Злые чары Синей Луны - Грин Саймон (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Чанс отпустил ухо. Чаппи продолжал трусить рядом. Они направлялись на главный двор, придерживаясь одного из немногочисленных относительно прямых путей в замке. По мере приближения к внешним слоям строения маршруты становились менее запутанными. Люди улыбались и кивали квестору, а кто похрабрей — те даже останавливались, чтобы погладить Чаппи. Он энергично вилял хвостом, но подачки не выпрашивал, ибо чуял нависшую над ухом руку Аллена.
— Опять навещал рыжую девчонку, а? — спросил пес. — Я чую на тебе ее запах. К тому же ты всегда становишься так красноречив, поболтавшись рядом с ней. Не теряю надежды, что ее изысканность и утонченность, в конце концов, скажутся и на тебе. Вы с ней уже повалялись?
— Чаппи!
— А что такого? Вы оба этого хотите, я же чую. За тобой тянется настоящий мускусный шлейф.
— Все не так просто.
— Господи, как хорошо, что я не человек! — с чувством произнес Чаппи. — Когда я голоден, я ем. Когда мне надо облегчиться, я так и делаю. А когда испытываю вожделение…
— Я знаю, как ты поступаешь в этих случаях, — перебил Чанс. — И мне бы очень хотелось, чтоб ты этого не делал, Я не желаю продолжать дискуссию на данную тему. Тиффани присоединится к нам позже — как участник экспедиции по исследованию Опрокинутого Собора. Тебе также не следует обсуждать подобные вещи при ней. Понятно?
Пес хихикал весь остаток пути до главного двора.
Там, как всегда, толпился народ — огромная бурлящая толпа заполонила пространство от стены до стены. В основном здесь толкались крестьяне, съехавшиеся со всей страны, чтобы припасть с молитвой к ногам Шамана и послушать его поучения о вероломстве монархов. И, что еще более важно, постичь его радикальную концепцию крестьянских прав. Приезжие разбивали палатки и ставили навесы по всему двору, каждый с собственным очагом и собственным столбом ядовитого черного дыма.
Поскольку рубить деревья им запрещалось, они жгли навоз. Уборные соорудили повсеместно, так что недостатка в топливе не ощущалось. Харальд, когда был жив, не пытался отправить крестьян восвояси, поскольку понимал: по доброй воле они не пойдут, а устраивать в собственном замке кровавую баню — каковая неизбежно явилась бы результатом любой попытки выгнать их силой, ему не хотелось. Поэтому крестьяне находились здесь, с семьями и скотом. Коробейники и торговцы также наличествовали, равно как точильщики, клоуны и фокусники. Им приходилось выдерживать жесткую конкуренцию, ибо финансовые возможности покупателей-крестьян были весьма ограничены.
Шаман обитал в собственной простой палатке, которая была не лучше, чем у других. Она стояла в дальнем углу двора. Вокруг палатки Шамана оставалось свободное пространство — отчасти из почтения к учителю, но в основном потому, что Шаман не любил, когда люди подходили к нему слишком близко, и не гнушался кидаться в них чем под руку попадет, если они слишком его донимали.
Шаман нетерпеливо приплясывал у входа в палатку, пока Чанс и Чаппи медленно пробирались сквозь плотную толпу. Густой жар и вонь от такого количества животных и людей, собранных в столь ограниченном пространстве, были почти невыносимы. Аллен пытался дышать ртом, но это не помогало. Крестьяне бросали на квестора сердитые, подозрительные взгляды. Они охотно устроили бы королевскому лакею «темную», но одного взгляда на огромный топор и здоровенного пса хватало, чтобы призадуматься, и каждый благоразумно решал: «Пусть начнет какой-нибудь другой нечастный дурак, а там…»
Шаман долгие годы прожил отшельником в Лесу, и это оставило неизгладимые следы. Костлявая фигура, облаченная в нечистое тряпье, лицо покрыто синей краской, поверх которой красовался нарисованный белой глиной стилизованный череп. Обширная всклокоченная седая грива и борода безнадежно спутались и свалялись. Рот неизменно кривился в безрадостной ухмылке, а глаза были яркими, как у человека, одержимого тревожными и неожиданными истинами. Ногти у него были длинные, заостренные и крайне грязные. Двигался он стремительно и порывисто, как зверь. Животных, деливших двор с крестьянами, странным образом тянуло к Шаману, и нередко казалось, что в их обществе он чувствует себя лучше, нежели среди собратьев по людской расе.
Он был колдун. Все это знали.
