Новая весна - Джордан Роберт (читать книги полные TXT) 📗
Скрипнула открывающаяся дверь, и на пороге конюшни появился Букама – без куртки, рубаха будто второпях заправлена в штаны. Без меча он казался голым. Словно бы в нерешительности, он осторожно распахнул обе створки и только потом вошел внутрь.
– Ну, что ты собираешься делать? – в конце концов, спросил он. – Раселле рассказала мне о... о Золотом Журавле.
Лан спрятал кольцо и высвободился из объятий пустоты. Эдейн будто смотрела на него со всех сторон, но сама ускользала от его взгляда.
– Рин сказал мне, что даже Назар Кьюренин готов выступить в поход, – оживленно отозвался Лан. – Не хочешь полюбоваться на этакое зрелище? – Целая армия может погибнуть, пытаясь одолеть Запустение. И не одна армия уже погибла в подобных бесплодных попытках. Но Малкир исчезает из памяти людей. И скоро сама страна превратится в воспоминания, как уже случилось с захваченной Запустением землей. – Тот мальчик у ворот отпустит волосы и попросит у отца хадори. – Люди уже забывают о Малкир, стараются забыть. Когда не станет последнего мужчины, который перевязывает волосы, когда не станет последней женщины, которая наносит на лоб цветную точку, неужели тогда в самом деле исчезнет и Малкир? – Глядишь, и Рин избавится от своих косиц. – Голос Лана утратил всякие нотки веселья, когда он добавил: – Но такой ценой? Хотя кое-кто считает, что оно того стоит.
Букама хмыкнул, но не сразу. Возможно, он-то как раз именно так и считал.
Подойдя к стойлу Солнечного Луча, он принялся перебирать висевшую на дверце упряжь своего чалого, словно забыв, что собирался сделать.
– Для всего есть цена. Всегда, – произнес Букама, не поднимая глаз. – Но есть цена и – цена. Леди Эдейн... – Он коротко взглянул на Лана, потом повернулся к нему. – Она всегда была такой – заявляла обо всех правах, на которые могла претендовать, и требовала исполнения малейших обязательств. Обычай связал тебя с ней, и, что бы ты ни решил, она станет направлять тебя, словно коня – поводьями. Если, конечно, ты как-то не вывернешься.
Медленно Лан заткнул большие пальцы за ремень, на котором висел меч. Букама вывез Лана из Малкир, посадив за спину и привязав к себе. Последний из пятерых, кто остался в живых после той скачки. Букама вправе свободно говорить с ним, пусть даже речь идет о карнейре Лана.
– И как, по-твоему, я могу уклониться от своих обязательств и не навлечь на себя позора? – спросил Лан куда резче, чем хотел. Глубоко вздохнув, он продолжил тоном поспокойней. – Ладно, не будем об этом. Кстати, в общем зале пахнет лучше, чем тут. Рин предлагал вечером прошвырнуться по кабакам. Если только госпожа Аровни тебя отпустит. Кстати, в какую цену нам встали комнаты? Они хорошие? Надеюсь, не слишком дорогие.
Заливаясь краской, Букама двинулся вместе с Ланом к дверям.
– Нет, не очень дорого, – торопливо сказал он. – Тебе достался соломенный тюфяк на чердаке, а я... э-э... А я буду в комнате у Раселле. Я бы пошел с вами, но, кажется, Раселле... Я не к тому, что она меня не отпус... Я... Ах ты, щенок! – прорычал Букама. – Ничего, тут есть одна служанка-милашка, Лайра. Вот и посмотрим, удастся ли тебе сегодня поспать на том тюфяке. Да и даст ли она тебе вообще поспать! Так что не думай, будто...
Букама умолк, когда они с Ланом вышли на солнечный свет, слишком яркий после сумрака конюшни. Серый жаворонок по-прежнему выводил свою весеннюю песню.
Шестеро мужчин шагали через опустевший конюшенный двор. Шесть обыкновенных мужчин с мечами на поясе, ничем не отличающиеся от прохожих на городских улицах. Но Лан все понял еще до того, как двинулись их руки, до того, как их взгляды устремились на него, а шаги ускорились. Он не мог не понять – слишком часто он встречался с теми, кто хотел его убить. И рядом был Букама – связанный клятвой, не позволявшей ему взяться за меч, даже будь при нем оружие. Мало толку – идти с пустыми руками, без оружия, против мечей, тем паче при таком-то раскладе сил. Если Лан с Букамой попытаются спрятаться в конюшне, те шестеро доберутся до них раньше, чем они успеют затворить двери. Время замедлилось, потекло как застывший мед.
