Чужая - Сухов Александр Евгеньевич (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
— Во-во, в самую точку, — одобрительно кивнул палач. — Это ты здорово придумал: и будешь баобабом тыщу лет… Класс, мне нравится!
— К сожалению, придумал не я, а один очень хороший человек, коего за примерное поведение, «амнистировали», аккурат, когда ему было столько же, сколько мне сейчас.
— Ну вот мы и пришли, — констатировал Гай и, указав рукой на начертанную прямо на каменном полу пентаграмму. Транспортировочные магические врата. С помощью таких штуковин мы совершали молниеносные рейды по тылам противника во время Великой войны с чародейской братией. Эх, Федя, жаль, что я тогда еще не родился. Иногда так и тянет набить морду какому-нибудь хлыщу в чародейской мантии, да нельзя — Конвенция, понимаешь ли — основополагающий закон Лагора. Впрочем, на нашего брата — инквизитора и «диких» хватает, подлый народец, законов не признают, так и норовят исподтишка ножичек в спину всадить. Таких я самолично четвертую и не боюсь замарать высокое звание рыцаря.
Вообще-то я был прекрасно осведомлен о нравах, царящих на Лагоре, а также о том, что кодекс чести здешних рыцарей не имеет ничего общего с кодексом чести рыцарей Круглого Стола. Хотя средневековое рыцарство, на мой взгляд, здорово идеализировано. Кодекс чести соблюдался ими лишь в отношении равных по статусу персон, да и то не всегда. С чернью, иноверцами, женщинами и прочими «низшими существами» они не церемонились и очень часто мало, чем отличались от обыкновенных бандитов. Когда в моем присутствии кто-то всуе заикается о рыцарской чести, перед моим внутренним взором невольно встает картина взятия крестоносцами Константинополя (соответствующая видеозапись хранится в архивах «Линии»), а именно, то, как закованный в железо мордоворот, забавы ради, вспарывает мечом живот беременной женщине или как на глазах у матери благородный рыцарь бросает в пылающее здание ее малолетнего ребенка. К слову, джентльменов я также на дух не переношу — насмотрелся до тошноты, как английские солдаты расстреливали из пушек поселения индусов во время подавления многочисленных восстаний аборигенов, а потом возвращались в свой Туманный Альбион и преспокойно сочиняли фарисейские вирши, касательно фатальной несовместимости Запада и Востока. Или, после англо-бурской войны, на потребу публике вперемешку с похождениями знаменитого частного сыщика строчили опусы о неискоренимой силе имперского духа.
— Ладно, рыцарь, не томи душу. Делай, что положено. Вот только… — я на мгновение замялся. — Просьба у меня к тебе имеется. Одна… точнее две.
— Говори, парень, буду рад выполнить парочку твоих желаний, если, конечно, они не противоречат моим моральным принципам и не потребуют отсрочки исполнения приговора на неопределенный срок. Представь себе, однажды один умник перед казнью изъявил желание выучить все пятьсот с лишним стригойских диалектов.
— Ну и как, ты выполнил последнюю волю приговоренного к смерти? — Забавный рассказ Гая, несмотря на всю трагичность ситуации, здорово развеселил меня.
— Оставил без внимания, — серьезным тоном ответствовал палач. — Ну, говори, что там у тебя?
— Сними хомуты с рук и дай нож.
— Сразиться что ль со мной хочешь? — с нескрываемым интересом посмотрел на меня Гай.
— Да нет же, — я отрицательно замотал головой, — это на тот случай если, — я многозначительно посмотрел на пентаграмму, — там мне станет совсем уж невмоготу. Чик по горлу и гудбай страдания земные.
— Положим, от хомутов я тебя по любому обязан избавить, а вот насчет ножа, прямо и не знаю. Вообще-то не положено… Ладно, — рыцарь великодушно махнул рукой, — дам тебе тесак.
С этими словами он совершил какие-то манипуляции над стягивающими мои руки узами. Хомуты с радующим слух стуком упали на каменный пол. Гай терпеливо дождался, когда в моих затекших руках полностью восстановится кровообращение и протянул мне длинный широкий нож, похожий на древнеримский меч гладий.
— Спасибо! — я от всей души поблагодарил своего палача.
— Все, паря, пора тебе отправляться в путь, — сказал Гай.
