Схимники. Четвертое поколение - Дорош Сергей Васильевич (читать книги без регистрации .txt) 📗
Он тут же смекнул, что просто так сбросить Империю не получится. Доблести всего Бочага не хватит. Нужно нечто большее. И это большее у него как раз было. Схима. Да, та самая схима, созданная не для боя, но позволяющая получать великолепных бойцов. Не могу сказать, был ли Мятежник первым, кто до этого додумался. Ведь его лесные братья жили рядом с антами, которые воспитывали своих лучших воинов, используя жалкие крохи оставшегося у них учения схимы. Да и прославленные чубы – как знать, не открыл ли им Атаман часть своего мастерства? Ведь года вполне хватает, чтобы любой человек встал вровень с отборным дружинником.
В те времена Мятежник не всегда успевал спать. Он использовал свои способности на полную катушку, дойдя даже до того, что погружал в сон попеременно полушария своего мозга. И сеть сопротивления росла. Запасалось оружие, формировались отряды, возглавляемые послушниками, у каждого из которых была своя задача в день, когда Бочаг сбросит ярмо Империи. Практически сразу же его должны были поддержать отряды лесных братьев. Да, болота вокруг города стали проходимыми, но леса-то никуда не делись. А в них братья могли поспорить с любой армией. Бочаг должен был стать костью в горле Империи, тем камнем, о который она споткнется и к которому потянутся все ее враги, тайные и явные.
Но Император каким-то образом проведал о готовящемся восстании. Мятежник слишком поздно узнал, что к городу движутся отборные полки. Новый владыка всех венедов не хотел повторения старой истории. Бочаг был не просто городом. Для многих это до сих пор символ удачного восстания против тирании. Я не сомневался: будь у него достаточно времени – никто не смог бы выгрызть брата из Бочага. Весь город попал под его обаяние. Только схимник мог построить тайную сеть под носом у имперских соглядатаев. Но в последний момент что-то сорвалось.
Мятежник послал гонцов к лесным братьям. Но даже их приход не спас бы восстание, если бы в городе остался имперский гарнизон. Тогда восставшие попали бы между ним и подкреплениями как между молотом и наковальней. И мой брат одним словом «поджег» Бочаг. Отряды, которые так долго готовились к этому, напали на имперцев. Их резали везде, где находили. Некоторых перебили во сне: в кабаках, в борделях, в казармах. Гулящие женщины всаживали шпильки в глотки своих вчерашних клиентов, спокойно спящих в их постелях. Кабацкие слуги разбивали головы пьяным ратникам дубинами и топорами. Часть воинов, оставшихся в казармах, сумела организовать сопротивление. Тогда бочажцы заперли двери снаружи и подожгли казармы, а потом расстреливали спасавшихся от огня через окна имперцев. Кровавое безумие казалось повторением того, что охватило город во времена первой Империи.
Осечка случилась возле Южных ворот. Десятник тамошней стражи сообразил, что происходит что-то не то, и заперся со своими людьми в надвратной башне. Позже к ним присоединились немногие уцелевшие в ночной резне. На штурм пошли отборные отряды Мятежника, состоящие из бывших егерей. Но вильцы сражались отчаянно, понимая, что дерутся уже не «за честь и Императора», а за свою жизнь. К тому же они успели выпустить одного конного гонца до того, как башню полностью взяли в оцепление.
Не знаю, выжил ли кто из этих героев в последующей вакханалии смерти. Но несомненно их мужество стало первым камнем преткновения для Мятежника. Если вспомнить лучшего воеводу из нашего поколения – Атамана, – то он наверняка пошел бы на штурм в первых рядах с голыми руками. Тот же Отшельник перебил бы смельчаков, Механик пустил бы на них своих учеников. Все это принесло бы успех восстанию. Увы, Мятежник слишком хорошо разжигал огонь бунта, но плохо умел обуздать вырвавшийся на свободу поток, направить его в нужное русло.
Имперцы же, наоборот, рассчитали все правильно. Обозные лошади были распряжены, отборный отряд вильцев сел на них верхом и после ночи безумной скачки появился под стенами Бочага раньше, чем их ждали. Оказалось их сотни полторы, но механизм, запирающий ворота, контролировали ратники из гарнизона, державшиеся уже больше суток. А что Мятежник? Это звучит странно, но он даже не знал, что происходит. Никто не догадался доложить предводителю об этом. Многие даже не знали его в лицо – обратная сторона тайной сети, которую он же сам и создал. Поздно прикидывать, где в цепочке подчинения произошел обрыв, где застряла столь жизненно важная информация. Мятежник формировал новые бочажские полки в детинце, призвал к себе всех учеников – и ведать не ведал о том, что авангард имперцев уже разбил отряды бочажцев и соединился с осажденными в надвратной башне.