– В конюшню! И заложи двери! – бросил Лан, а рука его метнулась к рукояти. – Исполняй приказ, солдат!
Ни разу в жизни Лан не приказывал Букаме, и тот на миг замешкался, потом церемонно поклонился и хрипло произнес:
– Моя жизнь – твоя, Дай Шан. Будет исполнено.
Когда Лан двинулся навстречу нападающим, то услышал, как в конюшне с глухим стуком опустился засов. Чувство облегчения было далеким-далеким. Он пребывал в ко’ди. Он един с мечом, плавно выскользнувшим из ножен. Един с бросившейся к нему шестеркой. По утрамбованной земле глухо топали сапоги, блеснула обнажаемая сталь.
Вперед вырвался один, худой, как цапля, и Лан сделал первый шаг в боевой стойке. Время точно застывший мед. Пел серый жаворонок, и худой закричал, когда «Рассечением облаков» ему отрубило правую кисть у запястья, и Лан продолжил движение, чтобы остальные не набросились на него все разом. «Дождик на закате» до кости рассек толстяку лицо и лишил левого глаза, а рыжеволосый юнец полоснул Лана по ребрам «Черными камушками на снегу». Только в сказаниях герой выходит из схватки против шестерых без единой царапины. «Распускающаяся роза» отсекла лысому левую руку, а рыжий кончиком меча нанес Лану рану у глаза. Только в сказаниях можно в одиночку сразиться с шестерыми и остаться в живых. Лан знал об этом с самого начала. Долг – как гора, а смерть – перышко, и долгом Лана был Букама, который вывез ребенка у себя на спине. Но ради этого мига Лан жил, ради этого сражался – пиная рыжего в голову, кружась юлой и получая раны, истекая кровью и ступая по лезвию бритвы, – в танце между жизнью и смертью. Время точно застывший мед, и Лан менял позиции и приемы, но конец мог быть лишь один. Мысли были далеко. Смерть – лишь перышко. «Одуванчик на ветру» раскроил горло уже потерявшему глаз толстяку – страшная рана на лице остановила того всего на несколько мгновений, – и детина с раздвоенной бородкой, плечистый, точно кузнец, удивленно охнул, когда «Поцелуем гадюки» клинок Лана пронзил ему сердце.
И вдруг Лан понял, что стоит он один, а по всему двору валяются шесть тел. Рыжеволосый юнец судорожно вздохнул в последний раз, взрыв землю, дернул ногами, и вот из семерых людей живым здесь остался только Лан. Он стряхнул кровь с клинка, наклонился и обтер последние красные капли о чересчур дорогую куртку «кузнеца», потом четким движением, будто на тренировке у Букамы, вложил меч в ножны.
Внезапно из гостиницы высыпали люди – повара, конюхи, служанки, народ из общего зала. Все кричали, пытаясь понять, что тут за шум, и изумленно таращились на распростертых на земле мертвецов. Самым первым, с мечом в руках, выбежал Рин. Побледнев, он подошел к Лану.
– Шестеро, – пробормотал Рин, разглядывая тела. – Проклятье, у тебя и впрямь везение самого Темного.
Подбежавший Букама и опередившая его на считаные мгновения темноглазая Лайра занялись ранами Лана. Они стали осматривать его, осторожно раздвигая окровавленные края разрезов в одежде. Девушка то и дело слегка вздрагивала, но голос у нее был на удивление спокойный, совсем как у Букамы, когда она посоветовала послать за Айз Седай, чтобы та Исцелила Лана, и посетовала, что придется столько швов накладывать. Потом заявила, что с иголкой и ниткой справится и сама, отогнав Букаму, порывавшегося заняться тем же. Появилась и госпожа Аровни; она, приподняв юбки, обходила кровавые лужицы, сердито оглядываясь на трупы, замусорившие двор ее конюшни, во весь голос ругая Стражу: разбойники, видать, совсем распоясались, и злодеи не посмели бы шляться по городу средь бела дня, если б городские стражники не били баклуши. С ней громко согласилась доманийка – та самая, которая разглядывала Лана в общем зале. Ей-то, чем та была крайне недовольна, трактирщица не терпящим возражений тоном велела сбегать за Стражей, заодно подкрепив свое распоряжение тычком. Последнее в полной мере свидетельствовало о потрясении госпожи Аровни – в противном случае она никогда не стала бы так обращаться со своими клиентами. А о шоке, испытываемом всеми, говорило то, что доманийка без всяких возражений кинулась исполнять поручение. Хозяйка же теперь принялась распоряжаться, чтобы мертвецов убрали с глаз долой.
