Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (прочитать книгу .TXT) 📗
— Мечик, — раздался тонкий голосок, — а, Мечик…
— Чего тебе, милая?
— Вторак скоро приедет?
— Откуда мне знать… я за него не в ответе. Что случилось? Захворала?
Брусничка потупилась, разглядывает дощатый пол башенки, покраснела.
— Нет, я — так просто.
— Ну-ка, ну-ка, — князь приподнял указательным подбородок жены, посмотрел в глаза. — Чего там, давай, выкладывай.
Брусничка попыталась отвести взгляд, смотрела по сторонам, сдалась:
— Ну, в общем, там Милке плохо. Кого-то из знающих надо.
Челюсти Мечислава сжались так, что желваки натянули кожу, глаза сузились, стреляют ненавистью. Шум в голове едва не перекрыл, словно чужую, мысль — нельзя так, нельзя. Вон, Бруську испугал. Да и куда деваться, Милана — жена по закону, по правде. И дитё её — его дитё, брату долг. Надо злость в себе держать, никому не показывать. Вон, вроде бы и Улька смирилась, что же теперь, он последний останется, кто простит?
— Пойдём. Зови повитуху. Я к сотнику Змееву, может быть, он чего слышал.
Пока спускался, вспомнил о главном подарке богов — улькином Ждане. Родился на два месяца раньше времени, не утерпел, Вторак еле выходил. И Ульку едва от богов отобрал. Да и Мечислава, если честно, еле выпросил. Чем расплачиваться будет… Ждан ещё младенец, но уже видно — богатырь! Глазки — мамины, таборные миндалины, а личико — папино, все говорят. Агукает во всю, берестяных лесовичков, подвешенных над люлькой, побивает, смеётся. Может и хорошо, что не утерпел: Вторак говорил, мог Уладу убить. Вспомнилось, что и её мать умерла родами, слабое племя, словно наговор какой на роду.
Ерунда, подумалось мимоходом, бабьи сказки. Выжила, ребёнок здоров, какой там наговор?
Прошёл в калитку заставы, постучался в дверь Башни. Открыл сам Двубор, странно. Обычно кто-то из его сотни отворяет, молча пропускает в комнату сотника, кланяется, исчезает в тени.
— Вторак возвращается, — как всегда, без вступления сказал сотник. Бесстрастный голос добавил жути в душу: откуда знает? — Ночью прискачет. Вели баню, как у вас заведено.
Мечислав выбежал наружу, нашёл хинайца, словно муравей, тащившего к тачке огромную корзину турфа, распорядился бежать в терем. Вернувшись, сел за стол, налил браги, посмотрел на Двубора. Бледное лицо сотника в свете лучины смотрелось ещё жутчее, будто вообще из-под земли вылез.
— Откуда знаешь, зачем я пришёл? Правда, богов слышишь?
— Это ни при чём. — Двубор по-птичьи склонил голову, садиться не стал, подошёл к узкому окошку, больше похожему на бойницу, встал спиной к князю. — Мы все его ждём.
— К чему такая честь?
— Последнее время только о нём и разговоров. Пока был — никто не замечал, а теперь — то зубы разболеются у людей, то животы.
— Как же ты знаешь, что он приедет ночью? Быстрее коня летаешь?
Двубор едва заметно вздрогнул, резные рукояти мечей чуть разошлись, сошлись по-новой. Теперь, когда понятно, что это за рукояти, Мечислав улавливал малейшее их движение. Хорошо, с воевод взял клятву крови не болтать о полусгоревшем трупе. Да они и сами не решились бы о таком проговориться: кому охота смотреть на армию, столкнувшуюся с непостижимым? Так можно вообще без воинов остаться. С хаканом договорились о сдаче без боя, что вызвало ропот в его стане. _Читай на Книгоед.нет_ Пришлось и Данзану придумывать сказку о том, что на самом деле сдался Мечислав и даже решил откупиться обозами с зерном. И ещё дань пришлёт. Нет, не серебром, зерном — оно сейчас степному народу куда нужнее. И раджинцы все свои припасы отдали, за что получили почётное право уйти восвояси, при оружии. А тем, кто видел жуткую находку, пришлось намекнуть на древний обычай укорачивать язык вместе с головой.
После долгого раздумья сотник повернулся к Мечиславу, попытался улыбнуться. Получилось премерзко.
— Мои люди меняют лошадей на заставах. Двигаются быстрее ваших гонцов.