А к вечеру возле города взвились хоругви вилецких полков. Имперские ратники шли весь день ускоренным маршем и с ходу вступили в бой. Отряды, сторожившие окраины, были сметены мигом. Атаман сказал бы, что Мятежник проиграл имперским воеводам все, что только мог. Он ждал их на сутки позже, рассчитывал, что к тому времени подойдут лесные братья, потому оборона стен не была приведена в надлежащее состояние. Узнав о том, что в городе уже идут бои, Мятежник ринулся туда, и полтысячи вильцев героическим броском прорвались к детинцу и взяли его. Теперь дурные вести посыпались на моего брата со всех сторон. Наконец-то он выстроил цепочку, по которой мог быстро получать информацию, но теперь это ничего не меняло.
В бой были брошены отборные отряды бочажцев во главе с учениками Мятежника. И вот тогда все впервые увидели, как схима пошла на схиму, ибо во главе вильцев шли чужие ученики, и было их гораздо больше.
– Ты знаешь, как это – терять ученика. – Тихий шепот Мятежника звучал подобно грому. – Ты высматриваешь тех, особенных, кто может принять твою науку, вкладываешь в него частичку себя. Дети? Да они больше, чем дети по плоти. Это – продолжение не твоей крови, но твоих идей, мыслей, мечтаний. А потом они начинают умирать, один за одним. Искатель, ты понимаешь, они ведь меня спасали. Я ведь столько рассказывал им о том, что схимник может послать своих учеников против другого схимника, и те, не обнажая оружия, вполне смогут его захватить в плен. Они ведь подумали, что это за мной пришли. Потому ни один не отступил. Искатель, их лица до сих пор стоят у меня перед глазами, я слышу их голоса. Они приходят во снах, просят меня объяснить. А что я им объясню? Последние гибли у меня на глазах. Это уже была не война простых людей. Там, где находился я, собрались все чужие ученики, они отослали простых ратников. А вокруг меня встали стеной мои послушники, и оказалось их несравненно меньше. Ты думаешь, я не пытался их спасти?
– Я знаю, Мятежник, ты пытался, – так же тихо ответил я. – Если бы не попытался, твой внутренний огонь сожрал бы тебя.
– Стоило мне вступить в бой – имперцы убирали мечи. В их руках появлялись арканы, дубинки, даже сети. Один раз ученики меня еле отбили. И тогда…
И тогда его ученики сказали: «Если погибнет кто-то из нас – погибнет лишь один боец, если же погибнешь ты, погибнет надежда сбросить Империю». Большая часть осталась прикрывать отступление. Остальные раздобыли коней и пошли на прорыв из города. Они стремились навстречу лесным братьям, которые были уже недалеко. И в этом прорыве отряд таял, как снег под весенним солнцем. Если очередной отряд имперцев садился на пятки бегущему Мятежнику, кто-то из его учеников оставался и покупал своей жизнью время для учителя.
И тогда Мятежник не выдержал. Боль потерь захлестнула его с головой, вскипела и вырвалась диким криком. Вопль боли отчаявшегося схимника взвился над городом, повис, перекрывая все звуки, хлынул волной вниз. И тогда город сошел с ума. Все жители выплеснулись на улицы. Началось то, что позже назвали Бочажской резней. Старые калеки бросались на имперских ратников, пытаясь достать их своим костылем. Матери бросали в захватчиков младенцев и прыгали следом с кухонными ножами, целясь в лицо, не прикрытое броней. Ремесленники, никогда не державшие оружия, хватали, что под руку подвернется, и становились стеной против закаленных ратников. Богатейшие купцы и нищие дрались плечом к плечу и погибали. Подбитые железом сапоги имперских пехотинцев чавкали, ступая по кровавой жиже. Мятежник не знал, какая сила разбужена его отчаянием… Но все уже было напрасно. Закаленные в боях ратники имели четкий приказ: подавить мятеж, – и мятеж был подавлен.
