Осколки (Трилогия) - Иванова Вероника Евгеньевна (книга регистрации .txt) 📗
Дотронуться? Да, придется: иначе расстояние будет слишком велико для влияния. Какая же она липкая, эта кровь! И горячая. Очень горячая.
Нилар стонет, кажется, громче, чем раньше. Ну да, разумеется: ему ведь больно. А из-за того, что мои неумелые руки касаются ран, боль, должно быть, многократно усиливается. Где они, оконечные Петли? Здесь? Как же плохо видно… Нашел. Кажется. Еще чуть-чуть и…
Сил на последний крик у умирающего не хватило: я услышал только короткий всхрип, и тело, которого касались мои пальцы, перестало вздрагивать от неровного дыхания.
Не может быть. Я же добрался туда, куда было нужно! Или… Так и есть: не рассчитал усилие, и Пустота оборвала вместе с нужными Петлями еще несколько, столь же важных. Для жизни и для смерти.
Нэмин’на-ари не рванулась к умершему другу. Вообще не двинулась с места. Стояла и смотрела, как я стираю с рук кровь. Смотрела на мои руки, не позволяя остановиться, потому что…
Я давно уже научился управлять выражением собственного лица, чтобы удерживать маску бесчувствия, но сил для контроля надо всем остальным не осталось: пальцы предательски дрожали, выдавая страх и вину, поэтому я мял в руках полы собственного плаща до тех пор, пока Мин не всхлипнула и не отвернулась, пряча выступившие в серых глазах слезы…
Вот как, значит. Тот «я» тоже не все умел делать. Не умел, но пытался. Пробовал. Вот только лучше бы ему было заниматься своими опытами в лаборатории, а не на поле боя, в попытке спасти умирающего воина. Надеюсь, мне никогда не придется оказаться в такой же ситуации. А если придется… Нужно быть к ней готовым. Нужно учиться. Не зная, что значит «отнимать», никогда не научишься «дарить», верно? Следовательно… Я пройду дальше. По той же тропе, но за следующий поворот. Чтобы получить одну из величайших ценностей мира — знания и умения. А чувствовать буду потом. Позже. Все равно никуда не денусь…
«Не жаль беднягу?..» — звучит в моей голове уже знакомый вопрос. Во второй раз или все еще длится тот, первый миг? Впрочем, это не имеет значения.
Нисколько. Он заслужил свою смерть. Но я вовсе не собираюсь причинять ему лишние страдания… Скажи, раз уж Кружево Разума определяет реакцию тела, если его оборвать, человек не будет чувствовать боль?
«О да… Он вообще ничего не будет чувствовать…»
Замечательно! Мне давно следовало изучить свойства живой ткани, а сейчас выдался удобный случай.
«Тогда не будем терять время зря… Сосредоточься, а я буду помогать по мере сил…» — наставническим тоном поторопила Мантия.
— Ты не мог понять, почему Рогар выбрал меня? Считал, что во мне нет ничего замечательного? — Обратился я к убийце. — Я покажу тебе. Но это будет последним, что ты сможешь увидеть…
— Он… умер? — Спросил Хок, когда я вернулся в комнату.
— Да.
— А что с телом?
— Я обо всем позаботился.
— Ты так спокойно об этом говоришь…
Я посмотрел на бледное лицо рыжика, отмечая чуть запавшие и лихорадочно блестящие глаза.
— Произошло то, что должно было произойти. Убийца понес заслуженное наказание.
— Но ты ведь жив!
— И что? Я остался в живых по чистой случайности, которую этот парень не мог предусмотреть. Нанесенные удары были смертельными, можешь мне поверить. И ни ты, ни Мэтт ничем бы не помогли: я должен был умереть в течение получаса после покушения.
Отчаянный возглас:
— Но не умер же!
Спор, конечно, беспредметный, но его нельзя прерывать, иначе Хок останется в плену фантазий.
— Для него я умер еще задолго до того, как нож воткнулся в мой живот. Я умер в его мыслях. Причем, уверен, умер неоднократно: парень наверняка во всех красках представлял себе мою смерть и последовавшее за ней горе Мастера. Он желал причинить боль, а из-за чего? Из-за нелепой обиды. Из-за того, что оказался недостаточно хорош для других. Понимаешь, в чем состояла его ошибка? Он не хотел видеть себя чужими глазами. Не хотел посмотреть в зеркало.