Шаман коротко кивнул Чансу и Чаппи, когда те, наконец, остановились перед ним. Ближние крестьяне подползли к палатке, чтобы подслушать перлы мудрости, каковые могли слететь с бледных губ учителя. Он сгреб горсть звериных экскрементов и швырял ими в паломников, пока те не отступили на почтительное расстояние. Аллен тут же решил, что руку Шаману подавать не станет. Вонь, исходящая от старика, заставила его поморщиться. Вблизи она становилась просто ужасной. Даже вездесущие мухи держались подальше от святого угодника.
Отогнав крестьян, запыхавшийся Шаман повернулся к гостям, и Чанс заставился себя выдавить вежливую улыбку. Он мог не любить Шамана и не одобрять его действий, но как квестор обязан был выслушать все стороны в споре и любого жалобщика. Чаппи сильно прижался к бедру своего друга и поджал хвост. Шамана пес невзлюбил с самого начала. Звериные повадки старика раздражали его, хотя он и чувствовал магнетическое притяжение, действовавшее на других животных. Чаппи ощущал исходящую от проповедника магию… И нечто еще, очень похожее на безумие — или сознание, вытесненное за пределы обычных человеческих возможностей.
— Прекрати ворчать, — тихонько велел собаке Чанс, не переставал вежливо улыбаться хозяину палатки.
— Не верь ему, — предупредил пес. — Он что-то скрывает.
— А кто в наши дни ведет себя иначе? Просто помолчи и позволь мне вести беседу. И что бы ни случилось, не кусай его. Бог знает, что от него можно подцепить.
— Кусать его? Да я его и на спор бы не тяпнул! К тому же у него блохи. Я вижу, как они скачут.
— Сэр! Как мило с вашей стороны пригласить меня. Это честь для нас. Чем могу служить?
Голос Шамана напоминал хриплое карканье, и Чансу пришлось напрячь слух, дабы разобрать, что он говорит.
— Чанс. Королевский квестор. Сын сэра Чэмпиона. Да только король теперь мертв. Так перед кем же ты отчитываешься теперь, сын сэра Чэмпиона?
— Юридически — перед королевой как регентом. И перед королем Стефеном, когда тот достигнет совершеннолетия. Фактически я полагаюсь на мою честь и здравый смысл. Мое дело справедливость. В этом отношении ничего не изменилось.
Шаман засопел.
— Слыхал о вновь прибывших. Хок и Фишер. Приехали расследовать убийство Харальда. Дельные ребята?
Чанс нахмурился:
— Позвольте, я не совсем…
— Способны найти убийцу? Кого они станут поддерживать в политическом плане? Перед кем они отвечают?
— Они нейтральны, как и я, — осторожно произнес Чанс. — У них богатый опыт в распутывании лжи и обнаружении убийц. Честные и порядочные люди. Я безмерно восхищаюсь ими. Возможно, они единственные настоящие герои, которых мне доводилось видеть. Даже при том, что их методы порой… достойны сожаления. Вы хотите, чтобы я устроил вам встречу с ними?
Шаман поскреб ребра и отвел глаза.
— Я найду их, когда они мне понадобятся. Не верю в героев. Никогда не верил. — Он посмотрел на крестьян, занимающихся своими делами и старательно изображающих безразличие. — Видишь их. Всех. Они стали бы героями, если бы я позволил. Они продолжают приходить ко мне за помощью, советом или утешением. Единственный способ удержать их на расстоянии вытянутой руки — орать на них или швыряться чем попало. Иногда бить. Но они все равно возвращаются. Я хотел только научить их стоять на собственных ногах и думать о себе. Не зависеть ни от кого. Ни на кого не полагаться, даже на меня. Но чтобы разрушить вековое послушание и тысячелетнее низкопоклонство, требуется время. Я часто гадаю, доживу ли я до того момента, когда они перестанут во мне нуждаться. Он вздохнул и снова посмотрел на Чанса. Отшельником я был счастлив. Живешь себе один, никому ничего не должен. Просто человек в мире с лесом и с самим собой. Во время Войны демонов я был солдатом. Мне больше не хотелось драться. Никогда. Я нуждался в мире и тишине лесов. Подальше от цивилизации. И постепенно я обрел душевный покой… Но потом меня обнаружили крестьяне. Стали приходить. Сначала за мелким колдовством для лечения. Потом за советом, потому что все знают, что отшельники люди мудрые. Я не сумел заставить их понять, что меня нужно просто оставить в покое. А потом я увидел, как эти славные люди страдают, и голодают, и умирают из-за новых налогов Харальда. Слишком высокие цены. И я был вынужден прийти сюда и выступать от их имени. Больше некому.
