Будь здоров - Башун Виталий Михайлович (список книг .TXT) 📗
— Разумеется, ваша милость, я согласен.
Граф снова принял надменно-высокомерный вид и прикрикнул на солдат, чтобы занялись делом. Вскоре капитан принёс два экземпляра договора, которые мы с графом подписали. Вопрос с травником был решён, и всё вновь вернулось в привычную колею. Разумеется, несмотря на уважительный тон в разговоре и обращение на «вы», граф в объятия ко мне не лез и держался как господин со слугой. Вежливо, но без панибратства. Вообще, насколько я понял, он ко всем своим людям относился как к ценному имуществу, которое надо беречь, но с которым и в голову не придёт дружить. Однако это относилось не ко всем его слугам. Как я узнал от камердинера, старого знахаря Гортуса граф с детских лет любил и уважал. Он собирался, как только найдёт ему замену, оставить старика доживать свой век в замке, окружив заботой и почетом.
Отдыхать среди трупов было неуютно, и мы, похоронив своих павших под камнями, отъехали от места боя примерно на километр и там уже остановились до следующего дня.
ГЛАВА 5
Я так устал, что пройти пешком этот километр до места новой стоянки мне было тяжеловато, поэтому я без колебаний вскарабкался на своё место в фуре. Обитатели встретили меня настороженно. Вовсе не хотелось зависать между небом — графом — и землёй — слугами, — поэтому я поспешил всех успокоить, заговорив с ними, как ни в чём не бывало. Через некоторое время, убедившись, что я не собираюсь задирать нос и строить из себя важную персону, они оттаяли и оживленно загалдели, вспоминая все ужасы боя, каковой они пересидели в фуре, поглубже закопавшись в вещи. В основном их воспоминания сводились к вопросу, кто что слышал или кто что сумел увидеть в щели фуры.
Слава богам, моя встреча с четырьмя красно-синими прошла для них незаметно. Сам я объяснил, что не успел спрятаться в фуре после разговора с графом и залез за камни, где и пролежал всё время боя. Недоверия к своим словам я не заметил. Собратья по ремеслу были даже рады, что я оказался таким же, как они. То есть совсем не героем. Ну проявил вовремя таланты на глазах у господина — поймал момент и вошёл в фавор. Молодец. Будь они на моём месте, действовали бы точно так же. Уверен, что о моём поведении в этой опасной ситуации, и не только моём, а всех слуг, скоро станет известно графу. Во всяком случае, принцип «не успел доложить первым, — кусай локти» действует в лакейской среде незыблемо.
Впрочем, от слуг никто не ждёт героического поведения в сражении. Важно, что с этой стороны я мог не беспокоиться. Похоже, для всех я из образа обычного повара, чуть-чуть травника, не вышел. Другой вопрос, что заметили граф и воины? Я, правда, был немного занят, но вроде не слышал ничего похожего на высказывание: «А этот повар силён. Как он тех четверых уложил!» Буду надеяться, что никто в горячке не заметил. Тем более моё сражение с врагом состоялось в стороне от основных событий. Удивленных возгласов о странной гибели врагов, убитых моей целительской секирой, тоже не слышал. Думаю, никто не стал внимательно рассматривать трупы, а бросили их валяться так, как лежали, просто собрав оружие.
Ну а насчёт лечения бойцов я и вовсе не беспокоился. Ничего такого, что не мог бы сделать травник, я не натворил. Стоп. Отрубленная рука. Пока не забыл, я достал соответствующий амулет из сумки костоправа, которая теперь принадлежала мне по праву, и разрядил его. Всё. Теперь, если даже встретится знахарь или травник, всегда можно сказать, что я использовал амулет. Не верите? Да вот же он — разряженный!
На стоянке я ещё некоторое время ненавязчиво присматривался к воинам, но всё было как обычно, пока не подошло время готовить ужин. Тут я заметил, что люди стали потихоньку нервничать, бросать на меня осторожные взгляды, а когда я привычно начал выкладывать разделочные доски, доставать приправы и править поварские ножи, ко мне подошёл один из ветеранов десятников и сказал:
— Ребята очень благодарны вам, господин травник, за то, что вы им помогли. Без вас Фронис точно остался бы без руки. Да и некоторые другие не дожили бы до рассвета. Я-то понимаю немного в ранах. Так что, господин травник, ребята не обидятся, если вы отдохнете, а ужин состряпает Кримус. Мы уж как-нибудь. — И он выжидательно посмотрел на меня.