— И за это ты его убил?
— Не только и не столько. Отпусти мы его восвояси или сдай Страже, он остался бы жив. Но в таком случае мысль о мести не покинула бы его, разгораясь все жарче и жарче. Не вышло со мной? Но ведь есть еще и вы. А я не собираюсь оплакивать ваши трупы, если в моих силах устранить угрозу до ее появления.
— Но… Ты просто взял и убил его… Не давая оказать сопротивление…
— Не нужно тратить лишние силы на то, чего можно достигнуть более легким и простым путем. В любом случае, эта смерть ложится на меня, а не на вас: незачем напрасно переживать. Ложись спать и постарайся выкинуть глупые мысли из головы.
Он кивнул, но упрямая складка губ свидетельствовала: не выкинет. Будет перекладывать с места на место, мять, тискать, мусолить, но не решится выпустить из рук. Что ж, пусть. Я не могу вложить в его разум то, что пережил и понял сам. Буду стараться хоть частично уберечь от опрометчивых шагов, это да. И представляю, как буду ненавидим за свои благие намерения.
В самом деле, несмотря на всю видимую жуть произошедшего, невозможно было поступить иначе. Мне требовались знания. Убийца должен был понести заслуженное наказание. Все возможности будущих несчастий должны были быть уничтожены до своего зарождения. Просто? Да. Но смешавшиеся в одном котле безобидные настои превратились в смертельно ядовитое зелье.
Троица ни за что в жизни не поверила бы, что несостоявшийся душегуб не чувствовал боли. А он не чувствовал, могу поклясться, чем угодно! Телесной боли. Да и душевную тоже вряд ли: когда я поставил все необходимые блоки, его сознание оказалось совершенно оторвано от ощущений, следовательно, могло питаться лишь фантазиями. Правда, полагаю, оных фантазий было предостаточно…
А крови не было. И малейшего расчленения — тоже. Мне не нужны стальные лезвия, чтобы проникать в суть вещей, потому что у меня есть иное орудие познания, приносящее много неприятностей и весьма утомительное, но куда более действенное. Бэр и Хок не увидели бы ничего, а вот Мэтт… Его нельзя было допускать до лицезрения ни в коем случае. Пусть меня лучше считают извергом и палачом, но не сталкиваются с тем, что стоит за моей спиной. Если бы они были чуточку взрослее! Не телом, а умом, конечно же: вот тогда можно было рискнуть и приоткрыть занавеску. Но не сейчас, не перед теми, кто пока толком не умеет ни дарить, ни отдавать.
Я рассеянно опустил ладони на каменный парапет набережной и тут же с недовольным возгласом отдернул руки. Фрэлл! Горячо!
В Вэлэссе царило лето в разгар весны. Жара душила легкие, выступая липким потом по всему телу, а в синеве неба, сколько хватало взгляда, не было намека даже на самое завалящее облачко. Рубашка давно промокла насквозь, но снимать ее было немного боязно: во-первых, я нигде не видел оголенных по пояс людей, следовательно, мой поступок может быть сочтен за оскорбление местных нравов, и во-вторых, пребывание на солнце неминуемо вылилось бы в сгоревшие плечи, грудь и спину, а этого допускать также не хотелось. К тому же, выходило, что изнывать от несвоевременно наступившего лета мне придется не один день. То есть, нам придется.
В означенной гостинице (название, местоположение, маршрут, имя курьера и корабль, на котором он должен был прибыть, я узнал из предусмотрительно вложенной Ксарроном в книгу записки) меня встретили недоуменно-сочувствующими взглядами, сообщив, что нужный человек еще не появлялся, и посоветовав справиться о нем в порту. Пренебрегать разумными советами глупо, поэтому дорога привела меня к причалам, у которых сиротливо скучали корабли с спущенными парусами. Здесь и стала известна причина, по которой надлежало задержаться в Вэлэссе. Штиль. Полный и беспросветный, совпавший с установлением жары. В море выходили разве что рыбацкие лодки на веслах, а все остальные суда вынуждены были ждать, когда погода смилостивится и одарит их ветром.
