинство женщин сердцем с нами, но мужчины от них отмахиваются. А добыча у Бегущего Волка со спутниками действительно огромная.
— В будущем он, конечно, сулит еще больший прибыток? Три Гусыни утвердительно хмыкнул.
— Почему же ты не разделяешь общих надежд? — поинтересовался Бессмертный.
— Ты мой отец, и ты всегда был добр ко мне. Боюсь, что в том грядущем, какое по сердцу Бегущему Волку, людям будет не до милосердия.
— Судя по тому, что слышно о племенах, избравших путь лошади, — это именно так.
— Говорят — иногда я оказывался поблизости от мужских разговоров, и удавалось подслушать, — некоторые племена сделали это не по своей воле.
— Верно. Захватчики, пришедшие с далекого востока, изгнали их из родных лесов в прерии. А тех в свою очередь изгнали захватчики с ещё более дальнего востока. И те захватчики, говорят, владеют ужасным оружием, мечущим молнии, — они получили его от бледнолицых иноземцев, слухи о которых докатывались и до нас. Но другие, вроде паррики, добровольно избрали путь лошади и ныне движутся лавиной с западных гор.
И ведь у них, — продолжал Бессмертный, — вовсе не было в том нужды. И у нас нет такой нужды. Я говорил с путниками, с торговцами — с каждым, кто несет весточку о других краях. К северу от нас арикара, хидаца и манданы по-прежнему живут на старый лад. Сила, покой и благосостояние не оставляют их. Хотел бы я, чтоб и у нас так было.
— А я говорил с двумя-тремя юношами из тех, что привели лошадей вопреки твоей воле, отец, — сообщил Три Гусыни. — Один из них сопутствовал Бегущему Волку и в учении, и в охоте на бизонов. Они говорят — он говорит, — что они не хотели ничего дурного. Это вовсе не от нехватки уважения и не от стремления опрокинуть порядок вещей. Они просто хотят принести благо перемен.
— Знаю. А еще я знаю, что выбора уже нет. Перемены — это как связка амулетов: или ты берешь ее всю, или отвергаешь напрочь.
— Отец, — совсем тоненьким от грусти голосом сказал Три Гусыни, — кое-кто сомневается в твоей мудрости, хоть я и не отношусь к их числу. Они не верят, что ты, живущий вне времени, способен принять перемены.