— Ах, да! Я и забыл… — Мечислав заинтересованно потёр подбородок. — Двубор, а скажи…
Мысль показалась дикой, неумной, опасной и чужой. Но всё-таки продолжил:
— …а можно заключить с вашими караванщиками договор? Насчёт застав? Если надо, лошадей у степняков купим, конюшни расширим, с сеном поможем. Это же всем выгодно — быстрые вестовые?
Двубор запрокинул голову, рассматривал потолок, шарил глазами по комнате.
— Надо поговорить с Отцом. Возможно, придётся пересмотреть дорожную плату.
— В вашу сторону.
— В нашу.
Глава четвёртая
Вторак не пошёл в баню, как всегда делал по-возвращении. Быстро разделся на заднем дворе, приказал вылить на себя ведро холодной воды, растёрся до красноты, потребовал ещё два ведра и, наскоро надев свежий балахон, не подпоясавшись, двинулся в комнату Миланы. Все ожидали, что выгонит повитуху, но та лишь несколько раз выбегала за чистой водой. Растревоженные домочадцы толклись у двери, шептались, словно их присутствие могло что-то изменить. Иногда растопник сурово поднимал палец к потолку, все затихали, но, кроме невнятного глухого бурчания волхва, ничего разобрать не могли. Иногда появлялся Мечислав, но увидев у двери толпу челяди, делал вид, что идёт мимо. То к княгине Уладе идёт, то к Саране заглянет. Третий раз собирался было свернуть в комнату к Брусничке, но передумал, подошёл к народу, шёпотом всех разогнал по делам, растопнику посетовал, что холодно, поварихе — голодно, остальным — грязно и пыльно. И паутина вокруг.
— Дык, может чего надобно будет? — спросила повариха.
— Надо будет, пришлём. Накажи робятам бочку прикатить и воды натаскать. Если и сейчас роды до срока, воды много потребуется.
После драки за город осталось много сирот. Поначалу их разобрали по семьям, но было видно — тянут с трудом. Мечислав велел селить их в барраках и отдал на обучение Тихомиру. Тот хмыкнул в бороду, пробормотал «гвардейцы» и пошёл собирать по хатам да землянкам. Некоторые отдавать не хотели — привыкли, но воевода прекрасно знал, что значит это «привыкли». Бегает по дому мальчишка, по хозяйству — все на нём. А платы — миска жиденькой похлёбки из свиного корыта перед сном. Пришлось напомнить о княжьей воле и обещать встречи раз в неделю. Тут и стало понятно, кто влюбился в сироту, а кому лишь робёнок требовался. Больше половины отказались, сославшись на бедность. Корми его, бездельника, раз в неделю, как же, нашли дураков.
В тереме князя робята прислуживали посменно, караульно, чувствуя особенный почёт и долг перед Мечиславом. Тот старался выглядеть строгим и неразговорчивым, порой даже властным и придирчивым, но в глубине сам ощущал, что свой долг перед ними не оплатить за всю жизнь. Тридцать сирот — не так уж много для князя. Тридцать полных сирот для города после битвы со степняками — совсем чудо. Если не считать тех детей, что погибли вместе с родителями. Их — не спас, не уберёг.
Глядя на него, Улада взяла на хозяйство и рукоделие сиротиночек — девочек. Для них к терему пристроили небольшой домик, что почти сразу украсился резными ставенками и крылечком, да петухами на коньке — подарок плотников. Мечислав заходил пару раз, видел шитые занавески на окнах и вязаные нитяные скатерти на столах. Восемнадцать девочек, старшие приглядывают за младшими. Лишь иногда появляется Улада, помогает с нехитрым бытом, учит готовить и рукодельничать: расшивать и собирать себе приданое, бережно складываемое в стоящие вдоль стены сундуки. Уютно.
Теперь уже отказавшиеся начали просить детей обратно, смекнули, что к чему, князь лишь пожал плечами — неволей никого не держим, кто хочет — пусть идёт. Двое мальчишек и почти вошедшая в пору девочка ушли, но не прошло и недели — вернулись. Стегать розгой по делу, за провинность, как делает Тихомир — одно, а выносить нелепые побои от хозяев дома — совсем другое. Улада тоже, чего уж там, даст напёрстком по макушке, чтобы не вертелась и слушала, но, чтобы — пнуть, проходя мимо — никогда такого от неё не бывало.
Мечислав стоял у окна в конце коридора, смотрел на внутренний двор, вспоминал последние месяцы. Порой и не поймёшь — где потеряешь, где найдёшь. За последний год воспоминаний набралось на полжизни, какой месяц ни возьми — что-то происходило. Не по войне, так — по хозяйству.
