Зимнее серебро - Новик Наоми (лучшие книги TXT) 📗
— С чего ты взяла? — уныло спросил Мирнатиус. — Тут без интереса никакая преданность и пяти минут не тянется.
— Ну, у него-то интерес имеется, — сухо усмехнулась я.
Я думала, Мирнатиус оскорбится, но он лишь раздраженно закатил глаза.
— У этих всегда один интерес, — фыркнул он.
Это прозвучало как-то необычно, но спустя мгновение я вдруг вспомнила, что частенько слышала похожие слова — правда, только от женщин и почти всегда от служанок. От двух молоденьких горничных, которые болтали, начищая серебро в шкафу возле черной лестницы, — для меня это был самый быстрый путь попасть на чердак, поэтому я и подслушала их разговор. От другой нянюшки, что разговорилась с Магретой на балу, — у той была хорошенькая дочка, а отец девочки не мог похвастаться большим влиянием. Мирнатиус произнес эти слова с обидой, которая плохо вязалась с его короной. Как будто и ему приходилось выдерживать эти хищные взгляды и все время быть настороже.
Его мать казнили за ведовство, когда он был ребенком; его брат был еще жив — весьма многообещающий юноша, с точки зрения двора. Я его смутно помнила: такой же дюжий детина, как и эти дородные мужланы, что разбрелись по бальному залу. Мирнатиуса тогда не принимали в расчет — для придворных он оставался всего лишь красавчиком-мальчуганом, сыном сожженной ведьмы. Вдруг чрезвычайно ко времени откуда ни возьмись налетела лихорадка — и вот многообещающий наследник и его отец мертвы, а красавчик-мальчуган уже на троне. Возможно, союз с демоном понадобился Мирнатиусу не только по причине его алчности.
Если так, мне его даже жаль. Но совсем чуть-чуть. Его отец, его брат, эрцгерцог Дмитир — их всех демон попросту сожрал на закуску. Мирнатиус купил их смерть, свою корону, свой мир. И он купил все это, заплатив жизнями тысяч безвестных людей, которых годами поглощал демон с тех самых пор, как Мирнатиус позволил ему вползти себе в горло и поселиться у себя внутри. Я ничуть не сомневалась: я не первая жертва, которую царь бросит в камин на растерзание буйному чудищу, что изнемогает от неутолимого голода и негасимой жажды.
В зале еще вовсю танцевали, но я поднялась с трона. Небо затянуто облаками, и наверняка не скажешь, когда начнется закат. Я не желаю быть скормленной демону. И, кроме того, с Мирнатиусом уговор у меня есть, а с демоном пока нет. Я не доверяла ни тому ни другому.
— Я хочу повстречаться со слугами перед сном, — объявила я Мирнатиусу. — Или ты снова запрешь меня в спальне?
— А, да, иди конечно, — коротко отозвался он, едва отвлекшись от бокала с вином. Он смотрел не на меня, а куда-то мимо, в огромные бессмысленные окна бального зала: за ними опять мягко кружились снежинки и ложились на стылую землю.
В кухнях я распорядилась приготовить мне корзину с едой. Слуги слегка растерялись, но все исполнили. Взяв корзину, я направилась в сторону приемных залов; один из них пустовал. Среди бархатных диванов стояла одинокая арфа в ожидании своего часа. На стене висело зеркало с золотой раме. В нем я видела низенькую ограду, высокие деревья — то самое место, из которого я вернулась во дворец. И, повесив корзину на руку, я шагнула к маленькой лесной хижине.
Снег перестал, по крайней мере сейчас он не шел, но за время моего отсутствия его успело навалить — как и в Литвасе. Сугробы уже подбирались к стенам хижины. Под ногой у меня хрустнуло: видно, на снегу успел намерзнуть ледок. Я постояла немного на безлюдном дворе, на границе сумерек, что разрезала дом пополам, и, повинуясь внезапному порыву, отломила кусочек хлеба из корзины и раскрошила его на снегу. Здесь ведь тоже есть всякая живность, и наверняка с едой у нее так же туго, как у белок в Литвасе.
Когда я вошла, Магрета спала; глубокие морщины залегли на старом лице, и в волосах серебрилась седина. Она сложила руки на коленях, словно кто-то взял у нее вязание. Огонь в печке почти догорел, но хорошо хоть дровяной ящик полон. Я подбросила в печь полено и поворошила золу, и Магрета пробормотала:
— Темно еще. Поспи еще, Иринушка.
Она так говорила, когда я была совсем маленькой, просыпалась ни свет ни заря и нипочем не желала возвращаться в постель. Тогда и Магрете приходилось вставать. Она журила меня за то, что сижу у огня, и сама бралась согреть чай и нарезать сыр с ветчиной. Она всегда боялась подпускать меня к огню. И боялась, что я порежусь ножом.