Без лишних разговоров и ненужных пререканий я шагнул в пентаграмму. Тут же последовал мощный удар, отправивший меня в глубокий нокаут. Последнее, что возникло перед моим внутренним взором, было грустное лицо Айран, после чего мое сознание отправилось в бездонную черную яму абсолютного небытия…
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!» — неправдоподобно громкое и назойливое кукование вывело меня из состояния забытья. Я открыл глаза и увидел… Черт побери! Я увидел сидящую на ветке деревянную кукушку из настенных ходиков, что висят у меня в гостиной над портретами покойных родителей. Возможно, кто-то скажет: «Ну и что тут такого особенного? Подумаешь, деревянная кукушка сидит на ветке!» Ага, если бы эта хрень просто сидела на ветке. Она оглашала… Что же, все-таки, она оглашала? Пускай, окружающее пространство. В общем, она оглашала окружающее пространство истошным кукованием. К тому же, она махала крылышками, суетливо перебирала ножками и подергивала хвостиком так, что у меня создавалось впечатление, что мне собираются нагадить прямо на лицо.
— Но-но, пцыца! — я погрозил кукушке пальцем. — Изыди!
«Пцыца» лишь укоризненно покачала головой, исчезать никуда не собиралась, но, будто сжалившись над моими ушами, петь прекратила. Суетиться она также перестала, склонила голову на бок и замерла, уставившись на меня одним глазом — чисто курица.
Урегулировав взаимоотношения с деревянным пернатым существом, осмотрелся и ничего особенного не увидел. То есть, увидел и даже нечто такое, чего в обычной жизни не наблюдается, но как-то странно равнодушно воспринял окружающее. Во-первых, я хоть и знал из собственного жизненного опыта, что живых деревянных (иже с ними оловянных, стеклянных и прочих) птиц не бывает, но факт остается фактом, на ветке сидело деревянное живое существо. Во-вторых, кроме вышеупомянутой ветки вокруг ничего не было. Странная, скажу вам, ветвь. Более всего по форме напоминает коралл, к тому же, растет непонятно откуда. Вообще-то понятно, откуда — прямо из воздуха, но так ведь в обычной жизни не бывает, чтобы ветви деревьев росли непосредственно из воздуха. Но самое главное, как я уже говорил, кроме кукушки и ветви вокруг меня ничего не было, не считая бескрайней синевы.
Да, да, именно ничего не было, поскольку мое тело пребывало в горизонтальном состоянии, опираясь на пустоту. В какой-то момент я даже испугался, что невидимая опора исчезнет, и я с нарастающей скоростью полечу вниз.
«Кстати, почему с нарастающей скоростью? — сам себе задал вопрос, и тут же сам на него и ответил: — А потому, что явственно ощущаю, как на мое тело действует сила гравитации, примерно равная одному „g“. Чудесно! Школьный курс физики пригодился, и мой учитель славный Василий Семенович Козлов может не без основания гордиться своим учеником… то бишь как это меня кличут?»
Вот здесь мое сознание наткнулось на непреодолимую стену. Я прекрасно помнил имена всех своих преподавателей школьных и вузовских, я знал, что у меня есть свой дом, в котором на стене висят ходики с кукушкой, а также о том, что являюсь сотрудником организации, именуемой «Линия», но более ничего не ведал, ни о себе, ни о товарищах по службе, ни о событиях последних дней, а может быть, даже месяцев.
«Амнезия», — непонятно откуда выплыло из памяти мудреное словечко.
Ну, точно — амнезия! Я даже обрадовался, подобрав наиболее подходящее, на мой взгляд, определение своему состоянию. Однако эйфория очень скоро сменилась подавленностью. Странная какая-то амнезия получается: здесь помню, а здесь не помню. Для начала все-таки было бы неплохо установить мое настоящее имя. Как же вас гражданин хороший звать-величать? Аполлинарий? Евграф? Парфён? Никита? Странные какие-то имена на ум приходят, и каждое из них мне определенно нравится, поскольку внутренняя моя сущность не отторгает ни одно из них. С равной долей вероятности я мог быть и Евграфом, и Парамоном и даже Двалетсовиндустром. Знавал когда-то одного мужика с таким замысловатым именем. Поначалу думал, что это что-то зулусское, или еще из каких диких мест привнесенное, оказалось, двадцать лет советской индустриализации. Не, такое погоняло мне не к лицу уж лучше Парамоном всю жизнь проходить. Ладно, с идентификацией собственной персоналии покамест повременим. Есть другие дела более насущные.
