Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа - Хьюз Мэтью (книга регистрации .txt) 📗
Боск был в шаге от края. Он не помнил, когда перестал бояться ущелья, поскольку отец привел его сюда еще совсем малышом. Он смотрел, как Туржан, чей страх выдавали только выступившие на лбу капли пота, заигрывает с обрывом, и не улыбался, как непременно поступил бы на его месте Флувио.
— Неужели здесь никогда не было моста? — спросил Туржан.
Боск указал на юг.
— Говорят, что мост стоял там давным-давно и по нему все время перевозили немалые грузы. Когда мой отец был мальчишкой, на нашей стороне еще встречались отдельные камни в том месте, где располагалось начало моста, но с тех пор они успели рассыпаться.
Туржан отошел от края пропасти достаточно далеко и перевел дух. Он жестом предложил Боску подойти к нему ближе.
— Кому-нибудь случалось отсюда упасть?
Отец всегда настаивал, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным, но Боск решил, что не станет лгать Туржану.
— Моя мать, — сказал он. — Она упала или, возможно, прыгнула.
Туржан положил руку на плечо юноши.
— Я не должен был задавать столь болезненный вопрос. Умоляю простить меня.
Боск покачал головой.
— Я ее не помню. Это случилось вскоре после того, как мы с Флувио появились на свет.
— Трудно расти без матери, — негромко проговорил Туржан.
Боск тяжело вздохнул.
— Трудно расти Септентрионом. — Осведомленный лишь о двух способах просить что-либо — отца нужно было умолять, а с шахтовиками приходилось торговаться, — Боск решил обратиться к мольбе. Он опустился на одно колено. — Господин, я от всей души заверяю вас в своей готовности исполнить любое ваше желание. Только позвольте мне стать вашим учеником и освоить премудрости волшебства.
Туржан скрестил руки на груди и устремил на юношу долгий, пристальный взгляд.
— Это ведь оно тебя увлекло, не так ли? Деревце, выросшее на столе?
— Я знаю, что есть много всего другого, — сказал Боск. — Знания, не имеющие границ, тысяча еще не сотворенных чудес. Разве торговля грибами может с этим сравниться?
Туржан покачал головой.
— Никто из ныне живущих волшебников не обладает и малой долей того, что когда-то было известно Фандаалю. Наши жизни наполнены разочарованиями, потому что мы тратим их в попытках восстановить утерянное. Лучше сделаться странствующим акробатом, юный Боск, чем посвятить себя поискам тех знаний, что мы ищем.
Боск с усилием сглотнул.
— Мне нужна лишь малая часть от целого, господин. Не смею даже думать, что заслуживаю чего-то большего.
Туржан посмотрел в сторону особняка.
— Почему ты хочешь бросить уютную жизнь и ясное будущее ради мира бесконечных вопросов?
— Господин…
— Боск, — Туржан снова повернулся к юноше, — ты слишком молод, чтобы принимать столь важное решение.
— Значит, ваш ответ — нет?
— Твой отец, несомненно, так бы и сказал. Я рискну предположить, что ты с ним не советовался.
Юноша покачал головой.
— Тогда сделай это, — велел Туржан. — И если он согласится, мы однажды вернемся к сегодняшнему разговору. Возможно, через год — после того как ты все основательно обдумаешь.
Боск поник.
— Вы сомневаетесь, что он согласится.
— Как и ты, ведь иначе ты бы не спросил меня первым. — Туржан взял юношу за плечо и вынудил встать. — Давай-ка пойдем обратно домой и поговорим о грибах. Уж эта-то премудрость тебе хорошо знакома.
Боск со вздохом кивнул.
На протяжении десяти поколений Септентрионы из Северного Предела занимались торговлей грибами, и их познания в этой области были такими же глубокими, как само ущелье. Боск бесчисленное множество раз отправлялся с отцом и братом в дневное путешествие на север — туда, где западную сторону ущелья усеивали входы в туннели, к которым вели опасные крутые тропы из зеленого серпентина, столетия назад высеченные шахтовиками. В туннелях шахтовики выращивали свои тусклые сокровища и сушили с десяток сортов, которые в свежем виде невозможно было отправить на юг. Дважды в год Септентрионы везли туда партии товара и возвращались с золотыми монетами и продуктами, которые южанам доставались чуть ли не даром, а на севере считались деликатесами, — мукой, сушеными фруктами и овощами, законсервированными в масле.