Я легла в кровать и продремала до рассвета, поглядывая сквозь сон на привычно мелькавшие в отсветах печки Магретины спицы — как в детстве, в той комнатушке под самой крышей, где я выросла и где зимой всегда было холодно, а летом душно. Зимоярская стужа овеивала хижину, расползалась по ней — в точности так же она проскальзывала в оконные щели и растекалась по карнизам в доме моего отца. И зимоярская стужа была мне милее блеска царских хором.
Глава 17
Моя дражайшая царица после ужина снова как сквозь землю провалилась. Канула куда-то между кухнями и моей спальней. Я уже ничему не удивляюсь. Да, признаться, и не возражаю. Несколько лет я выслушивал нуднейшие назидания на тему важности брака и выбора невесты. И вот полюбуйтесь: все старичье из Совета наперебой рассыпается в поздравлениях по поводу женитьбы на девице без роду без племени, без приданого, и вообще без единого признака той идеальной невесты, о которой они мне неумолчно твердили. А придворные юнцы им вторят и тоже рассыпаются в поздравлениях. Ах-ах, государь, молодая царица неслыханно прекрасна! Это о такой-то бледной немочи! О такой-то тощей оглобле!
Даже самый проверенный циник маркиз Рейно — а я не глядя поставил бы тысячу злотеков, что уж он-то сказанет в своей подчеркнуто вежливой манере какую-нибудь гадость про мою невестушку, — так вот, даже маркиз уже ближе к ночи подошел к трону и холодно промолвил, что я сделал весьма разумный и весьма неожиданный выбор. А потом заозирался и поинтересовался, где же царица, таким нарочито равнодушным тоном, что сразу стало ясно: он умирает от желания взглянуть на нее еще раз. Просто возмутительно.
Хватит с меня и того, что я не могу выкинуть из головы эту байку про матушкины дары. Все думаю, правду сказала Ирина или нет. То, что дураки слепы к ее красоте — это, пожалуй, больше смахивает на проклятие, чем на дар, если учесть, сколько дураков среди знати. Хотя я сам имел случай убедиться: на матерей в смысле даров не всегда стоит полагаться, что бы там ни говорилось в сказках и песнях. Или же я прав и этот дар действительно вывернутый наизнанку.
Но моя тетушка Фелиция — ее-то дурой никак не назовешь. И запросто с панталыку не собьешь: сколько я на нее чар потратил, страшно подумать. И сегодня перед уходом она подковыляла ко мне — заставила Ильяса поддерживать ее под руку — и смиренно так говорит: «Что ж, ты женился, как женятся почти все: выбрал себе прелестную мордашку. Так позаботься теперь, чтобы женитьба пошла тебе впрок. До конца следующего года уж порадуй нас крестинами». А ведь Ильяс-то пытается просочиться в мою спальню еще с тех лет, когда он с трудом представлял себе, что в спальне делают. Сколько кошмарных стихов написано им в мою честь — уму непостижимо! Пока тетушка читала мне нотацию, бедняга весь измаялся. Я уж думал, расплачется.
Я бы с радостью встал и заорал им всем в лицо, что жена моя никакая не писаная красавица, что она даже не смазливая, что она вообще уродина. Что она даже разговаривать по-человечески не умеет: то бранится, то изрекает какие-то мрачные пророчества, то изводит нравоучениями. А мне от этого всего и деваться-то некуда. И они все редкие болваны, если считают, будто у меня настолько плохой вкус, что я влюбился без памяти в унылую, занудную кикимору с постной рожей. Я бы с удовольствием им все это высказал. Но не буду. Потому что иначе придется объяснять, зачем же я выбрал такую супругу. Если я скажу: «Так велел мой демон», то рискую быть непонятым, даже имея корону на голове. Знал бы я, во что ввязываюсь, уж попытался бы отвертеться.
Обычно, если мой друг хочет есть, все решается одним махом. Я затыкаю нос и затаиваюсь, пока не стихнут крики, а после заметаю следы, напускаю туману и отправляю куда потребуется кошель с золотом для возмещения ущерба. Я уже не раз имел с ним серьезный разговор о том, что некоторых все же лучше не трогать: скажем, знать или тех, у кого маленькие дети. Правда, толку от этого всегда мало. Все потому, что мой друг не особо разборчив. Но чаще всего я совершаю глупость: например, поощрительно улыбаюсь какой-нибудь юной горничной или стройному слуге. И готово дело: я могу не сомневаться, что через несколько ночей тело горничной или слуги с вытаращенными пустыми глазами обнаружится в моей постели. «Отчего же вы не женились на княжне Василиссе?» И правда: отчего? А мой друг находит особую усладу в том, чтобы ошеломлять наивных дурачков и дурочек, которые тешат себя надеждой на приятный вечер и чудное утро. Я просто боюсь того часа, когда Ильяс отыщет дорогу в мою спальню. Тетушка уж наверное не обрадуется. А что до Ульриховой дочки — то если бы советникам удалось отправить нас с нею к алтарю при отсутствии возражений с ее стороны, эти возражения у нее вскоре бы появились.