Я, в свою очередь, удивлённо смотрел на него. По моему мнению, ничего особенного я не сделал. Да, я заметил восхищенные взгляды сразу после оказания помощи. Но я и сам не уставал откровенно восхищаться профессионализмом людей, наблюдая, как они работают. Завораживающее зрелище. И если мне что-то нравилось, никогда не считал зазорным открыто сказать об этом. Правда, встречал я и таких, кому найти изъян в чём-либо представлялось задачей первостепенной важности. Полагаю, эти персоны столь не уверены в себе, что втайне страшно боятся критики своего выбора. Помню, учитель Лабриано, когда к нему пришла старшая травница с жалобами на новую ассистентку, послушав её пару минут, прервал со словами:
— Впредь, почтеннейшая, жалуясь на своих подопечных, начинайте с их положительных качеств и только потом говорите, что вас не устраивает. Неужели эта девушка — такое чудовище, что ничего хорошего сказать о ней нельзя? Или вы плохо её знаете? В этом случае как вы можете решать её судьбу?
Это был урок и мне. Невозможно увидеть целое, рассматривая только один его бок — самый выпирающий.
Десятник, заметив, что я не понимаю его, пришёл мне на помощь:
— Вы молоды и в боях, видно, не бывали. Откуда вам знать, что чувствуешь, когда ранен, а по-настоящему помочь тебе никто не может. Терпи до замка, коли сдюжишь. А кто поможет? Костоправ-то был, да что он мог? Перевязать, чтобы кровь худо-бедно не лилась, кость вправить, да и всё. А тут, как и его убили, совсем нам тоскливо стало. В горном-то замке знахаря нет. Тяжелых мы уж и похоронили было. Так что, как увидали, как вы ловко да быстро так… Прямо надежду нам подарили.
— Благодарю вас, господин десятник, за заботу, но мне совсем нетрудно приготовить ужин. Да и самому хочется поесть чего-нибудь съедобного. А перевязку сделаем после ужина. Нет возражений?
Обрадованный десятник помотал головой в знак того, что возражений не имеет, и поспешил к отряду.
Себе в этот раз я, не стесняясь, положил тройную порцию. Ночью предстояло много работы. Большинство легкораненых должны были почти полностью прийти в норму. Двое тяжелораненых уже оклемались настолько, что завтра скорее всего смогут потихоньку вставать. Недельку отлежатся и будут в порядке. Четверо могли подождать пару деньков — их состояние оставалось тяжёлым, но стабилизировалось. А вот ещё двое явно требовали моего целительского внимания. Пожалуй, на сеанс для дочери графа меня этой ночью не хватит.
Готовя ужин, я не забыл про отвары для раненых и Олисии. Мой новый статус позволил мне напрямую обратиться к Цвентису с предложением давать его дочери специальный отвар из горных трав. Некоторые из них могли быть употреблены с пользой только в свежем виде, и поэтому вряд ли были в распоряжении Гортуса, который, насколько я понимал, наверняка снабдил девушку поддерживающими зельями и эликсирами. Графу я объяснил, что таких больных, как Олисия, навидался у травника, и тот всегда сетовал, что нет этих трав. Но как-то раз один охотник специально поехал в горы за этими травами для больной жены и гнал обратно, будто за ним мчались демоны, чтобы успеть привезти сбор свежим. Тогда-то, дескать, я и научился готовить этот отвар. Вот ещё бы корень животворный найти, но это мечта. Искать его долго и, не зная местности, почти безнадёжно. С этого дня всё необходимое я давал девушке в открытую.
Перед тем как расположиться на ночлег, предупредил старшего по караулу, чтобы непременно разбудил меня для приготовления завтрака, на что тот с превеликой охотой согласился.
Я лёг поудобнее, расслабился, сосредоточился на магии и целиком отдался её потоку. Удары моего сердца, казалось, заставляли магию пульсировать в такт, а может, это моё сердце подстроилось под ритм магии. Мы стали едины. Я чувствовал потоки и вихри, пронизывающие и омывающие моё тело, как тёплый, игривый водный поток, а вода — самое удивительное вещество в мире: ласково опусти в её поток руку, и она нежно омоет её. Резко шлепни по ней — и можешь отбить ладонь. Она растворяет в себе всё, и, можно сказать, мы — это вода.