Боск чувствовал себя запертым в торговом круговороте.
Прошел месяц после отбытия Туржана, когда юноша наконец-то осмелился заговорить о волшебстве.
— Это что еще за глупости? — пророкотал отец. Семья обедала за новым столом — тот, посреди которого росло деревце, переставили в отдаленную нишу, где имелось окно. — Ты будешь заниматься тем же, чем занимались все мы, и хватит об этом!
Боск оттолкнул тарелку с обжаренными до золотистой корочки грибами.
— Прошу тебя, отец. Флувио не хуже меня мог бы служить интересам семьи.
— Отпусти его, отец, — сказал Флувио.
— Тихо! — услышали они в ответ. — Я больше не хочу об этом разговаривать.
Спустя две ночи, когда хозяева дома и слуги уснули, Боск спрятал несколько монет в своем поясе, уложил в седельные сумки одежду, провизию, немного свежих грибов для себя и мешок сухих на продажу, после чего осторожно выбрался из особняка. В конюшне, седлая любимую лошадь, он услышал позади шаги и ощутил, как по спине пробежал холодок. Он повернулся, ожидая увидеть разгневанного отца, но то был лишь его брат в халате и тапочках.
— Он никогда не передумает, — произнес Боск.
— Я скажу ему, что ты отправился в шахты. Этого должно хватить дня на три.
Боск кивнул.
— Теперь здесь все твое, наслаждайся.
Губы Флувио медленно растянулись в улыбке.
— Я все ждал, когда ты наконец-то это скажешь.
— Он будет с тобой крут, как прежде со мной.
— Сомневаюсь. Теперь у него нет еще одного ребенка, который ждет своей очереди.
Боск повернулся к лошади и закрепил седельную сумку.
— Мне жаль, что все так вышло.
— В этом я тоже сомневаюсь. Но какая разница, раз ты все равно уходишь?
Не говоря больше ни слова, Флувио повернулся и вышел из конюшни.
При свете звезд Боск отправился на юг, следуя знакомым маршрутом, который вел к рынкам Асколеза. Он продвигался по некоему подобию дороги, чье частично сохранившееся покрытие на рассвете проступило сквозь буйную растительность. Боск знал этот маршрут, знал уединенные жилища, попадавшиеся тут и там на пути, — некоторые из них лежали в руинах, другие все еще были обитаемы. В последних он иногда останавливался, расплачиваясь грибами за гостеприимство, согласно старой традиции. Хозяева потом наверняка расскажут о случившемся его отцу, но это не имело значения, потому что отец и так догадался бы о цели его путешествия без особого труда. Удивительное дело, но последний полуразрушенный дом, в воспоминаниях Боска запечатлевшийся как рассыпающаяся лачуга, почти утонувшая в зарослях высокой травы, оказался преображенным. Его отстроили заново, а траву на широком лугу скосили.
Дверь была приоткрыта на ширину ладони, и сквозь щель кто-то смотрел на него.
— Добрый день! — крикнул Боск.
Дверь закрылась.
Боск взглянул на заходящее солнце. В этих развалинах он хотел переночевать. Поблизости протекал ручей, в котором он планировал наполнить флягу и поймать рыбу на ужин, а в десятке шагов от дороги можно было набрать сколько угодно сухих веток. Боск надеялся, что у него все-таки получится здесь остаться, расположиться на скошенном лугу и провести под открытым небом ночь, которая обещала быть ясной. Он подвел лошадь к воде, после чего привязал поводья к низкой ветке на почтительном расстоянии от хижины и снял седло, намереваясь использовать его в качестве подушки.
Дверь снова открылась — недостаточно, чтобы можно было что-то увидеть внутри, — и женский голос прокричал:
— Уходи!
Боск вытащил из седельной сумки рыболовную леску, соорудил наживку из остатков вчерашнего ужина и вскоре поймал рыбу, которую разделал кинжалом и отложил, занявшись разведением огня. Для рыбы у него имелись лоснящаяся от масла сковорода и последний запас свежих грибов; вскоре запахло ужином. Когда все было готово, Боск вместе со сковородой прошествовал к хижине, коротко постучался и громко проговорил;
